Прима Белладонна - Баллард Джеймс Грэм (книги онлайн .TXT) 📗
Но в самый разгар основного труда своей жизни Мандель, подобно Бетховену, совершенно оглох, и потерял возможность их услышать. Несмотря на это, он мог слышать музыку цветка, когда просто глядел на него. Однако, как ни странно, оглохнув, он перестал смотреть на Паучью орхидею.
В то утро я почти понял, почему. Орхидея пылала злобой. Вначале она отказывалась от подкормки, и мне пришлось промыть ее струёй фторальдегида; потом она начала испускать ультразвуковые колебания, означающие многочисленные жалобы хозяев собак всей округи. В конце концов, она попыталась разрушить бак с помощью резонанса.
В магазине стоял шум и гам, и я чуть было не решил закрыть все растения, а потом поодиночке разбудить (тяжелая работа, если учесть, что в магазине было восемьдесят баков), когда внезапно все стихло до едва уловимого шелеста.
Я оглянулся и увидел, что в магазин вошла золотокожая женщина.
– Доброе утро, – приветствовал я ее. – Должно быть, вы им понравились.
Она довольно рассмеялась.
– Здравствуйте. Разве они плохо себя вели?
Под черным пляжным халатом ее кожа имела более мягкий, более нежный оттенок, но что приковало мое внимание, так это ее глаза. Они были еле видны из-под широких полей шляпы. Ее ресницы, как лапки насекомых, трепетали вокруг светящихся фиолетовых зрачков.
Она подошла к вазону с гибридными папоротниками и, качнув полными бедрами, встала рядом, глядя на них.
Папоротники потянулись к ней, их светящиеся плавные голоса страстно запели.
– Ну разве они не прелесть? – сказала она, нежно поглаживая листья. – Они так нуждаются в любви.
Низкий регистр ее голоса, дыхание, напоминающее шорох пересыпаемого прохладного песка, придавали речи женщины какой-то музыкальный ритм.
– Я только что приехала в Вермиллион-Сэндз, – сказала она, – и в моем номере ужасно тихо. Может быть, если бы у меня был цветок, хотя бы один, мне не было бы так одиноко.
Я не мог отвести от нее взгляда.
– Да, конечно, – ответил я отрывисто и с деловым видом. – Может быть, что-нибудь яркое? Скажем, вот этот морской критмум с Суматры? Это – породистое меццо-сопрано из того же стручка, что и Прима белладонна с Байрейтского фестиваля.
– Нет, – сказала она, – он выглядит слишком бессердечным.
– Может быть, эта луизианская лютневая лилия? Если вы уменьшите подачу сернистого газа, она заиграет прелестные мадригалы. Я покажу, как это делается.
Она не слушала меня. Сложив перед грудью руки, словно в молитве, она шагнула к прилавку, на котором стояла Паучья орхидея.
– Как она прекрасна, – промолвила она, не отрывая глаз от пышных, желтых и пурпурных листьев, свешивающихся из чашечки цветка, украшенного алыми полосками.
Я прошел с ней к прилавку и включил усилитель так, чтобы был слышен голос орхидеи. Растение тут же ожило. Листья стали жесткими и яркими, чашечка цветка раздулась, лепестки ее туго натянулись. Орхидея испустила несколько резких бессвязных звуков.
– Прекрасная, но зловещая, – сказал я.
– Зловещая? – повторила за мной она. – Нет, гордая. – Она подошла поближе и заглянула в злобно шевелящуюся, огромную головку цветка. Орхидея затрепетала, колючки на стебле угрожающе изогнулись.
– Осторожно, – предостерег я ее. – Она чувствует даже самые слабые звуковые колебания.
– Тихо, – сказала она, делая знак рукой. – Мне кажется, она хочет петь.
– Это всего лишь обрывки тональностей, – объяснил я. – Она не исполняет музыкальных номеров. Я использую ее в качестве частотного…
– Слушайте! – она схватила мою руку и крепко сжала ее. Голоса всех растений в магазине низкой ритмичной мелодией слились в один поток, но один, более сильный голос, слышался над всеми: сначала он звучал тонко и пронзительно, как свирель, потом постепенно звук начал пульсировать, стал глубже и, в конце концов, разросся до мощного баритона, ведущего за собой хор других растений.
