Дельта - Уилсон Колин Генри (книги .TXT) 📗
И тут тьма неожиданно исчезла. Найл сознавал, что глаза у него закрыты, тем не менее, казалось, что это не так. Он словно брел через красноватую дымку, а когда напряг чутье, картина проступила так же ясно, как при дневном свете. Он различал над собой толстое одеяло из туч и ущербную луну, плывущую по небу. Видно было, как далеко внизу пучатся волны. Дальнейшее усилие дало даже проникнуть в пучину вод и почувствовать дно – такая же бездна, что и высота над морем, даже расстояние примерно то же.
Найл почувствовал, и двух других порифидов, что на соседних шарах: их энергетические «нити» неуловимо переплетались с нитями, исходящими от него самого. Теперь понятно, отчего шары держатся примерно на одной высоте и не сталкиваются. Порифиды интуитивно чувствовали друг друга и соблюдали меж собой примерно одинаковое расстояние. Создавалось забавное впечатление, что они регулируют не только высоту шара, выделяя и поглощая газ, но в какой-то степени и его направление.
Теперь, когда сознание слилось с порифидами, вроде и страх за себя перестал как-то донимать. Ушло и нетерпение. Какая, по сути, разница, в воздухе он или на земле – ведь так приятно плыть да плыть между морем и облаками. Человеческая сущность, с ее вечно настороженным вниманием, воспринимались теперь как нечто отдаленное; он плыл плавно и безмятежно, словно во сне, хотя сам полностью бодрствовал.
Находясь в таком состоянии, он понял, что испускаемые порифидами энергетические «нити» представляют собой меленькие вспышки какой-то низкочастотной энергии, и что, отражаясь от любого живого предмета, с которым сталкиваются, они придают ему способность «видеть» их. Найл с удивлением отметил, что и сам не лишен такой способности – правда, развита она во много раз слабее. В отличие от порифидов, у него никогда не возникало необходимости ее совершенствовать: он всегда обходился зрением и слухом. То же самое и Манефон, осоловело поглядывающий в темноту. Поскольку сам Манефон изнывал сейчас от скуки, воля у него была расслаблена, отчего мозг почти прекратил источать энергетические «нити».
И это, осознал Найл с неожиданной четкостью, является основной бедой для всех людей. Едва их одолевает скука, как они тут же раскисают, расслабляя волю. Пауки никогда не допускали этой элементарной ошибки. Вот почему они стали хозяевами мира. Они не способны проникаться скукой…
Доггинз вынимал из сумки очередную бомбу; Найл наблюдал, как он, сорвав чеку, бросает ее вниз. Было отчетливо видно, как она, кувыркаясь, летит через красную дымку и, наконец, разрывается – на этот раз были видны даже летящие веером осколки. За онемевшими веками ярко полыхнуло желтым, а вот порифиды различили лишь тревожащий выход разошедшейся залпом энергии – будто звук, породивший в пространстве гулкое вибрирующее эхо.
Бомбу можно было и не метать: Найлу в теперешнем его «расширенном» состоянии было вполне ясно, что береговая линия находится примерно в двадцати милях к югу. Дальше лежит пустыня. Если придерживаться курса, которым они идут сейчас, Дельта останется милях в шести к востоку. Даже с такого расстояния различалось, что участок берега, к которому они приближаются, невзрачен и неприветлив, с загноинами болот, и на протяжении нескольких миль переходит в каменистую пустыню. А вот в дюжине миль к западу расстилается длинная песчаная коса, защищенная естественным заграждением из коралла и известняка. По словам Симеона, это и есть участок, наиболее подходящий для высадки.
Найлу не было необходимости передавать мысленную команду порифиду: его смутно теплющееся сознание находилось с ним в полном контакте. И порифид с естественностью меняющего направление пловца стал поворачивать по плавной, длинной дуге, пока не взял курс прямо на косу. Механика процесса сбивала с толку: порифид, похоже, игнорировал естественную силу ветра, вместе с тем по своему эту силу используя. Как понял Найл, секрет лежал в его неспособности понять, что он нарушает закон природы.
Найл открыл глаза и с удивлением обнаружил, что темень рассеялась. Дождь прекратился, и из-за туч выглянула луна. Найл подался вперед и потряс за руку Манефона; тот, вздрогнув, проснулся.
