Призраки нового замка - Брэдбери Рэй Дуглас (электронная книга .TXT) 📗
Мы ходили по спальне, путаясь ногами в разбросанной одежде, источавшей тончайший мускусный аромат.
- Подержите мои трусики, я в них влезу. А что вы и есть тот самый Чарли?
- Рад познакомиться.
Я залился краской. А потом разразился хохотом, не в силах справиться с приступом смеха.
- Прошу извинить, - выговорил я на наконец, застегнув на её спине лифчик. - Бывает же такое, ещё только вечер, а я вас ОДЕВАЮ.
Где-то хлопнула дверь. Я стал озираться по сторонам в поисках герцогини.
- Исчезла, - пробормотал я, - дом уже проглотил её.
В самом деле, всё, что она напророчила, сбылось: я увидел её снова только в понедельник, хмурый и дождливый. Она уже не помнила, ни как меня зовут, ни моего лица.
- Боже праведный, - вырвалось у меня, - Что это?
Всё ещё одевая Нору, я подошёл с ней к дверям библиотеки. Внутри сияло, как в ослепительном зеркальном лабиринте. Гости обернулись.
- Вот это Манхэттенский городской балет, они перенеслись сюда через океанские льды на реактивной струе. А слева Гамбургские танцоры, эти прилетели с другого конца света. Компания подобралась прямо-таки божественная. Соперничающие танц-банды по незнанию языка не могут дразниться и ехидничать, вот и приходится им весь свой сарказм изливать в пантомиме. Отойди в сторонку, Чарли, Валькирии должны превратиться в девушек с Рейна. А вот эти мальчики как раз и ЕСТЬ Девушки с Рейна. Побереги тыл!
Нора оказалась права.
Битва началась.
Нежные хрупкие лилии с рёвом, рыком, воем и визгом наскочили друг на друга, а потом обессиленные, расползлись, рассыпались, разбежались по десяткам комнат, десятки дверей с грохотом захлопнулись за ними. Мерзость стала мерзким альянсом, а мерзкий альянс превратился в горящую, пылающую, пышущую бесстыдством страсть. Хорошо, хоть господь потрудился убрать всё это с глаз долой.
Всё смешалось в блестящей, сверкающей круговерти писателей, художников, поэтов, хореографов, пронеслись-промелькнули суббота с воскресеньем.
И меня захлестнул телесный водоворот и безудержно понёс навстречу унылой, удручающей реальности понедельника.
Сколько лет, сколько вечеринок канули бесследно. И вот я снова здесь.
Высится громада Гринвуда, вся затаилась.
Музыка молчит. Машины не подъезжают.
"Э, что за изваяние сидит там на берегу? - спросил я себя, - Новое? А вот и нет. Это же:"
Нора. Сидит одна, подобрав ноги под платье, на ней лица нет, и смотрит, как завороженная на Гринвуд, как будто это не я приехал, словно и нет меня вовсе.
- Нора ..?
Её глаза застыли, они видят только замок, его стены, замшелые кровли и окна, в которые глядится бесстрастное небо. Я обернулся и тоже посмотрел на замок.
Что-то было не так. Может, замок осел фута на два в землю? А может, это земля осела вокруг замка, и он остался на мели, покинутый, на леденящем ветру?
Может, от землетрясений стёкла перекосились в рамах, и теперь каждому входящему в дом гостю окна корчат рожи и гримасы?
Входная дверь была распахнута настежь, и меня коснулось дыхание дома.
Коснулось едва-едва. Вот так бывает, проснёшься среди ночи, слышишь тёплое дыхание жены и вдруг цепенеешь от ужаса, потому что это не её дыхание, не её запах. Хочешь растолкать её, окликнуть. Кто она, что она, откуда? Сердце глухо колотится в груди, а ты лежишь и не можешь уснуть. Рядом кто-то чужой.
Я зашагал по лужайке, и в окнах замка мгновенно ожила тысяча моих отражений. Я остановился над головой Норы, и всё замерло.
Я и тысяча моих подобий тихо уселись на траву.
Нора, милая Нора, думал я, мы вместе, мы снова вместе.
Тот первый приезд в Гринвуд:
А потом мы виделись изредка, мимоходом, подобно тому, как люди мелькают в сутолоке толпы, как влюблённые, разделённые проходом в электричке, как случайные попутчики в поезде, который свистит, возвещая о скором приближении станции. Мы держались за руки или позволяли своим телам вжиматься друг друга до боли под натиском толпы, которая вываливается на остановке из битком набитого вагона. А потом никаких прикосновений, ни единого словечка, ничего.
Каждый год мы разбредались каждый в свою сторону и в голову нам не приходило, что мы можем вернуться, что взаимное притяжение ещё приведёт нас друг к другу. Уходило ещё одно лето, закатывалось солнце, и Нора возвращалась, волоча за собой пустое ведёрко для песочка, возвращался и я с побитыми коленками. Пляжи опустели, окончен странный сезон. Остались мы одни, чтобы сказать: "Привет, Нора" - "Привет, Чарльз". А ветер тем временем крепчает, море мрачнеет, словно из пучины поднялось огромное стадо осьминогов и замутило воды своими чернилами.
Я часто спрашивал себя, придёт ли когда-нибудь день, когда круг наших скитаний замкнётся и мы останемся вместе. И вот однажды, лет двенадцать назад, такой момент наступил. От нашего тёплого, ровного дыхания наша любовь обрела равновесие, подобно пёрышку на кончике пальца.
Это случилось, потому что мы встретились с Норой в Венеции, она была оторвана от дома, вдалеке от Гринвуда, где вполне могла бы принадлежать кому-нибудь другому, а вовсе не мне.
Но нас почему-то волновали одни только разговоры о постоянстве. На следующий день, облизывая губы, ноющие от грубых, жадных поцелуев, мы так и не нашли в себе силы сказать друг другу "давай поженимся", "пусть это длиться вечно", "хоть квартира, хоть дом, только не Гринвуд, ради всего святого, только не Гринвуд", "останься!". Может, полуденное солнце слишком безжалостно высвечивает наши изъяны? Скорее всего, гадким детям опять стало скучно. А может, нас испугала тюрьма для двоих! Как бы там ни было, но наше пёрышко, которое ненадолго обрело равновесие на волнах нашего дыхания, благоухающего шампанским, улетело. Неизвестно, кто из нас первым задержал дыхание. Под предлогом срочной телеграммы Нора сбежала в Гринвуд.
Связь оборвалась. Писем скверные детки не писали. Я понятия не имел, сколько песочных замков она разметала, а она не знала, сколько пижам вылиняло на мне от пота. Я женился. Развёлся. Странствовал по свету.
И вот опять мы пришли из разных сторон и встретились в этот необыкновенный вечер у обыкновенного, знакомого озера. Мы окликаем друг друга молча, мы бежим навстречу друг другу, не двигаясь с места, будто и не было стольких лет разлуки.
