Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Поев, все бригады первого отряда собрались у проходной. Никто их не строил, но зэки, повинуясь привычке, сами разбились на шеренги. После долгого торга, в ходе которого администрация лагеря подняла цену ста ведер воды аж до трех человек, ворота слегка приоткрылись. Каждого выходящего тщательно шмонали – опасаясь удара в спину, охрана искала оружие. При этом обе стороны крепко и витиевато ругались, обещая в скором времени рассчитаться за все обиды.
До реки было метров пятьсот, и по всей этой дистанции с интервалом в двадцать шагов стояли вооруженные менты и охры, некоторые даже с собаками на поводках. Выглядели они (не собаки, естественно) хмурыми и плохо кормленными. Подходить к ним ближе, чем на десять метров, запрещалось под угрозой стрельбы на поражение – об этом категорическом условии было объявлено еще у ворот.
– Что, дядя, хреново живется? – спросил Зяблик у одного из охранников, немолодого человека с вислыми казацкими усами.
– Хреново, племяш, – ответил тот без озлобления. – Только не думай, что вам шибко подфартило. Скоро о буханке казенной чернушки да о тюремной робе, как о счастье, вспоминать будете.
– На, не побрезгуй, – Зяблик протянул ему пригоршню сухарей, доставшихся в наследство от Силкина.
– Да разве можно хлебом брезговать, – охранник охотно, но не теряя достоинства, подошел к нему. – Я его сам и есть-то не буду. Вот дружку своему дам немного, – он кивнул на черную лохматую овчарку, исподлобья глядевшую на Зяблика. – А остальные внуку отнесу. С хлебцем сейчас туго. Картошка есть, а с хлебцем туго.
Река далеко отступила от берегов, и Зяблику пришлось добираться до чистой воды по вязкому илу, поверх которого сохли пышные гирлянды темно-зеленых водорослей. На той стороне тоже торчали хмурые автоматчики, а слева и справа от них мальчишки ловили марлевыми сачками рыбную мелочь и собирали раковины-перловицы. Среди них стояла стройная голоногая девчонка лет семнадцати и глазела из-под ладони на водоносов, цепочкой растянувшихся по склону холма. Было явственно заметно, что под платьем у нее нет лифчика. Урки, жадно косясь на девчонку, спорили между собой о наличии или отсутствии трусиков. Обе версии имели своих сторонников, но в конце концов пришли к выводу: трусики скорее всего есть, но очень маленькие.
Наполнив ведро, Зяблик долго стоял по колено в воде, посматривая по сторонам. Один из автоматчиков, по-своему истолковав его медлительность, махнул рукой – иди, мол, отсюда. Любому зэку, рискнувшему удрать вплавь, здесь грозила печальная участь небезызвестного Василия Ивановича Чапаева.
На обратной дороге Зяблик вновь притормозил возле усатого охранника.
– Как хоть зовут тебя, дядя? – спросил он, поставив ведро на землю.
– Аль в друзья ко мне набиваешься? – лукаво сощурившись, осведомился тот.
– Да нет, я просто так…
– Меня Петром Петровичем можешь кликать. А дружка моего – Маркизом.
Услышав свое имя, собака с готовностью оскалилась и замотала толстым, как полено, хвостом.
– Послушай, Петрович, ты всех заключенных тварями последними считаешь?
– Почему же? Все мы люди. Только одеты по-разному.
– Петрович, ты мне сейчас должен на слово поверить. Если не поверишь, много горя может случиться. Отведи меня к своим начальникам. Мне с ними говорить надо.
– Секретное, что ли, дело?
– Секретное. Наколоть вас хотят наши урки, а потом в городе погром устроить. Детали я твоим начальникам сообщу.
– Против своих, значит, идешь, – охранник вздохнул, но не осуждающе, а скорее сочувственно. – Ну что же, если они злое задумали, греха на тебе не будет. Ныряй в эти кусты и беги по тропочке. Там тебя наши встретят. Скажи, что от меня. Миронов моя фамилия. Они тебя, конечно, не облобызают, но ты сам свою дорожку выбрал. Иди, хлопче, я тебе верю.
Расторопные ребята в камуфляже прихватили Зяблика уже через сотню шагов, допросили с чрезмерным пристрастием и, завязав глаза, доставили в какой-то обширный, освещенный коптилками подвал. Там его несколько раз передавали из рук в руки, каждый раз опять допрашивали, везде мылили шею и ровняли зубы, но Зяблик твердо стоял на своем – хочу видеть главного начальника, и точка. За свою стойкость и упорство Зяблик в конце концов был удостоен чести лицезреть не одного, а сразу троих начальников.
