Гениальный пень - Волков Алексей Алексеевич (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Никто уже не помнит когда, но в незапамятные времена шевельнулась у молодых дубков мысль, затем вторая, и пошло, и пошло. Одна беда — ствол большой, веток да листьев много, мысли растекаются, никак их воедино не соберешь, да толком не поразмыслишь. А тут другая напасть — то ветка отсохнет, то гусеницы листву обгрызут, а в каждом листочке что-нибудь да есть. Осенью так вообще на глазах глупеешь, ветер как дунет, мысли так и разлетаются в разные стороны. Но нашелся гениальный дубок, решил мысли воедино собрать, к корням поближе, где надежней. Собрал, получилось, да так у него после этого мысль взыграла, что понял он, надо их и дальше в одном месте копить, да желудям наказать, чтобы когда в рост пойдут, мысли при себе держали, да по стволу не размазывали. С тех пор и пошел род дубовый умнеть да умнеть. Потихоньку научились меж собой разговаривать, друг и друга ума-разума набираться. Каждый свой ум у корней складывал, и начал тот ум принимать форму то ли ореха, то ли желудя большого. Кто умнее, у того и желудь под корнями больше. А чтоб червяк его какой случайно не попортил, самые умные свои умы в основание ствола переместили.
Дальше — больше. Каждый год на дубе много желудей созревает. Обычных, конечно. Но ведь каждому надо немного ума отдать, к осени опять глупеть начинаешь. посовещались дубы и решили — чем сотню туповатых желудей плодить, лучше десяток покрупнее, да поумнее. Так и сделали. Потом другой вопрос появился. Дуб сто лет растет, двести лет растет, ствол все толще, да толще становится. На рост много сил уходит, да еще листья отращивай… Дубы и тут выход нашли: как отрастил себе под корнями ум побольше — ствол побоку за ненадобностью. Сделал себе по окружности ствола трухлявый поясок, ветер дунул — вот и пень готов. А чтобы с голосу не помереть, весной на макушке травку отрастил — и порядок. Потом и переползать научились, в роще-то темновато, да и молодым где-то расти надо. А так на полянку выполз, корни пустил — и благодать. Солнышко, друзья-пни рядом. Что еще для счастья надо?
Но и тут дубам не повезло. Издавна в дубовых рощах ежики жили. Ребята они были простые, безобидные, и дубам особо не вредили, разве что осенью молодыми желудями подкармливались. Но с тех пор, как на дубах умные желуди вызревать начали, и ежики понемногу начали умнеть, хотя до пней по уму дотянуться так и не сумели. Дубы на такое безобразие смотреть спокойно, конечно же, не могли. Шутка ли, растишь потомство, растишь, каждый желудь наперечет, а тут какой-то ежик его раз — и на обед схрупал… Но к тому времени, желудей умных наевшись, ежики тоже научились с дубами мыслями обмениваться. Поговорили тогда пни с ежиками по душам, и договорились. Пока дуб молодой, желуди у него тоже мелкие да не шибко умные, так пусть ежики ими и пользуются. За это обещали ежики умные желуди, что на старых дубах растут, собирать и в хорошие места пересаживать.
Только дубы с облегчением вздохнули, тут новая беда навалилась — росянки обнаглели. Что за росянки? Обыкновенный хищный кустарник. Они на упавших дубовых стволах поселялись, да потихоньку ими питались. А чтобы стволы трухлявились поскорее, поливали в кончиков листьев своим соком, потому их росянками и прозвали. Санитары леса, да и только. Всем от этого польза была — и желудям место освобождалось, и гнили в лесу было меньше.
Несчастье подкралось незаметно. Съели росянки как-то весной по случаю несколько пней, что от зимней спячки еще толком проснуться не успели. Заползали по их кустам мысли, и начали они кое-то соображать. только сосредоточиться-то на кусте мыслям негде, поумнеть росянки вроде бы и поумнели, а потребности старые остались — лишь бы пожрать, да побольше. Пни им, очевидно, повкуснее стволов показались, только как до пня добраться?
Переплелись росянки корнями, долго думали, и додумались до нехорошего дела. Не раз они видели — отыщут ежики хорошую полянку, и ведут туда пней с песнями. Только как их заставишь пень прямо к росянкам привести? И вот научились некоторые росянки листья рюмочкой скручивать и росой наполнять. А роса не простая — веселящая. Бегают летом ежики по своим делам, пить хочется, до воды порой далеко. Ну, и стали к рюмочкам прикладываться. Много ли ежику надо? Рюмочку выпил — и уже песни петь хочется. А песни веселее в друзьями петь. Стали ежики к росянкам компаниями ходить. Возвращается такая компания домой, по норкам, и хочется им с лучшим другом
— пнем — радостью поделиться. Они и делятся. Пню тоже повеселиться хочется
— не все же время философствовать, да и музыку пни издавна тонко чувствовали. Одна у ежиков беда — радость быстро выветривается, хочется еще глоточек хлебнуть. И бредут они обратно, вселенской скорби полны, а пень за ними ковыляет, утешить хочет. Забредет за ежиками в кусты — и крышка.
Попробовали пни с ежиками говорить, убедить, да что они могут? Слушает ежик, кивает, раскаивается, а друзья позовут — он, по простоте душевной, за ними, чтобы не обидеть. Так эта трагедия и тянется, и конца не видать, и выхода не видно.
Парсалов нахмурился, замолк и начал заново набивать потухшую трубку.
— Что же дальше-то было? — не выдержал Педро.
— Дальше… — Хануфрий Оберонович выпустил огромный клуб дыма. — Вернулся я на корабль и всю ночь глаз не сомкнул, все думал, как пням помочь. Ничто мне в голову так и не пришло. Решил было с отчаяния поутру все росянки в корнем повыдрать, да вовремя одумался — кто же тогда стволы есть будет? Экология — штука сложная… Одно мне осталось — еще раз с ежиками поговорить, может, одумаются.
Попросил я утром всех ежиком, что в роще жили, на полянку собрать. Ну и картина была, скажу я вам! Кругом иголки да иголки. Все пришли, даже старичков и ежат маленьких из норок принесли. Расселись вокруг меня, уши насторожили и слушают.
Долго я с ними говорил, телепатически, конечно. И уговаривал, и убеждал, и стыдил, и истории правдивые из своей жизни рассказывал, уж очень они ежикам понравились. Слушали они меня — не оторвать было. Чувствую, раскаиваться начали, еще немного — и убедил бы я их. Только не выдержал. На четвертые сутки разморило меня на солнышке, и уснул.