В глубине Великого Кристалла. Том 1 - Крапивин Владислав Петрович (книги без регистрации txt) 📗
И это значит, что Я.М. Скицын будет современником еще многих поколений».
В конце августа, вечером, в комнате Михаила Скицына собрались: Витька Мохов — внук директора обсерватории «Сфера», его лучший друг Цезарь из города Реттерберга, четвероклассник Филипп Кукушкин из поселка Лугового, Матвей Радомир, по прозвищу Ежики, и Ярик — жители Полуострова, а еще — юный владетель княжества Юр-Танка-пал и маленький Юкки, который наконец осел в этом княжестве и стал командиром мальчишек-трубачей.
Сидели на диване, на столе и на подоконнике. Необычно спокойные, притихшие. Михаил только сегодня вернулся из Ветрогорска, он жил там несколько дней после похорон прадеда.
… — Да ерунду говорят, что он болел, — сказал Михаил. — Он работал до последнего дня. Еще утром модель Большого Маятника отлаживал. А вечером вдруг лег и сказал: «Ну, братцы, пора. Надо отправляться искать Вильсона…» Ну и… будто уснул. Сперва никто и не понял даже…
Мальчишки молчали. Только простуженный Филипп осторожно посапывал и вытирал разноцветным ситцевым рукавом нос. Да маленький командор Цезарь Лот покачивал медной пуговицей на шнурке, постукивал о пластик подоконника.
— Странная там еще вышла история, — задумчиво сказал Михаил. — Прочитали в завещании, что хочет Яков Матвеевич необычный памятник. Мол, в детстве, в Турени, была в заброшенном парке скульптура — дремлющий мальчик. Видимо, работа какого-то старого мастера, может быть даже итальянца. В старину купцы, любители искусства, завозили такие редкости в самые глухие города… Он даже фотографию приложил, вот…
Пошел по рукам старинный, плоский, не цветной снимок с надломленным уголком. На фоне кустов и полуразрушенной кирпичной стены с церковным окном белел сидящий на низком постаменте мраморный мальчик с растрепанными локонами. Он сидел, поджав ногу, опирался о постамент одной рукой, а другую поставил локтем на колено и подпер голову ладонью. Словно в самом деле задремал, выйдя из воды после купанья и пригревшись на теплом прибрежном песке… Сбоку стояли двое мальчишек — настоящие. В просторных перекошенных трусах, обвисших майках, босые и серьезные. Они держали воздушный змей из газеты, на которой, приглядевшись, можно было разобрать заголовок «Туренская правда».
— Вот этот, лохматый, как Филипп, и есть прадед, — вздохнул Михаил. — А второй — друг Вильсон. Стасик… Здесь, у этого мраморного пацана, они часто играли…
Юкки подержал карточку дольше других.
— Встречались, что ли? — шепотом спросил Ежики.
— Может быть…
Князь Юр-Танка потрогал на голой груди серебряный орех-амулет, сказал тихо и будто стесняясь:
— Ну, а что странного? Ну захотел такой памятник…
— Да, в том, что захотел, ничего… Стереографом взяли со снимка форму, рассчитали, сделали матрицу в натуральную величину, отлили из зернистого пластика — по виду и по весу совсем как мрамор. Укрепили на плите. Все потом разошлись, а мы с Володей Рябцевым, тамошним аспирантом, задержались еще, выпили, по правде говоря, маленько, у него фляжка была… А наутро он ко мне заходит. «Слушай, — говорит, — я вчера там, кажется, карманный нейроблок от институтского «Кентавра» посеял, без него — как слепой. Пойдем поищем…» Ну, пошли. Блок-то увидели сразу, а… мальчишки нет.
— Как нет? — удивился Филипп Кукушкин. — Совсем?
— Да. Голая плита…
— Украли, что ли? — сказал простодушный Ярик.
— Боже ж мой, кому он нужен? Добро бы мрамор, подлинник, а то ведь… Ну, конечно, отольют другой, да как-то… необъяснимо это.
Все молчали. Шутить на эту тему было неловко, а всерьез что скажешь?
Наконец Витька напряженным голосом произнес:
— Мало ли чего необъяснимого бывает. Недавно Филипп опять в Башне на Большом Маятнике болтался, как на качелях. А сверху вдруг голос: «Долго ты будешь, обормот, мочалить Меридиан?»
— Не ври, — сказал Филипп. — Не было голоса.
— Не было, так будет… А три дня назад, Миша, «Я-тридцать семь» зажглась опять! Тебе еще не сказали?
— Яшка зажглась?