Я никогда раньше не слышал, как поет Паучья орхидея, и внимательно слушал ее. Вдруг я почувствовал что-то вроде легкого солнечного ожога, и обернувшись увидел, что женщина пристально смотрит на растений, кожа ее накалилась, а насекомые в глазах судорожно корчатся. Орхидея вытянулась в ее сторону, чашечка цветка поднялась, листья стали похожи на окровавленные сабли.
Я быстро обошел вокруг бака и выключил подачу аргона. Орхидея захныкала, в магазине начался кошмарный галдеж: оборванные ноты и голоса, срывающиеся с высоких «до» и «ля», слились в диссонанс. Вскоре тишину нарушал лишь едва уловимый шорох листьев.
Женщина схватила край бака и перевела дух. Ее кожа потускнела, существа в глазах перестали бесноваться и лишь слегка шевелились.
– Зачем вы ее выключили? – спросила она, тяжело дыша.
– Простите меня, – сказал я, – но у меня здесь товара на десять тысяч долларов, и подобный эмоциональный шторм в двенадцати тональностях может запросто выбить множество вентилей. Большая часть этих растений не приспособлена для оперы.
Она наблюдала, как газ сочился из цветочной чашечки, а листья один за другим опускались и теряли свой цвет.
– Сколько я вам должна? – спросила она, открывая сумочку.
– Она не продается, – ответил я. – Честно говоря, я совсем не понимаю, как она взяла эти октавы…
– Тысячи долларов достаточно? – спросила она, не отрывая от меня глаз.
– Не могу, – сказал я. – Без нее невозможно настроить другие растения. Кроме того, – добавил я, стараясь улыбнуться, – эта орхидея погибнет через десять минут, если вытащить ее из вивария. Да и все эти цилиндры и трубопроводы будут смотреться весьма странно в вашей комнате.
– Да, конечно, – согласилась она, внезапно улыбнувшись в ответ. – Я вела себя глупо. – Она в последний раз взглянула на орхидею и не спеша направилась к секции напротив, где продавались произведения Чайковского, весьма популярные среди туристов.
– «Патетическая», – наугад прочитала она на ярлыке. – Я возьму ее.
Я завернул скабию и вложил в коробку буклет с инструкцией, все еще глядя на женщину.
– Не волнуйтесь так, – сказала она весело. – Я никогда не слышала ничего подобного.
Я не волновался. Просто тридцать лет, прожитые в Вермиллион-Сэндз, сузили мой кругозор.
– Вы надолго в Вермиллион-Сэндз? – поинтересовался я.
– У меня сегодня первый концерт в клубе «Казино», – ответила она. Она рассказала, что зовут ее Джейн Сирасилайдз и что она – певица оригинального жанра.
– Почему бы вам не придти посмотреть на меня? – предложила она, и озорной огонек пробежал в ее глазах. – Я начинаю в одиннадцать. Может быть, вам понравится.
Я пришел на концерт. На следующее утро весь Вермиллион-Сэндз гудел от пересудов. Джейн произвела сенсацию. После представления триста человек клялись, что услышали все – от хора ангелов, поющих под музыку небесных сфер, до джаза. Что же касается лично меня, то, может быть, из-за того, что я слышал слишком много поющих цветов, я относился к этому более спокойно. Но теперь я знал, откуда появился на моем балконе скорпион.
Тони Майлз слушал «Сен-Луи блюз» в исполнении Софи Такер, а Гарри – Мессу си минор Баха-отца.
Они зашли в магазин и, пока я возился с цветами, делились впечатлениями от концерта.
– Изумительно, – воскликнул Тони. – Как ей это удается? Скажи мне.
– Гейдельбергская партитура, – восторгался Гарри. – Величественная, неподдельная. – Он с раздражением посмотрел на цветы. – Ты не мог бы утихомирить их? Они тут подняли адский шум.
Шум действительно стоял адский и, поразмыслив, я понял, отчего. Паучья орхидея полностью вышла из-под контроля и к тому времени, как я смог успокоить ее, окунув в слабый соляной раствор, она уже успела погубить кустарников более чем на триста долларов.
– Вчерашнее представление в «Казино» было ничто по сравнению с тем, что она устроила здесь, – рассказал я им. – «Кольцо Нибелунгов» в исполнении Стана Кентона. Эта орхидея сошла с ума. Я уверен, она хотела убить ее.
Гарри смотрел, как растение потрясает своими листьями, делая угловатые судорожные движения.
