Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
С дрожью я всматривался в это лицо, тело. В нем я живу. В этом теле меня воспринимают. Каков я на самом деле, отшибло начисто… Почему?
Машинально открыл кран, помочился, как делает большинство мужчин, в раковину для мытья рук. Ладони подхватывали теплую струю из крана, вода плескала на белоснежные стенки, смывая желтые капли. Так же автоматически завернул кран, все еще не отрывая глаз от существа, что проделывает все то же самое, разве что правая сторона стала левой.
Выходит, мне оставлены воспоминания этого тела! Зубы почистил так, будто это я сам чищу их каждое утро, вот эта штука – зубная щетка, пальцы привычно прошлись по колючему, как кактус, подбородку… Ладно, вчера оно брилось на ночь, а сегодня суббота, на службу не идти, можно дать отдохнуть вылезающей шерсти…
Мои кристально ясные мысли причудливо переплетались со смутными образами и желаниями этого самца. На каждой мысли, не говоря о желаниях, ясно виден отпечаток животности, хтонности, глубинных рефлексов.
Стараясь их угадывать правильно, я вытерся особым куском ткани, полотенцем, махровым, уютным, с осторожностью пошел по направлению к кухне. Сердечная мышца теперь сокращается учащенно, с некоторым трудом качая теплую кислородонесущую кровь наверх в голову и откачивая от ступней, где застой этой красной жидкости грозит гангреной. Я торопливо рассматривал стену с подвешенными половниками, сковородками, цветными тряпочками, быстро оглядел посудные полки, газовую плиту, массивный холодильник.
Женщина стояла ко мне спиной. В ее руках блестел длинный нож. Струя воды падала на лезвие и разбрызгивалась по всей белой эмалированной раковине. Я с опаской посмотрел на нож, сразу представив, что если бы ухватил женщину сзади за шею, то это приспособление, изготовленное для убийства, с легкостью вошло бы в мой такой незащищенный живот.
Она обернулась, ее плотоядные губы раздвинулись, показав белые зубы хищника: передние – резцы, четыре могучих клыка, а по бокам челюстей толстые коренные зубы, предназначенные для перекусывания и дробления костей.
– Садись же! Кофе остывает.
Я медленно опустился на стул. Женщина вновь улыбнулась, а я понял, что сел на то самое место, где вот уже несколько лет постоянно сидело это тело. А кофе эти годы готовила и подавала эта молодая самка, женщина по имени Лена. Это для нее я брился на ночь.
Очаг, или кухня, здесь расширен за счет одной из комнат, а попросту – убрана перегородка. На том конце этой кухни-гостиной диван и непременная «стенка», пара кресел, работающий телевизор, на экране которого быстро сменяются новости шоу-бизнеса. Эту передачу Лена смотрела неотрывно, глаза всегда блестят, переживает за скандалы и разводы своих кумиров – это нечто ритуальное у местных существ, а я медленно разделывал ножом и вилкой яичницу. Вообще-то с яичницей, как и везде, где можно обойтись без ножа, надо без ножа, но мой разумоноситель предпочитал «хорошие манеры» даже дома на кухне, чтобы «не расслабляться», так что я старался вести себя как можно идентичнее.
Мелькнула мысль, почему это во мне заложены знания, и такие, как надо, к примеру, что яичницу без ножа, и почему мой разумоноситель держался иначе, какой-то вызов правилам, но, прерывая ход мыслей, эта особь-самка вдруг заявила:
– Перестань двигать этими складками на лбу! Ну, подняла раньше, чем обычно. Но я хочу успеть на утреннюю электричку. Зато кофе сварила покрепче. Сейчас проснешься!
Я пробормотал нечто, что можно было понять как благодарность, согласие и даже извинение, и это существо улыбнулось мне, вновь показав белые блестящие зубы хищника.
– Я тебе даже про запас смолола! А то по лени начнешь глушить растворимый, а у тебя от него сердце.
– Ага, сердце, – повторил я тупо.
– Не то ноет, не то дергается, – напомнила она, – хоть ты и скрывал! Я же знаю.
– Нет-нет, – проговорил я вынужденно, ибо отвечать что-то надо, горло перехватил страх, что вдруг да перестану говорить на языке аборигенов, но слова протиснулись хоть и хриплые, но внятные. – Пусть молотый.
