Дальняя дорога - Тупицын Юрий Гаврилович (полная версия книги txt) 📗
— Где это ты видел мух и тараканов? — возмутился Ревский. — Они только в заповедниках сохранились!
— Ну, божьи коровки, какая разница. — Лорка распрямился, стряхивая влагу с рук. — Сушилка у тебя есть или ты вытираешь руки об траву?
— Об штаны. Смотри лучше, командир.
— И правда. — Лорка был откровенно рад, обнаружив рядом с фонтаном стандартный сухой дезодорантно-стерилизующий душ. — Оказывается, ты вовсе не чураешься достижений цивилизации. Может быть, этот сад — просто декорация, а насекомые — киберы?
Лорка с наслаждением подставил под свежую распылённую струю воздуха руки, голову, лицо и открытую шею. Все это он делал с ленивой грацией сытой кошки, занимающейся своим туалетом.
— Пантера, — завистливо и грустно пробормотал Ревский, — большая рыжая пантера. Тигр! — И громко добавил: — Хватит нежиться. Иди пробовать продукты моей декорации.
Лорка перекрыл воздушную струю и направился к столу. Ревский с удовольствием смотрел, как он идёт, мягко, непринуждённо, не идёт, а танцует.
— Почему не ликвидируешь хромоту?
— Альта говорит, что хромота мне ужасно к лицу, а я ей верю. — Лорка уселся за стол и погладил, скользнул пальцами по бокалу. — А это что, вино?
— Угадал. Натуральное, виноградное, выдержанное. С тонким букетом.
Легонько покачивая бокал, Лорка скептически разглядывал его содержимое.
— Ты посмотри на свет, — поддразнил Ревский.
Лорка поднял бокал на уровень глаз. Тёмный тяжёлый напиток играл, светился насыщенным рубиновым огнём.
— Красиво, — тихо сказал Лорка, — красиво и страшно. Как огонь. Пленённый, замученный огонь.
— И правда огонь, адский огонь — жжёт.
Все ещё разглядывая на свет вино, Лорка тихо, совсем без эмоций продекламировал:
— «Сэр Грейвс взглянул назад и увидал в ночи звезды, замученной в аду, кровавые лучи».
— Кто это написал? — после паузы спросил Ревский.
— Так, один империалист.
— Какой империалист?
— Это было давно, Теодорыч, — успокоил его Лорка. — Киплинг, который Ричард, а также Рихард и Редьярд. Поэт, писатель, журналист, глашатай империализма. Не слыхал?
— Не слыхал. Здорово написал этот глашатай.
— Здорово, — согласился Лорка и, не поднимая на него глаз, спросил: — Что ты на меня так смотришь, Теодорыч?
— Так, — и попросил: — Да пей же ты, Федор!
Лорка отпил маленький глоточек, сморщился, одним глотком ополовинил бокал и сморщился ещё больше.
— Ни кисло, ни сладко, ни горько. Во рту вяжет, в горле жжёт, и в общем гадость. Что-то вроде сока с хреном.
— Ты хоть и сноб, а человек беспробудно тёмный, — с сожалением констатировал Ревский. Он отпил из своего бокала и старательно изобразил на лице наслаждение.
— Это называется неповторимым букетом. Вино это получило Гран-При на конкурсе любителей-виноделов!
— Честно? Тогда допью. — Лорка лихо опрокинул бокал и сморщился. — Ты прав, Теодорыч, я человек тёмный. Люблю виноград и не люблю вино. Может быть, с годами исправлюсь?
Он сунул в рот большущую сизую виноградину с грецкий орех величиной. Ревский, с улыбкой глядя на него, подумал: «Ни черта ты не исправишься, таким и помрёшь. И боюсь, скорее это будет рано, чем поздно».
Лорка, с любопытством мальчишки пробовавший то один сорт винограда, то другой, спросил:
— А белый что — недозрелый?
— Дозрелый, — успокоил Ревский. Он сидел, опершись локтями на стол, и внимательно смотрел на Лорку. — Просто сорт такой. У него букет хорош.
— И тут букет? — засмеялся Лорка, переключаясь на белый виноград.
— Ну как, Федор? — вдруг спросил Ревский. — Принимаешь командование кикианской экспедицией?
Лорка мельком взглянул на старого космонавта.
— Так ты для этого пригласил меня в гости? А я — то думал — на виноград!
— Принимаешь? — Ревский словно не слышал его шутливой реплики.
— А почему отказался Ким?
