Над солнцем - Биленкин Дмитрий Александрович (электронная книга .txt) 📗
Наши дежурства у пульта, если разобраться, занятие крайне однообразное. Корабль автоматизирован так, как не был автоматизирован ещё ни один планетолёт.
Конструкторы на Земле проявили чудеса изобретательности. Траектория полёта, скорость, моменты ускорений, торможение — все тщательно выверено ещё на Земле, сообщено “мозгу”, и он пунктуально выполняет приказ, сообразуясь с внешними условиями. Корабль катится словно по бархатным рельсам. Мы ждём толчков на ухабах, а ухабов нет, а хотя мы знаем, что они должны быть, и как мы ни доверяем автоматам, на незнакомой дороге приятней чувствовать руль в своих’ руках.
Впрочем, я напрасно говорю “мы, мы”. Ухабы ради ухабов, что может быть глупее? Раньше в путешествиях меня больше всего интересовали приключения, теперь — то новое, что встречается по дороге. Ты, надеюсь, простишь меня, если я не привезу рассказа о головокружительных ситуациях. В то, что их совсем не будет, мне, однако, что-то не совсем верится…
Иного мнения об “электронном мозге” Валя Сбоев. Он штурман. Он должен вести корабль. А здесь он… безработный. По-человечески можно понять его досаду. Он ветеран космоса, ему приходилось летать на старых кораблях, где машина помогала штурману, а не подменяла его. Свыкнуться с новым положением Сбоеву нелегко.
Вчера я дежурил с ним. Экран гравилокатора был, как всегда, включён. Вогнутый диск звезды занимает уже две трети неба. Даже на экране Солнце гневно и грозно. Кипит голубовато-красная материя. Она похожа на пену. Пузыри часто лопаются, брызжут огненными фонтанами. Раскалённые струи газов за несколько минут вырастают в гигантские грибы. Точь-в-точь мухоморы, только длина ножки такого “гриба” — несколько радиусов Земли.
Это впереди. Сзади, на фоне жемчужно-серого сияния, сплетаются розовые лапы протуберанцев. Будто ткут для нас паутину.
Какой разительный контраст со спокойствием приборов!
Не прошло и пятнадцати минут нашего дежурства, как Сбоев, внимательно следивший за курсографом, обнаружил, что корабль слегка отклонился от расчётной орбиты. И тут многоопытный Сбоев допустил ошибку, за каковую был немедленно-наказан. Привыкнув, что обязанностью электронных машин старой конструкции было наблюдение за точным выполнением программы полёта, он решил, что внешние условия исказили показания датчиков, и обрадовался случаю исправить ошибку автоматов. Быстро рассчитав поправку, штурман ввёл её в приёмное устройство. “Мозг” промигал Сбоеву неожиданный ответ: “Ваше приказание не будет выполнено”.
Сбоев — человек выдержанный. Но кровь вольных казацких предков тоже кое-что значит. В эту минуту мне показалось, что он был готов запустить стулом в одно из полушарий “мозга”.
Спустя секунду недоразумение, конечно, рассеялось. Штурман вспомнил, что наш “мозг” может объяснять свои поступки, и потребовал ответа. “Спереди по курсу опасные магнитные бури, иду в обход”, — заявил “мозг”.
Тогда штурман сел за пульт и стал что-то считать на табуляторе. Спустя некоторое время он бросил это занятие, вздохнув, пододвинул к себе стопку пластиковой бумаги и стал… писать… Да, да! Он не диктовал, а именно писал. Ручкой. Как обычно писали лет сто назад и как теперь уже почти никогда не пишут. Сердито черкал, комкая написанное.
Клочок бумаги слетел к моим ногам. Я поднял. Это были… стихи. О шёпоте листьев, о соловьях…
За все дежурство Сбоев всего раз взглянул на экран. Поморщился и сказал:
— У нас на Дону девчата до сих пор зовут любимых: “Красное моё солнышко”.
