Отклонение от нормы - Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис (список книг TXT) 📗
– Нет, Дэви. Это никуда не годится. Вы все правы, и я предвидел, что когда-нибудь дело дойдет до этого, хотя и надеялся, что как-нибудь обойдется. Теперь же, готов поклясться, вы все ее с места не сдвинете. Ведь так, мальчик? Иначе бы ты не пришел ко мне с этим?
– Она и слушать нас не хочет, – кивнул я. – Больше того, она нам не отвечает… Сказала, что с этим покончено. Она не хочет больше отличаться от… нормальных – так и сказала. Это была первая ссора у нас… В конце концов она сказала… сказала, что ненавидит нас всех! На самом деле это, конечно, не так… Просто она очень хочет выйти за Алана – так хочет, что не может и думать о каких-то помехах. Она… она словно ослепла, или… Ну, в общем, она даже не хочет себе представить, что из этого может получиться. И я просто не знаю, что нам теперь делать…
– А есть хоть один шанс, что она все-таки сумеет жить с… с нормальным? Или об этом нечего и говорить? – спросил Аксель.
– Мы уже думали об этом, – сказал я ему. – Она может, конечно, не отвечать нам, что она сейчас и делает. Ну, это, как если бы ты отказался разговаривать. Но долго она так не вытянет, ведь невозможно хранить обет молчания всю жизнь! Она никогда не сможет заставить себя стать «нормальной». Это просто невозможно! Мишель говорит, что это будет примерно так, как если бы она притворялась, что у нее только одна рука из-за однорукости своего мужа… Нет, ничего у нее не получится, дядя, поэтому я и пришел к тебе…
Аксель задумался.
– Скажи, – спросил он, – а ты уверен, что она и впрямь свихнулась с этим Аланом? Я хочу сказать, свихнулась по-настоящему, ну, что она вроде как не в себе? – он покрутил пальцем у виска.
– Она совсем не похожа на себя, – задумчиво сказал я. – Она… как будто разучилась думать… Ее последние мысли, перед тем, как она замолчала, были… были как бы и не ее…
– Женщины всегда думают, что любят, когда выходят замуж, – вздохнув, сказал Аксель, – и беды тут большой нет. Каждому человеку нужны мечты, каждый хочет за что-то ухватиться… Но с женщиной, которая на самом деле любит, шутки плохи. Она живет в мире, где совсем другие законы – она слепа, глуха ко всему, что ее окружает, и море ей по колено. Она способна на все, на любые жертвы и… Рано или поздно, Дэви… Рано или поздно…
Он не договорил, но я понял, что он хочет сказать. Ведь и я думал то же самое.
– Что же нам делать? – в отчаянии прошептал я.
Он посмотрел мне в глаза, и в его взгляде я увидел… решение. Приговор…
– Послушай меня внимательно, мальчик, – сказал он. – Один из вас угрожает жизни всех, понимаешь, всех. Может быть, того не понимая, но… Это так. Даже если она искренно думает, что не выдаст вас, вы все теперь зависите от случайно оброненного слова, одной-единственной оговорки, вообще любой случайности. Так имеет ли она право – одна – подвесить жизнь семерых на тоненьком волоске, только лишь потому, что она хочет жить с этим самым Аланом? А, Дэви?
Я колебался. Возражать было нечего.
– Если ты… Если ты ставишь вопрос так… – пробормотал я неуверенно.
– А как иначе, Дэви? Так есть у нее такое право?
– Мы сделали все, чтобы убедить ее! – вырвалось у меня невпопад.
– И у вас ничего не вышло. Что же теперь? Вы будете сидеть сложа руки и ждать, когда она проговорится?
– Я… не знаю, – с трудом выдавил я.
– Знал я одного человека, – медленно начал Аксель, бросая время от времени на меня косой взгляд исподлобья, – который плавал на судне… Как-то матросы оказались в шлюпке – судно загорелось… Болтались они в море без еды и почти без воды сколько-там дней, пока один из них не вынес жажды… Он выпил морской воды и сошел с ума. В припадке буйства он стал ломать лодку… Они все погибли бы, неминуемо погибли, но они скрутили его и выбросили за борт. Остальные трое – всего их было четверо – дотянули до берега. Если бы они не сделали то, что сделали, тот сошедший с ума все равно бы сдох. Но с ним вместе погибли бы и все остальные!
