Прыжок в ничто - Беляев Александр Романович (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Ликуйте, Цандер. Я привез вам хорошую порцию горючего. Я и сам не знал, что путь к звездам лежит через алтарь.
— Какой алтарь?
Блоттон снова засмеялся, но не ответил на вопрос.
— Я думаю, нам теперь хватит средств закончить первую стратосферную ракету.
Лицо Цандера порозовело.
— Я очень рад. Но строить ее мы будем не здесь. Сегодня на рассвете я улетаю в Швейцарию.
— Не поладили с «могиканами»? — Цандер кивнул головой. — Швейцария?.. Это, пожалуй, и лучше. Там вам будет спокойней работать. Я дам вам чек на Лионский кредит. Сообщите свой адрес. В пять утра я улетаю в Лондон. А как подвинулась ваша работа?
Цандер развернул чертеж и начал объяснять. Блоттон рассеянно слушал несколько минут, делая вид, что понимает, поблагодарил Цандера, оставил чек, рассказал несколько последних спортивных новостей и ушел. Цандер позвал Винклера и показал ему чек.
— Очевидно, лорду Блоттону удалось получить деньги под невесту, — сказал, улыбаясь, Винклер.
— Как это «под невесту»?
— Недавно в «Таймсе» было напечатано о помолвке лорда Блоттона с Эллен Хинтон. Мисс Эллен — племянница и единственная наследница миллионерши леди Хинтон. Видимо, Блоттону открыли широкий кредит.
— Так вот почему он говорил о том, что путь к звездам лежит через алтарь! — вспомнил Цандер.
— Ну что же, пока мы можем обойтись без ремонтной мастерской. Ее заменит нам спортивное тщеславие Блоттона. Тем лучше. Уезжайте, господин Цандер. Теперь у нас закипит работа. Только бы…
— Что?
— Только бы вам удалось благополучно выбраться. У вас готов план отъезда? Нет? Придется помочь вам.
И они склонились над картой страны, которая была когда-то их родиной.
Глава II
Читатель знакомится с достопочтенным обществом леди Хинтон, а также убеждается в том, что умный человек и на берегах Темзы может найти золотые россыпи
— Все ли подано? Бенедиктин для епископа? Шерри-бренди для сэра Генри? Белое вино? Сыр? Кекс? А мед? Его преосвященство любит мед — пищу пустынников. Нет меда? — Леди Хинтон позвонила.
Вошла девушка, краснощекая шотландка в сером платье, с белым крахмальным передником и в белой кружевной наколке, из-под которой выбились пряди густых каштановых волос. В руке Мэри была хрустальная вазочка с медом.
— Вы опять забыли поставить мед, Мэри?
Мэри молча поставила вазочку на стол и бесшумно вышла. Хинтон проводила ее глазами и перевела взгляд на бледное лицо племянницы.
— Зачем ты остригла волосы, Эллен?
Девушка тронула тонкими белыми пальцами с длинными ярко-розовыми ногтями свои пепельные волосы, ниспадавшие к щекам ровными волнами завивки, и беззвучно сказала:
— Сэр Генри…
— Разумеется! — с неудовольствием произнесла старая леди. — Дай мне «возд х» и возьми книгу.
Леди Хинтон уже пять месяцев вышивала шелком и золотом цветы и херувимов на «возд хе» для алтаря церкви, настоятелем в которой был епископ Иов Уэллер — духовник леди, ее старый друг и советчик.
— Который час?
— Без пяти минут пять.
— Читай, Эллен.
Племянница раскрыла наугад том Диккенса:
— «Тогда только чувствуют они себя в счастливом состоянии дружественного товарищества и взаимного доброжелательства, являющегося источником самого чистого, непорочного блаженства…» — В Гайд-парке опять, кажется, митинг, — прервала чтение леди Хинтон, прислушиваясь. Покачала головой и так тяжело вздохнула, что ее всколыхнувшаяся под лиловым шелковым платьем грудь коснулась двойного подбородка.
Вслед за этим леди Хинтон ожесточенно воткнула иглу в глаз херувима и глубоко задумалась.
Сколько уже лет она ведет войну, безнадежную войну со временем! Сначала против каждого нового фунта веса жирного тела, против каждой новой морщинки на лице — недаром она пережила трех мужей и собрала в своих крепких руках три состояния, — а потом против того нового, что вторгалось в политическую, общественную и частную жизнь, вплоть до этих «новомодных стриженых волос и неприличных костюмов» Эллен.