– Идем к берегу, – сообщил Найл.
Манефон неловко привскочил и выглянул наружу.
– Что-то не заметно.
– Это потому, что до него еще миль двадцать.
Манефон встал неподвижно, как статуя, не отрываясь, глядя в сторону горизонта. Минут через пять он сложил ладони рупором и зычно прокричал:
– Впереди бе-е-ерег! – К Найлу обернулся довольный, с улыбкой: – Гляди-ка, верно идем.
Когда вдали на белом песке стали различаться пальмы, Найл приказал порифиду понемногу сдавать высоту. Все это время луна по большей части с трудом пробивалась через тучи. Когда она выявилась окончательно, шары находились в мили от косы; слышен был шум крушащихся о берег волн. В мешок задувало мелкую водяную взвесь. Найл облизнул губы; на них чувствовалась морская соль. Через несколько секунд мешок качнулся от столкновения с волной. На миг он набрал высоту, протащился на скорости по берегу и, скрежетнув, замер в двадцати метрах от тесно растущих вдоль берега пальм. Шар тотчас начал жухнуть, оседая прямо на голову. Выбираясь, Найл на секунду замешкался, стукнувшись о мускулистые ноги Манефона, затем выбрался на податливый песок.
Доставляло странное облегчение вновь чувствовать под ногами твердую опору и видеть, как волны бессильно бьются о белый песок – чего уж теперь, летевшая сверху добыча упущена. Каждый шаг по берегу доставлял удовольствие, даром что Найл не шел, а ковылял на затекших от долгого сидения ногах навстречу Доггинзу и Милону. В полусотне метров возились Уллик с Симеоном, силясь вытянуть свой шар, угодивший при посадке между двух пальм.
Доггинза лихорадил дикий, неистовый восторг. Порывисто обняв Найла одной рукой за плечи, он другой водил по залитому лунным светом ровному берегу:
– Ну что, а?! Прямо в точку! Говорил же, что повезет!
С полчаса ушло на разгрузку шаров. Туго скатав, их отволокли под благодатную сень деревьев. Милон успел отыскать в сотне метров крохотное озерцо с каменистым дном, обмелеть которому не давал ручей; туда сунули порифидов, опорожнив им вслед колбу личинок. После долгого перелета путешественники начинали испытывать к зловонным моллюскам даже некоторую привязанность.
Пальмовая роща тянулась вдоль оторачивающего берег гребня, дальше вглубь суши шла поросшая песколюбом песчаная впадина; туда оттащили поклажу и сумки со жнецами и зажигательными бомбами.
Разгоряченные от восторга Милон и Уллик хотели разжечь костер и на нем готовить ужин, но Симеон отсоветовал: может привлечь незваных гостей из недр Дельты. Тем временем Найл с помощью ножа вырыл в песке углубление, чтобы можно было лечь, и устелил его невесомой одежиной, прихваченной из Белой башни. Под голову пристроил туго скатанное одеяло, а накрылся еще одним, влажноватым от дождя. Никакая постель из листьев или травы не сравнилась бы по вольготности с этим импровизированным ложем. Через считанные минуты он уже вовсю спал.
Когда Найл открыл глаза, в небе уже стоял блеклый сумрак нарождающегося рассвета, хотя солнце еще не взошло. Первым, на чем остановилось внимание, был запах, ни с чем не сравнимый запах Дельты. Не просто запах прелой растительности; здесь, вблизи, он был другой, сразу и не разберешь. Запах, навлекающий на мысли о влажной черной почве, белесых грибах. И едва сосредоточась на этом запахе, не успев еще выведать его суть, Найл ощутил вибрацию. Не обязательно было даже погружаться в расслабленность. Здесь, на рубеже Дельты, вибрация различалась ясно, как дыхание какого-нибудь исполинского животного.
Остальные, судя по всему, спали. Но едва Найл приподнялся на локте, как к нему с улыбкой повернулся Симеон. Очевидно, он уже не спал.
– Есть еще не хочется? – Симеон говорил тихо, щадя сон остальных.
– Да, – Найл ощутил вдруг зверский голод.
– В Дельте всегда так, – скинув одеяло, Симеон поднялся и поманил к себе Найла. – Пойдем посмотрим, может, отыщем чего к завтраку.
