Падение к подножью пирамид - Домбровский Анатолий Иванович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
"Теперь вот о чем, - сказал он Гостю, когда тот утолил первый голод, теперь, пожалуйста, несколько слов о себе. Я не стал бы вас спрашивать об этом, но вы, согласитесь, некоторым образом морочили меня, выдавали себя за некую внеземную силу, а это, простите, несколько некорректно с вашей стороны. Словом, кто вы?" - спросил Лукашевский.
"Да, - согласился Гость. - Вы правы. Но было так скучно. Хотелось хоть немного игры. Игра - это моя главная страсть. Я - режиссер. Кстати, так можете меня и называть - Режиссером. Мое настоящее имя вам ничего не объяснит. Да мы, пожалуй, и не встретимся больше: я нашел себе другое пристанище. К тому же наступает пора съемок. Теперь я буду там, на съемках. Потому и пришел к вам с этим откровением. И еще я понял, что вам сейчас нужна душевная уравновешенность, ясность, потому что впереди у вас столько испытаний и открытий. Лишний груз вам ни к чему. Знаю: к истине вы пробьетесь, вы станете ею, - сказав это, Гость охнул и нахмурился, как если бы фраза вырвалась из его уст помимо воли. - Простите, простите, - извинился он тут же, прижав руку к груди. - Откуда мне знать... Просто сболтнул. Истина, конечно, не ахти что, не тайна за семью печатями, мы постоянно носим ее в себе, себя не узнавая... Но я, кажется, опять не о том".
"Ладно, - успокоил Гостя Петр Петрович. - Давайте ото м".
"Да... итак, я - режиссер, - продолжал Гость. - Беглый режиссер, сумасшедший режиссер... Так меня тут некоторые окрестили. А вообще-то правильно окрестили: я действительно беглый и сумасшедший... Но вы не бойтесь меня, - снова встревожился он. - Сейчас я вполне нормальный. Так мне кажется. - А вам?"
"Мне тоже", - ответил Петр Петрович.
"Спасибо, - улыбнулся Гость. - Вы добрый человек, чуткая душа. Вы помогли мне..."
"Об этом не надо", - попросил Петр Петрович, опасаясь, что Гость так и не доберется до главного в своем рассказе.
"Хорошо, - согласился Гость. - Не буду. Но все же большое вам спасибо. Говорю это теперь, чтоб потом не забыть. Ведь потом я могу внезапно исчезнуть? - засмеялся он. - Не так ли?"
И слова эти, и смех Лукашевскому не понравились: он подумал, что Гость начинает старую игру, и спросил, выдав свое нетерпение: "Так откуда же вы, господин Режиссер?"
"Господин?! - Гость положил вилку на стол, подпер кулаками бороду и посмотрел на Петра Петровича с благодарным вниманием. - Мне это нравится сказал он, - "господин Режиссер"... В этом сочетании много правды. Да, да, похвалил он Петра Петровича. - Вы многое этим сказали. И многое угадали. Не забудьте потом..."
Лукашевский застучал пальцами по столу: Гость снова уклонялся от прямого ответа.
"Хорошо, хорошо, - сказал Гость. - Вот мой рассказ о себе... то, что я хочу снять - ужасно. Я назвал мой будущий фильм "Вечная война". Но он не о войне, как мы ее себе представляем, а о страшной ненависти к себе подобным, которая неискоренимо сидит в нас. Мы лишь терпим друг друга, когда сыты и одеты. Когда же нам холодно и голодно, в нас пробуждается бес ненависти. На земле должен был бы жить лишь один человек, эта неудачная игрушка, сплепленная Богом. Говорят, что Бог создал нас праведными, а мы пустились во все тяжкие. Но это не так: он создал нас для кровавого спектакля, которым наслаждается... Я понятно выражаюсь?" - спросил Гость.
"Да, понятно, - ответил Петр Петрович. - Вы хотите снять ужасный фильм о том, как люди, поняв замысел Бога, истребят себя, чтоб не быть игрушкой для его сомнительных развлечений?"
"Именно так! - обрадовался Гость. - Вы сказали лучше, чем я. Именно так! Гордые, мы истребим себя, чтобы не быть игрушками".
"Но что дальше?" - спросил Лукашевский.
"Дальше - ничего. Или, как некогда сказал молодой датский принц: дальнейшее - молчание".
"Я спросил вас не о том, - перебил Гостя Лукашевский. - Я хочу узнать о том, кто вы".
"Ах, простите, конечно, - Гость встал и заходил по кухне. - Кто я? Я - тот самый режиссер. Когда я показал моим земным коллегам мой сценарий, они решили, что я сумасшедший".
"Земным? - переспросил Лукашевский. - А вы - какой?"