Золотым веком леди Хинтон считала добрую старую Англию времен королевы Виктории, на которую леди была несколько похожа и которой старалась подражать.
Свой старый особняк в Вест-Энде, против Гайд-парка, леди Хинтон превратила в крепость — «мой дом — моя крепость», — в которой хотела отсидеться от напора времени. Двадцатый век должен был кончаться на пороге. Здесь же все, начиная от тяжеловесной мебели и кончая жизненным укладом и этикетом, было дедовских и прадедовских времен.
Леди Хинтон даже летом не открывала наглухо закрытых двойных рам и заставляла спускать тяжелые шторы на окна, чтобы не видеть толпы возбужденных людей, проходящих в Гайд-парк, — излюбленное место для митингов. Но голоса и песни, гул, а иногда и сухой треск выстрелов проникали сквозь толстые стены. На ее консервных фабриках — наследство второго мужа — бастовали рабочие, и ей приходилось вести неприятные разговоры с управляющим. На ее файф-о-клоках политические разговоры были изгнаны, как признак дурного тона. И тем не менее часто за этими чинными чаепитиями разгорались политические дискуссии.
Время наступало, время вело правильную осаду особняка, укрывшегося за решеткой, под старыми каштанами и вязами.
Время врывалось гулом улицы, волнующими разговорами, жуткими новостями. Ни старые слуги, ни толстые стены, ни двойные рамы, ни шторы не спасали от натиска времени.
У леди Хинтон начиналась настоящая мания преследования. И преследователем, врагом, убийцей было время…
— Читай же, Эллен.
Но продолжать чтение не пришлось. Часы медленно, глухо, словно удары их доносились с далекой башни, пробили пять.
В дверях бесшумно появился старый лакей в серой ливрее с позументами. Глухим старческим голосом почтительно доложил:
— Доктор мистер Текер.
Леди Хинтон нахмурилась. По четвергам — день файф-о-клока — домашний врач должен был являться в четыре часа сорок пять минут, чтобы окончить вечерний визит до прихода гостей. Сегодня доктор опоздал на целых пятнадцать минут.
— Проси.
Из-за двери показалась коротко остриженная голова с седеющими висками, затем осторожно продвинулась и вся фигура доктора — в черном, наглухо застегнутом сюртуке. Сюртук вместо традиционного вечернего смокинга! Леди Хинтон прощала такое нарушение этикета Текеру только потому, что он был «человек иного круга», притом иностранец, прекрасный врач, «жертва и беженец времени». На родине он не поладил с «духом нового времени», который выдавался там за «истинный дух древних».
Лицо Текера было растерянное и радостно-взволнованное. С показной уверенностью прошел он пространство от двери до троноподобного кресла, приветствовал леди Хинтон почтительным поклоном и осторожно, как хрупкую драгоценность, взял толстую руку пациентки, чтобы прощупать пульс.
— Мне говорили, что врачи отличаются пунктуальностью, а немецкие в особенности! — тягуче сказала леди Хинтон.
— …Шестьдесят шесть… шестьдесят семь… — отсчитывал Текер удары пульса, глядя на секундную стрелку карманных часов — Пульс нормальный. Простите, леди. Домашние обстоятельства задержали меня. Моя жена… разрешилась от бремени. Мальчиком. — И глаза Текера вспыхнули радостью.
— Поздравляю, — беззвучно сказала леди Хинтон. — Принимал врач? У вашей жены, значит, было два врача. А у меня едва не разыгрался припадок печени… Врачебная этика, впрочем, всегда была для меня непонятна.
Текер переминался с ноги на ногу. Внутренне он был взбешен, но сдерживал себя, вспомнив о новорожденном: новые обязанности отца, новая ответственность…
Задав пациентке несколько вопросов, Текер хотел удалиться. Но у леди Хинтон уже была наготове женская месть.
— Надеюсь, доктор, вы не откажетесь остаться на файф-о-клок? Соберутся мои старые друзья, — сказала она с улыбкой гостеприимной хозяйки.
Текер коротко вздохнул, поклонился и уселся на стуле с таким видом, словно это была горячая жаровня. Наступило молчание.