Если бы она не была занята своими мыслями, то смогла бы заметить, что я не совсем тот, с кем жила в этой рукотворной пещере, но ее взгляд, как локатор, шарил поверх моей головы, даже проникал сквозь меня, наконец она заявила решительно:
– Вроде бы ничего не забыла… Вчера все собрала! Пора сажать, пора. Верно?
– Кого сажать? – пробормотал я.
Она вытаращила глаза, брови изумленно взлетели на середину чистого лобика. Я ощутил себя над пропастью, но ее лицо расплылось в улыбке, опять показались белые острые зубки среднего хищника, и я с облегчением понял, что эта особь только изобразила удивление.
– Вот ты всегда так!
– Да? – спросил я.
Она расхохоталась:
– Всегда одно и то же!.. Подумай. Может быть, поедешь?
Я порылся в памяти своего разумоносителя, человека или, как его там, словом – меняносителя, отыскивая картинки, как он себя вел, что говорил. Плечи мои передернулись, из гортани автоматически пошли слова:
– Ну, ты же знаешь… По мне бы вовсе дачи не было! Я не огородник. По мне, лучший отдых на природе – это полежать на диване с книжкой.
Она отмахнулась с пренебрежением. Все люди, мол, кто не ездит на природу, ущербные придурки. Дышат дымом, выхлопными газами, потребляют экологически нечистую пищу, ничего не видят, кроме четырех стен, портят глаза перед телевизором, а теперь еще и перед компом…
Это я знал, обычно бурчал, не соглашался, но теперь, в отличие от разумоносителя, с этим вполне согласен. Однако сейчас не до маленьких туземных радостей. Надо понять, зачем я здесь, что от меня требуется. А дача – это такое крохотное сооружение под открытым небом, защищающее от ливня, но не от зимних морозов: просто домик с клочком земли далеко за городом. Черт с нею, дачею. Мой разумоноситель и раньше, когда он с этой самочкой был ритуально связан, без всякой охоты принял в подарок загородный подарок от родителей. Сейчас гораздо тревожнее то, что я не знаю, зачем я здесь и сколько мне отпущено времени!
Прихлебывая кофе, это такой горячий взбадривающий напиток, исподлобья оглядывал комнату. Все в приглушенных тонах, Лена предпочитает такой стиль, домашний, консервативный, спокойный, только на том конце комнаты ярко и чересчур контрастно светится прямоугольник телеэкрана. Сейчас из-за края выскакивают всадники на конях с перьями на конских и своих головах, мелькают озверелые лица, из динамиков несется лязг металла, крики, дикое ржание, на экране одни озверелые бородачи рубят и протыкают других озверелых бородачей, в пыль падают раненые, кровь брызжет алыми струйками, страшное зарево пожара, младенцев протыкают копьями и бросают в горящие дома…
Лена, прихлебывая кофе, одним глазом косила на экран. Поморщилась, когда крупным планом заточенный наконечник копья со следами ударов молотка с хрустом вошел в живот девчушки лет пяти. Девчушка захрипела, ухватилась обеими ручонками за древко. Всадник с натугой поднял обеими руками копье, лицо побагровело, а жилы на шее вздулись. Но держать истекающего кровью ребенка на копье прямо над головой намного легче, и он, переведя дух, закричал красивым мужественным голосом о падении тирании злобного узурпатора: вот его последний ребенок, сорная трава вырвана с корнем.
– Рабство, гладиаторы, – произнесла она с сомнением, – странные обычаи Рима… Не знаю, хотела ли я бы там очутиться даже императрицей? А вот среди древних греков… Эллада, аргонавты, Троянская война, культ красивых женщин…
Глаза ее мечтательно затуманились. Я смолчал. Вряд ли из-за нее разгорелась бы война с Троей. У моего разумоносителя красивая жена, но в древности были другие каноны красоты, Елена Прекрасная – по нашим меркам всего лишь коротконогая толстушка. Даже если сравнивать наших женщин со статуей Афродиты, то у наших и грудь повыше, и бедра пошире, а талия – напротив, тоньше…
А что, мелькнула неожиданная мысль, если бы меня посадили в тело древнего римлянина? Или грека, египтянина, ассирийца, хетта? Мчался бы я на боевой колеснице, бросая дротики, возлежал бы в роскошной бане, окруженный рабынями и евнухами… Гм, но я мог бы оказаться и среди приговоренных к казни. Тогда эти мероприятия случались чаще, чем в этом мире продают мороженое. Меня могли четвертовать, повесить, распять на кресте, посадить на кол…