"Не в том смысле. Я оговорился, конечно. Но не в том смысле, - Гость остановился у окна и побарабанил пи стеклу пальцами. - Тут я оговорился, сказал он, обернувшись. - Не ловите меня на словах. Истинный смысл их в другом: я снимаю фильм не для людей, а для Бога. Люди этот фильм не увидят. Когда он будет готов, людей уже не будет. Кроме одного человека. Ведь я уже сказал, что на земле может жить только один человек".
"Да, вы это сказали. Но надо ли возвращаться к тому, что уже сказано? Давайте проще. Итак, вас объявили сумасшедшим и вы сбежали. Сюда. И теперь прячетесь от ваших коллег в погребах, в гротах. Но как же быть с фильмом? Ведь для того, чтобы снять его, нужна техника, операторы, ассистенты, артисты, художники, гримеры. Средства, наконец..."
"Чепуха! - замахал на Петра Петровича руками Гость. - Ничего этого мне не понадобится. Вы не поняли. Ведь я сказал, что фильм не для людей, а для Бога. Да и не фильм это вовсе, а, скорее спектакль. Но он будет запечатлен. Может быть, это за пределами вашего понимания. Но это так". "Боюсь, что я плохо понимаю, - признался Лукашевский. - А вы говорите слишком туманно. Ответьте мне четко: что вы здесь делаете?
"Ничего, - ответил Гость. - То есть по сути ничего. Прячусь от коллег, от врачей, которых они на меня науськали, от милиции... Кстати, милицию на меня натравил ваш друг Яковлев, хотя я оказал ему большую услугу, избавив его от недуга. Ведь он больше не жалуется на радикулит, правда?"
"Да, правда".
"Я жду, - сказал Гость. - Это для меня сейчас главное - ждать. Жду, когда все начнется. Хотя, если быть точным, все уже началось".
"Что именно?" - спросил Лукашевский.
"Фильм, Петр Петрович. Фильм начался. - Гость взял Лукашевского за руку и повел в комнату. - Здесь просторнее, - сказал он уже в комнате. - Здесь лучше. Вы слышали, конечно, о скифах, о сарматах, о таврах, киммерийцах, готах, продолжил он, расхаживая по комнате. - Вы видели конников, которые носятся по здешним степям. Недавно они ограбили и избили вашего помощника Полудина, а Рудольф по ним стрелял из автомата. Вы знаете, что через два-три дня погаснет ваш маяк - горючего не добудете".
"Добуду!" - сказал Лукашевский.
"Не добудете. Впрочем, какая разница, когда маяк погаснет - через три дня или через три месяца. Словом, все это начало моего фильма. Племена, которые я перечислил, вскоре соберутся в районе курганов. И тогда вы все увидите..."
На веранде послышались шаги.
"Вы еще не спите? - сказал Рудольф, входя в комнату. - О, да у вас гость! - воскликнул он, увидев, что Лукашевский не один. - Какими судьбами? А главное, как? Неужели я проморгал?"
"Проморгал, - отретил Лукашевский, - проспал".
"Давайте знакомиться, - Рудольф протянул Гостю руку и назвал себя.
"Режиссер, - ответил Гость. - Давний приятель Петра Петровича".
"На чем же вы добрались сюда? Неужели пешком?" - спросил Рудольф.
"Пешком, пешком, - ответил за Гостя Лукашевский. - Пойди посмотри, что стоит на кухонном столе, - предложил он Рудольфу. - В прозрачной бутылочке".
"А! - обрадовался Рудольф. - Я как раз за этим: жутко холодно на верхотуре. Не откажусь, не откажусь".
"Проводите меня, - попросил Лукашевского Гость, едва Рудольф скрылся за кухонной дверью. - Мне пора."
"Но мы не договорили, - возразил Лукашевский. - Скоро утро. Утром и пойдете. Я вас отвезу куда вам надо".
"Мне надо теперь. Сейчас же!" - сказал Гость.
Пальто и шляпу он надел на ходу. Торопился, шел впереди Петра Петровича. Дернул калитку, но оказалась запертой. Лукашевский вспомнил, что во время первой встречи Гостя это не остановило, хотя калитка тоже была запертой. Петр Петрович отодвинул засов, открыл калитку и выпустил Гостя за ворота.
"Прощайте, - сказал Гость, пожав Петру Петровичу руку. - Я почти все вам рассказал. Остальное вы узнаете сами очень скоро. Кроме одного. Я не должен был вам об этом говорить, но из благодарности к вам скажу. Помните ли вы мои слова - конечно, помните! - о том, что на земле может жить только один человек. Так вот, этим человеком будете вы. В океане. Таков финал фильма. Люди уничтожат друг друга, а вы останетесь. Один. В океане. Дальше вы все решите без моего участия. Один! - крикнул он уже из темноты. - Один! В океане!" - и засмеялся.