Двое из них – милицейский майор с оплывшим татарским лицом и армейский подполковник в полевой форме – сидели на низенькой гимнастической скамеечке, а сухопарый, похожий на Александра Керенского начальник лагеря лежал на куче матов. Во время бунта его огрели ломом пониже спины, и теперь везде, даже в местах общего пользования, он мог принимать только два положения – строго горизонтальное или строго вертикальное. Теннисный стол был завален картами, корками хлеба, заставлен кружками с недопитым чаем и консервными банками, полными окурков. На шведской стенке висели плащ-палатки, бинокли, каски, автоматы. В дальнем углу громоздились батареи пустых бутылок.
– Ну, рассказывай, орел залетный, с чем к нам пожаловал? – спросил узкоглазый майор.
Хотя скорые на расправу конвоиры по дороге сюда едва не отшибли Зяблику память, он довольно толково изложил суть речей Лишая и дополнил их собственными умозаключениями.
– Значит, ты утверждаешь, что со стороны зоны в ближайшие сутки по нашим позициям будет нанесен удар? – переспросил армейский подполковник, когда Зяблик закончил свой доклад.
– Да, – кивнул Зяблик.
– В каком приблизительно районе?
– Сначала, думаю, для отвода глаз сунутся в ворота. А подкопы роются возле старой конюшни и котельной. Там у вас и заслона почти никакого нету.
– Есть там заслон или нет, не твое дело, – значительно сказал вояка. – Стратег нашелся… Я же тебя не учу, как суходрочкой заниматься.
– Начальник, я не сука какая-то и к вам с чистой душой пришел, – у Зяблика появилось ощущение, словно он прямо сейчас ширнулся, только накатывал не окрыляющий кайф, а мутная ярость. – Да у нас с любого чердака все ваши позиции как на ладони. Или о деле говорить будем, или к стенке меня ставьте. А подколки ваши оставьте для дамочек.
– Чего ты нервный такой? – Мент зачерпнул кружкой воды из ведра. – На, попей. К стенке тебя без суда ставить мы не имеем права, сам знаешь. А о деле поговорим. Мы тут как раз для этого и собрались. Сам-то ты что предлагаешь?
– Упредить надо. В зоне отчаянных ребят по пальцам можно сосчитать. А остальные так, бараны. Если главарей приструнить, все тихо обойдется.
– Кто же их приструнит?
– Жлобов здоровых у вас хватает. Мне чуть все ребра не переломали. А место, где главари кучкуются, я укажу.
– Тебе самому от этого какая выгода?
– Людей жалко невинных. Баб, детей. Если урки в город ворвутся, они там Варфоломеевскую ночь устроят.
– Кого ты из себя корчишь? – сказал вояка с издевкой. – Вот, оказывается, какие гуманисты есть среди простых советских заключенных. Лихо ты их воспитал, Семен Осипович.
Семен Осипович, лагерный обсос, то есть начальник, пробурчал что-то невразумительное и принялся нежно ощупывать свою поясницу.
– На моем месте и ты, начальник, гуманистом стал бы, – Зяблик с трудом, но сдерживался. – Урки в санчасти баб вольнонаемных прихватили, медичек. Так их, наверное, уже наизнанку вывернули. Хотите, чтобы и вашим дочкам цицки пооткусывали? Да там же есть зверюги, которые на воле человеческое мясо жрали. У некоторых по десять судимостей. Мокрушники, насильники, наркоты! Больше тысячи человек! А у вас всего две сотни охры зажравшейся да солдатики первого года службы, которые, кроме кухни и гальюна, ничего еще не видели. Хана вам завтра будет!
– Ладно, – усмехнулся вояка, нехорошо усмехнулся, со значением. – Кое в чем ты, может, и прав. Ну пойдем мы, допустим, сегодня в атаку. А если нас огневая ловушка ждет? Коли ты срочную служил, должен знать, что потери атакующих в три раза выше, чем у обороняющихся. И это, заметь, в нормальной армии, вышколенной и обстрелянной. А у наших горе-бойцов выучка такая, что они или все скопом лягут, или разбегутся. Может, ты именно этого и хочешь, а? Почему я должен тебе верить? Ваша братия на всякие подлые выдумки ох как горазда! Семен Осипович! – он швырнул в обсоса черствой коркой. – Да перестань ты свой зад чесать! Знаешь ты этого типа?