Возникла тяжелая пауза. Наконец, я отрицательно покачал головой.
– Нет, дядя. Этого мы не сделаем, – твердо сказал я.
– Наш мир не райские кущи, – медленно проговорил Аксель, – в особенности для тех, у кого есть отклонения. Я, признаться, был уверен, что вы из тех, кто способен бороться за свою жизнь и… И победить. Но может статься, я ошибся.
– Пойми, дядя, – сказал я, – если бы речь шла об Алане, если бы это его нужно было «вышвырнуть за борт», мы бы не колебались. Но Анна!… Дело даже не в том, что она женщина! Если бы на ее месте был любой из нас, это ничего не меняло бы. Мы слишком близки друг другу, понимаешь? Она – Анна – даже теперь гораздо ближе мне, чем родные сестры… Мне трудно объяснить тебе это… – я запнулся, потому что никак не мог найти слов, которые он бы понял. Я чувствовал, что слова здесь вообще не помогут. – Это… Это было бы не просто убийство, дядя, а… все равно как отрезать часть самого себя… Нет! Мы никогда не сможем сделать это!…
– Но тогда это камнем будет висеть над вашими головами до тех пор… – он не закончил, но мы оба знали, что он имел в виду.
– Я знаю, – вздохнул я, – но то, что ты предлагаешь, для нас не выход. Если бы мы сделали это, «камень» висел бы над каждым внутри. И это было бы для нас во сто крат хуже…
Я даже не мог передать остальным наш разговор с Акселем, ведь его могла услышать Анна. Но я твердо знал, что они сказали бы то же, что и я. Я понимал, что Аксель предложил нам единственный реальный выход из создавшегося положения. Мой отказ последовать его совету означал полное наше бессилие и обреченность.
Анну мы с тех пор не слышали ни разу. Но хватает ли у нее воли не слушать нас? Мы не были в этом уверены. От ее сестры Рэйчел мы узнали, что она отзывается только на нормальную речь и всеми способами старается доказать себе, что она такая же, как все. Но все равно мы теперь не могли уже свободно разговаривать друг с другом: мы боялись.
Прошло несколько недель. Все оставалось по-прежнему. Похоже было, что Анна и впрямь сумела забыть о своем отличии от остальных… Приближался день ее свадьбы, и наконец, они с Аланом переехали в дом, который ее отец построил им на своей ферме. Кое-кто поговаривал, что она напрасно вышла замуж за сына кузнеца, но никаких тревожных для нас слухов вроде не было.
Несколько месяцев мы не слышали о ней ничего. Она избегала даже встреч со своей сестрой, видимо не желая, чтобы и эта тонюсенькая ниточка связывала ее с нами. Что ж, нам оставалось только надеяться, что ее брак оказался удачным и опасения наши были напрасными.
Постепенно наши страхи улеглись. В какой-то степени этому способствовало то, что пришло время, во всяком случае для нас с Розалиндой, подумать и о себе. Не помню, когда нам стало ясно, что мы должны быть вместе. Это было для нас таким очевидным и естественным, так совпадало с нашими мыслями и желаниями, что нам казалось, мы знали об этом всегда. Это стало чем-то само собой разумеющимся задолго до того, как мы начали говорить об этом. Я подумать никогда не мог, что возможен какой-то другой вариант, – двое людей, выросших вместе, думающих вместе, а кроме того, объединенных в том, что ощущают враждебность всего окружающего мира, чувствуют необходимость друг в друге еще раньше, чем сознают, что они любят…
Но случается, когда они, наконец, понимают, что любят друг друга, они неожиданно для себя понимают и то, что отличаются не только от всех остальных, но и друг от друга… И порой они сталкиваются с теми же проблемами, как и все «нормальные»…
Неприязнь между нашими семьями после истории с лошадьми вылилась в открытую вражду, и с годами вражда эта не утихла. Мой отец и его двоюродный брат Ангус Мортон, отец Розалинды, вели между собой что-то вроде партизанской войны: каждый внимательно следил за землями другого – не появились ли там хоть малейшие отклонения. Известно было даже, что оба как-то раз назначили награду тому, кто углядит отклонение на земле соседа.