И неожиданно добавил: “Стареем…”
Это пока единственное происшествие, но оно меня обеспокоило. Дело в том, что Алунитов кое в чем прав. Космос предъявляет к человеку новые требования, в основном чисто психологического порядка. Вот “солнечная болезнь”… Случай со Сбоевым — её рук дело. Если отбросить мудрёные термины, то вот что на сей счёт говорит наука. Человек привык к земному Солнцу, к его ласковому теплу и к его экваториальному жару. Свет Солнца — неотъемлемая часть нашей жизни. Но возле самого Солнца свет совсем другое! Все равно что погладить ребёнка в миллион раз сильнее, чем нужно… Так и здесь, свет приобретает яростную, ни с чем не сравнимую мощь. И, что самое главное, он как-то действует на нервы сквозь все фильтры. Так, вероятно, действуют обнажённые провода высокого напряжения, пока к ним не привыкнешь. Даже если они находятся за стеклянным экраном, все равно трудно быть спокойным. Никто ещё не знает, как передаётся на нас, детей тенистой Земли, влияние солнечного света. Но оно передаётся, это факт. Пока все в порядке, но как отзовутся нервы моих спутников на опасность? Не сдадут ли?
Вот почему мне пришлось крупно поговорить со Сбоевым. Кажется, он взял себя в руки.
И все же “солнечная болезнь” может доставить нам…
Письмо четвёртое, тоже неотправленное
Меня, Вика, прервало чрезвычайное обстоятельство: “мозг” на минуту потерял курс. За направлением он следит по звёздам и по силовым линиям поля тяготения Солнца. Внезапно на Солнце произошёл взрыв. Все закружилось в фиолетовой мгле. Видимо, исказилось и поле тяготения. “Мозг” — умница: он продолжал вести корабль, никак не пытаясь исправить траекторию. А потом ориентировка восстановилась. И все же эго тревожный сигнал.
Я собрал экипаж. Предстояло решать судьбу экспедиции. Мы были готовы ко всему. При создании средств защиты учитывался весь опыт космонавтики. Конструкторы обезопасили корабль и от метеоритов, и от нагрева солнечных лучей, и от магнитных бурь, и от скачков силы тяготения. Но потеря ориентировки была кратковременной. Приборы не записали достаточно данных, чтобы инженеры смогли бы разобраться и надёжно перестроить систему ориентации. А без этих данных никто уже больше к Солнцу не полетит: слишком опасно лезть в неведомое, потерять ориентировку и свалиться на звезду. И вот ведь в чем трагедия: даже если поле-тяг — раз будет благополучно, два, десять, а на одиннадцатом корабль может погибнуть.
Вот мы и решали, что нам делать.
Повернуть — и все опасности позади. Повернуть — и полёты над Солнцем надолго станут недостижимой мечтой. Повернуть — и наука замедлит своё развитие. И ещё долго мы не будем знать, как же именно Солнце искривляет пространство.
А оно искривляет. Возле него близкое становится далёким, и наоборот. Непонятный нам покуда взрыв тайных свойств материи! Тяготение строит здесь мгновенные вакуумные тоннели, они соединяют точки пространства подобно тому, как твоё дуновение заставляет сомкнуться листы бумага, если держать их близко и дуть меж ними. Нет, конечно, не совсем так, даже совсем не так… Но ты представь: не ползти с околосветовой скоростью годами от звезды до звезды, а мощным ударом проломить пространство и сразу выйти на простор — какова перспектива? Этому надо учиться у Солнца, долго, смиренно, дерзко, рискуя всем. Ведь оно умеет перестраивать пространство, умеет, а мы нет. И приходится принимать его условия игры.
Так что же, повернуть и отказаться от мысли выведать у природы одну из важнейших её тайн?
Минуты бегут, мы спорим, каждый надеется, что слова “повернём” или “полетим дальше” скажет не он. И все посматривают на меня; мол, ты капитан, ты и решай.
— Значит, возвращаемся? — спрашиваю.
Никто не говорит “да”. Простого, короткого “да”.
Никто не сказал: “Повернём”. И мы летим дальше.
И — представь себе! — все повеселели. Даже врач шутит. А Сбоев стал показывать теневой театр. На гранях “мозга” в ярком отсвете солнца скачут, кувыркаются уморительные зайчата.
Письмо пятое, может быть, последнее
Похоже, Вика, это последний наш разговор. Солнце поймало нас. Ракета вдруг очутилась в участке искажённого пространства. Приборы захлебнулись от обилия новых сведений. Ни нам, ни “мозгу” теперь не определить, где же находится масса Солнца: вверху, внизу, слева, справа? Все смешалось, мы летим вслепую. Стоит астроплану снизиться на сотню-другую тысяч километров ниже расчётного потолка — в наших условиях дело десятка минут, — и мощности двигателя не хватит остановить падение.