— Ага… Хроноскопом взят сигнал. Значит, только что.
— Батюшки-светы, — сказал Михаил. — Велика ты еси, мать-природа, и все мы слепы пред тайны твоя… А может, это не она? Не он?..
— Координаты-то в самой точке. Хоть булавку втыкай… Правда, показатель яркости переменный, зубцы на графике…
— Может быть, двойная звезда получилась? — вдруг негромко спросил Юр-Танка. — Они, двойные-то, всегда мерцают…
— Не знаю. Там преобразователь опять барахлит, потому что Зиночка Куггель дежурила, не следила толком. Не пускал бы ты ее, Миша, у нее только женихи на уме…
— Зато она помогла вам перевести со старого языка «Историю города Реттерхальма», — напомнил Михаил.
Юкки повозился на подоконнике, подышал на свою серебряную трубу, потер ее подолом желтой форменной рубашки и сказал с сожалением:
— В этой «Истории» одна путаница и сочинительство… И не верьте вы, что мадам Валентина вырастила кристалл из какой-то звездной жемчужины. Девчонки играли, сестра Лотика, Вьюшка, порвала бусы, а мадам Валентина одну бусинку потом подобрала. Ну и вот…
2
Июль тысяча девятьсот сорок девятого года был душный, пропахший сухой полынью и горячей пылью немощеных улиц. К ночи затягивало горизонты, и бесшумно зажигались над городом Туренью зарницы…
Мальчишки спустились по приставной лестнице с чердака, где у них было оборудовано «гнездо» для летних ночевок.
— Тише, а то Зяма опять увяжется…
Пробрались в огород, а оттуда в соседний двор — чтобы не огибать дом и чтобы не окликнули из окон: «Куда это вас на ночь глядя несет опять?» Перелезли через шаткий занозистый забор, и вот он, Банный лог. Знакомый до каждого камушка, до каждой ступеньки и все равно в сумерках немного сказочный. Такой, что разговаривать хочется шелестящим шепотом.
— Яш… а вдруг его там совсем нет?
— Куда он денется?
— Мало ли… Нашел кто-нибудь и утащил.
— А кому он нужен? Да и слухи пошли бы…
Стасик нерешительно вздохнул.
— Боишься все-таки? — спросил Яшка без подковырки, заботливо.
— Нет, — честно сказал Стасик. — То есть я боюсь, но только не темноты. Боюсь, что не найдем… Потому что я уже лазил один раз. И там его нету…
— Ты?! Один лазил?
— Не веришь?.. Это в мае было, когда ты простудился и дома сидел. А я после школы…
— Один? — опять сказал Яшка. То ли с недоверием, то ли с обидой.
— Я нарочно. Надо же наконец… ну, когда-то перебороть в себе это… страх этот дурацкий.
— Переборол? — совсем тихо спросил Яшка.
— Ну… не знаю. Но лазил там долго, пока все спички не истратил. А толку-то! Все равно не нашел.
Яшка сказал снисходительно:
— Без меня и не найдешь. Там есть незаметный закуток, за ржавой переборкой, сразу не увидишь…
Зарницы иногда разгоняли желто-розовыми взмахами темноту, но сразу же она падала опять — еще более плотная: небо совсем затянуло. Но в этой темноте Банный лог не спал, жил приглушенной вечерней жизнью. Неярко светились за листвой палисадников окошки, доносились оттуда тихие голоса. Шастали в лопухах коты. Где-то вперемежку с пружинным боем прокуковала в часах кукушка.
— Одиннадцать? — спросил Стасик.
— Ага…
— Вот как выйдет на крыльцо Полина Платоновна да как позовет опять: «Яшенька, Стасик! Вы уже легли? Спите?»
— А мы не отвечаем. Значит, спим… — хихикнул Яшка. — Хуже, если Зяма полезет на чердак. Завтра пристанет: «Где были? Опять от меня скрываете…»
— Ладно, может, пронесет. Мы же недолго. Только посмотрим, там он или нет. Правильно?
— Конечно. А вывезем завтра. У Петуха тележку попросим. А вытаскивать Вовка поможет, он хоть и маленький, а не болтливый…
— Ага… Яш! А куда его потом-то? На дворе держать, что ли?
— Не… Помнишь в Парке судостроителей разломанную церковь? Там совсем глухое место, и кирпичные выступы из земли торчат. Наверно, остатки столбов от ограды. Один — совсем как специальный постамент, низенький такой, широкий. Там и устроим. Кто увидит, решит, что так и надо, садовая скульптура… А на барже оставлять нельзя, ее скоро на металл пустят.
