Поэтический космос - Кедров Константин Александрович "brenko" (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Как видим, выворачивание в чистом виде со сбрасыванием кожи в сказке чаще отведено женским образам. В этом нет ничего удивительного: ведь роды удел женщины. Мужчина рождается - проходит через опасные и суровые испытания. Рожает новую вселенную женщина. Мужское выворачивание - это прыжок в небесную, или морскую, или подземную утробу, как бы обратное рождение, и выход из космической утробы в обновленном образе.
Соединив воедино сюжеты многих сказок, можно воссоздать все мистериально-фольклорное действие в целом.
Все объединяет мистериальный брак, поиски небесного жениха и невесты. Поначалу жених и невеста предстают в своем страшном, "невывернутом" облике, смертном образе: лягушка, змея, чудище, дурачок в язвах и лохмотьях. Угадав в этом облике своего избранника или избранницу, герой должен приготовиться к тяжелым испытаниям, как бы пройти родовые муки, быть готовым к смерти в узком, темном пространстве, подземном или подводном, словом, сойти, как Орфей, в царство мертвых за своей возлюбленной или уйти в страну без возврата к страшному чудовищу.
В момент совершения выбора происходит чудо второго рождения, выворачивание через смерть и обретение нового прекрасного облика жениха и невесты. Тут-то и совершается истинный брак - воскресение.
Традиция связывает погребение и воскресение с "небесным браком", час этого брака приурочен к полуночи. По фольклорным канонам человек рождается дважды. Инициация - испытание - должна предшествовать браку, как это наблюдается в любой сказке. Инициация означала обретение всеобщего космического тела предков внутри себя. В этом её потаенный, сакральный смысл. Пройдя через испытания, имитирующие роды и даже смерть, участник действа как бы воскресал и рождался заново уже по своей воле, уже не как раб природы, а как её соучастник. Он вырывался из общей цепи рождений, ибо переживал при жизни и свою смерть, и свое обратное рождение-воскресение. В ночной беседе Христос говорит Никодиму о том, что человек должен родиться дважды: один раз от плоти, другой - от духа. Рождение от плоти ведет к смерти, рождение от духа - к вечной жизни.
Следует пристальней всмотреться в переворот, который происходил в духовном мире человека в момент фольклорной инициации. Ведь в этом действе человек, в отличие от всех других существ, населяющих землю, переживал свою мнимую смерть ещё при жизни, психологически перешагивал через биологические границы своей жизни. Перешагнув через свое бездыханное тело (сюжет довольно распространенный в самых различных ареалах культуры), он оставлял позади себя все живое, ибо теперь его грядущая биологическая смерть психологически мыслилась как пережитая.
Таким образом, рамки жизни раздвигались до бесконечности.
Человек научился в ограниченном промежутке времени ощущать себя существом вечным и бесконечным. Не менее грандиозен пространственный переворот: имитируя свое новое рождение как выворачивание, человек психологически вместил в себя все окружающее его пространство и в то же время распространил свое внутреннее "я" по всему мирозданию. Эстетически первобытное существо перешагнуло за биологические границы своего вида - это и сделало его человеком.
До этого мы имели дело со звериными и животными масками смерти, где следы выворачивания нередко носят жестокий хтонический характер. Сплошь и рядом со зверя должна быть содрана шкура или кожа, в которую облачается герой (витязь в тигровой шкуре, Геракл в шкуре льва). Женщина часто надевает змеиную кожу или должна содрать шкуру пестрой коровы ("Крошечка-Ховрошечка"),
Земледельческий образ выворачивания намного гуманнее. Это зерно маска колоса, и колос - маска зерна. Зерно, умерев в земле, "вывернувшись наизнанку", обретает свое множественное звездное тело в колосе, в початке, в грозди (Озирис, Дионис, Джон Ячменное Зерно, Кострома, Чичен-ица чечевица, бог Просо в Китае). Антропоморфный образ зерна, умирающего и воскресающего, широко известен, ибо существует практически у всех народов, знающих земледелие. Нас интересует отличие его от предшествующих, охотничьих моделей воскресения. Зерно, если "не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода". Эти слова евангельского текста, взятые Достоевским эпиграфом к роману "Братья Карамазовы" и ставшие эпитафией над его могилой, открывают самое существенное в мистериальном "переодевании" зерна и колоса. Умирающий, "вывернутый наизнанку", растерзанный бог-зерно обретает в своем воскресении космическое звездное тело.