— Барма отказался. А Ким не пожелал браться за дело без своего напарника.
Лорка бросил в рот крупную виноградину, раздавил её языком и не совсем внятно проговорил:
— Вот и мне надо посоветоваться со своим напарником, с Тимом. Если он согласится, тогда можно серьёзно обсудить предложение совета.
Ревский помрачнел и угрюмо буркнул:
— Тим не согласится.
Лорка удивлённо взглянул на него.
— Ты так уверен? Почему?
— Твой друг и напарник Тим погиб, — бесцветным голосом сказал Ревский, не поднимая глаз от стола.
Лорка уронил виноградину.
— Что? Что ты сказал?
— Погиб Тимур Корсаков, твой друг и напарник до космосу, — теперь уже жёстко повторил Ревский.
Лорка расстался с Тимом всего два дня назад, он проводил своего друга до трапа баллистической ракеты, которая шла вокруг света с посадкой на Гавайях и Бермудских островах. И вдруг такая весть!
— Теодорыч, — с остатками надежды тихо попросил Лорка, — не надо так шутить, Бога ради.
— Какие, к черту, шутки! — окрысился Ревский, не совладав с собой.
Лорка хотел что-то сказать, но спазма вдруг перехватила горло и скривила губы. Разумом он уже понял и поверил, что Тима — одного из самых близких ему людей во всем мире — больше нет, но сердце бунтовало и верить отказывалось. Это противоборство чувств и мыслей корёжило, ломало психику безжалостнее и горше физической боли.
— Как? — спросил наконец Лорка. — Как он погиб?
— Утонул, — с досадой бросил Ревский, — на Гавайях.
Лорка изумлённо поднял голову.
— Тим? Он же плавал как рыба!
— Такие, как ты и Тим, так вот и гибнут, по-глупому, — угрюмо буркнул Ревский.
— Да, — невыразительно согласился Лорка, — да.
Ревский медленно, словно нехотя, рассказывал подробности гибели Тима.
— Вздумалось выкупаться в шестибалльный шторм. Его пытались отговорить, но Тим все-таки нырнул под набегавшую волну. Тело Тима так и не найдено до сих пор, но спасательный пояс, узкий поясок, обнимающий талию каждого пловца, выбросило на берег. Видимо, Тим перепутал кнопки и, вместо того чтобы включить его, расстегнул.
Ревский говорил, но Лорка почти не слушал его. Что значили эти подробности, когда Тима нет в живых?
Да, Ревский был прав. Люди опасных профессий нередко гибнут не в настоящей, боевой схватке, а вот так, по-пустому. Их трудовая жизнь проходит в особом мире постоянного нервного напряжения, где приходится рассчитывать каждый шаг. И вот такой человек отправляется отдыхать и попадает в совершенно иной мир — отрегулированный, спокойный, размеренный. Разве не естественно сбросить напряжение, расслабиться? А у этого спокойного мира есть свои маленькие, но ядовитые коготки: любовные неурядицы, непрошеная зависть и шестибалльные штормы. Да потом людям героических профессий просто скучно среди зарегулированной, размеренной жизни. Им хочется прежних ярких ощущений: острого чувства риска и опасности, незабываемых ощущений удачи, победы, пойманного счастья — тех редких звёздных часов бытия, когда краски ослепительны, звуки нежны, а каждый глоток воздуха — наслаждение. Александр Македонский, Юрий Гагарин, Магеллан, Панчо Вилья, Котовский, Камо — разве все они не погибли после великих свершений случайно, глупо и обидно до слез!
Ревский давно закончил свой рассказ, а Лорка все сидел, уронив голову, невидяще глядя куда-то мимо старшего товарища.
— Да, — безнадёжно повторил он и своей большой ладонью неловко, с ненужной силой провёл по лицу.
Ревский шумно вздохнул и потянулся к бутыли с вином.
— Давай выпьем, Федор, — предложил он.
Густая тёмная струя с лёгким звоном наполнила один бокал, затем другой. Лорка посмотрел на бутыль, перевёл свой отсутствующий взгляд на Ревского.
— Так в старину поминали погибших, — пояснил тот, поднимая бокал.
— Что ж, — вяло согласился Лорка.
Он медленно, глоток за глотком, как воду, выпил вино, поставил опустевший бокал на стол и опять ушёл в себя.
— Ну что ты раскис? Встряхнись, командир! — с досадой сказал Ревский.
— Я не раскис, — бесцветно возразил Лорка.