Растерзан Озирис, растерзан Кострома, его соберут в единый сноп в праздник первого урожая, украсят лентами, вынесут на площадь, обмолотят, выпекут хлеб, съедят, приобщившись к единому космическому телу предка, в котором все едины. Тело предка - весь космос, солнце - его глаза, ветер его дыхание, его растительный образ - золотой колос Млечного Пути, звездный небесный хлеб, выпекаемый и съедаемый на земле. Понятно столь распространенное в ареале христианской культуры представление о собрании верующих как о едином космическом теле, понятно отождествление этого тела с хлебом и вином - Виноградным и хлебным зерном. В нем соединились воедино мистерии Диониса (бога винограда) и Озириса (бога пшеницы). Оба подверглись раздроблению-растерзанию, оба собирались в единое тело и воскресали весной. Мнимая смерть Диониса и Озириса оплакивалась и переживалась Как настоящая до момента воскресения. Воскресение происходило в полночь, при этом траурные, погребальные одеяния, соответствовавшие оболочке зерна в момент сева (погребения), сбрасывались и надевались светлые одежды колоса. Само переодевание с выворачиванием наизнанку старых одежд было важнейшей частью мистерии, дающей ощущение полного приобщения к воскресению зерна, Сбрасывающего шелуху прежних одежд. В наиболее архаичных фольклорных культах переодевание сводилось к выворачиванию наизнанку одной и той же одежды (тулуп мехом наружу - звериный облик, тулуп мехом внутрь антропоморфное человеческое обличие).
Сведя воедино все магические выворачивания-роды, мы видим сложную космогоническую модель смерти-рождения (воскресения), которая составляла сердцевину действия во всех аграрных, охотничьих и семейно-родовых празднествах.
Попробуем теперь создать модель этого действа в целом. Действующие лица при всей своей сценической множественности сводятся к трем персонажам. Это - Он (жених, муж), Она (невеста, жена) и некто, символизирующий весь род. Каждый герой имеет три маски: животную, растительную и огненную космическую. То, что должно совершиться на сцене (свадьба-погребение или погребение-свадьба), увенчается смертью-родами, то есть мнимой смертью и воскресением героя в новом облике. Смерть-рождение для жениха означает чревный спуск героя в царство мертвых, уход в материнскую утробу и новое рождение - возвращение сквозь все опасности в новом облике. Для невесты это прежде всего прямая имитация родов - выворачивание наизнанку своей кожи, смена безобразного облика на прекрасный: старуха становится молодой, мертвая царевна оживает, выйдя из небесной оболочки - "хрустального гроба". Контрастная смена масок в конце мистерии: животное - человек, зерно колос, человек - космос (огонь, вода, земля, древо, небо, облако, гора). Маски и узнавания как бы вытесняют друг друга. Иногда на первый план выступает "маскам - приключения героя в зверином облике (братец Иванушка в виде козленочка), иногда важнее процесс снятия маски, растянутый во времени (Царевна-лягушка, Финист - ясный сокол), иногда самое главное - узнавание (финал "Одиссеи" - постепенное узнавание Пенелопой своего супруга в образе нищего странника; "Сивка-бурка", где царевна должна узнать своего суженого в образе Ивана-дурака: "Платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом"),
В конечном итоге вся контрастная смена масок сводится к единому противопоставлению: мертвое - живое, единое - многое, безобразное прекрасное, слабое - сильное, малое - великое. Эта своеобразная мистериальная диалектика была чувственно осязаема и опиралась на внутренние законы природы, диалектику рождения и смерти. Малый плод во чреве на земле становился богатырем, зерно, умирающее в земле, возрождалось могучим колосом.
