Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты - Павлов Сергей Иванович (книги бесплатно без txt) 📗
– Он чем-то страшно возбужден, – сказал Болл. И не то спросил, не то предположил: – Уж не твоей ли сигнализацией, Грэг?..
Постепенно спрут успокоился, начал бледнеть. Одним из щупалец присосался к стенке бункера, остальные безвольно свесил вниз. Теперь он стал бесцветным и полупрозрачным, как матовое стекло. В центре туловища смутно обозначилось темное пятно чернильного мешка.
– Свен, – сказал я. – Окажи мне любезность: сходи, пожалуйста, в инструментальную кладовую и принеси глицерин.
Болл взглянул на меня исподлобья, внимательно. Спросил:
– Может быть, скажешь – зачем?
– Скажу. Мне пришла в голову мысль попробовать обменяться с кальмаром кое-какой информацией.
– Странная мысль…
Не знаю, достаточно ли она странная для того, чтобы оказаться еще и счастливой. Однако попробовать стоит…
– Кстати, захвати там какую-нибудь неглубокую, но широкую посудину. А я пока подготовлю все остальное.
Пожав плечами, Болл ушел из салона.
Я вынул из шкафа черный свитер и принялся резать его на полоски, не забывая поглядывать в акварин. Погоди, мой хороший, не уплывай! Ты мне нужен сейчас для одного отчаянного эксперимента…
Вернулся Болл. Принес бутыль глицерина и кювету для промывки мелких механических деталей. Стоял – руки в карманы – и молча смотрел на растерзанный свитер. Я вылил глицерин в кювету и бросил туда же нарезанные лоскуты. Руки дрожали от возбуждения.
Внезапно Болл сорвался с места, бросился к пульту. Щелкнул рубильником. Свет за стеклом акварина угас. Болл приволок длинный цилиндрический футляр и вынул из него рулон белой бумаги. Понял…
Я выловил из кюветы две черные пропитанные маслянистой жидкостью полоски и выложил на стекле акварина первую букву. Примитивно, конечно, но что поделаешь – некогда. Завтра придумаем способ общения посовременней… А, черт, в спешке забыл, что надпись следует делать прямую, с той стороны акварина она будет выглядеть так, как удобно кальмару: наоборот.
Готово! Два коротеньких слова: «Кто ты?» Теперь лист бумаги для контрастного фона. Ну, мой хороший, давай!..
Прошла минута. Динамики молчат. Вторая… Ни звука. Провал?.. Смешно и обидно. Для смеха повода лучше и не придумать. Я оглянулся на Болла.
Болл не смеялся. Крутил пальцами карандаш и сосредоточенно глядел на динамики. Я снял бумажный лист, скомкал, отшвырнул прочь. Приплюснув нос к стеклу, затенил ладонями отсветы. Едва-едва различил во мраке неясные контуры щупалец кракена. Кто ты?..
– Грэг, – сказал Болл. – Для него это слишком светло. Он ослеплен и абсолютно ничего, не видит… Попробуем убавить освещение.
Он ушел к пульту, и свет в салоне померк.
– Хватит, – сказал я, уже почти не видя в полумраке собственных рук.
Болл включил настольную лампу, накрыл ее полотенцем, оставив себе узкую полоску света. За акварином – кромешная темь. Кто же ты, никому неведомое, неразгаданное существо?..
Внезапно в тишину, словно в живое тело, вошла короткая очередь точек-тире. Так-так, мы начинаем понимать друг друга.
– «Аттол»! – крикнул мне Болл и тут же поправился: – То есть, «Лотта», конечно. Сыщики-гангстеры! Грэг, это уже настоящий ответ!..
В лихорадочной спешке я лепил на стекле новую фразу, смеясь про себя и чуть не плача одновременно. Я уже не верил в это, я знал, что все напрасно, что ничего не получится – мистика это, смех сквозь слезы, чепуха и нелепость! Новая фраза, против моих намерений, вышла забавно галантной: «Прошу поподробней». Едва я закончил, динамики выдали новую порцию знаков.
– «Была человеком… стала…» – Коллега запнулся. – Грэг, мне с этим текстом не справиться.
Я подскочил и выхватил у него из рук бумагу. Потом карандаш. Машинально прочел ему текст в английском переводе:
– «Была человеком. Стала подводным кошмаром. Теперь я больше животное. Животный инстинкт побеждает. Я не могу. Не хочу. Верните безличность. Если возможно. Боюсь невозможного. Лучше не быть. Хотелось быть. Искала способ. Вернуться. К людям. Ошибка».
Бумажный лист выпал из рук и лег на стол. Я рванул ворот свитера.
– Без паники, Грэг!
Я задыхался. Закружилась голова. Сквозь зеленую дымку надвигалось что-то большое, ужасно громоздкое и неуклюжее – сверху. Как днище океанского корабля…
Болл, словно откуда-то издалека, встревоженно:
– У тебя слишком богатое воображение, Грэг. Слишком. Будем работать? Или будем друг друга пугать ненормальными взглядами?
– Будем работать, Свен, будем…
Я ободряюще похлопал его по спине и мужественно улыбнулся. Моя улыбка почему-то испугала его еще больше.
Разбрызгивая глицерин, накладываю на стекло черную мозаику букв. Верный, но дьявольски медленный способ. Придумай быстрый. Ну, не сегодня, завтра. И завтра новым способом ты сможешь выудить у этого спрута еще одну порцию странного бреда. Ведь это все-таки животное. Животное, на мозг которого влияет (или повлияло) что-то человеческое. И совершенно естественно, что зверь испытывает беспокойство от тяжести чуждого его природе груза в мозговой коре. Беспокойство и, может быть, даже мучения… В одном теле – по-своему сильном и ловком – заключены два противодействующие друг другу начала: интеллект и животный инстинкт. Интеллект не может победить, потому что он должен во многом уступать звериному инстинкту самосохранения: тело спрута живет в первобытно диких условиях борьбы за существование. Но разум не может и уступать бесконечно, на то он и разум. В конце концов возникает дилемма: либо как зверь, либо… никак. «Хотелось быть. Искала способ вернуться к людям, но выбрала этот способ ошибочно. Лучше не быть».
Обрадовались: ах, какое удивление – мыслящий цефалопод! Дрессированный, прирученный, разумный! Познакомились ближе – волосы дыбом… Ну кто из нас способен измерить глубину его страданий, вызванных какой-то непоправимой ошибкой?! Сколько дней, месяцев, лет он одиноким призраком бродил в холодных пучинах, пугая братьев по образу. Но только по образу! Он не был подобен ни одному из жителей бездны.
Один… Для всех чужак. Ни человек – ни спрут… Разум хотел возвращения к людям – спрут опасался. Разум настаивал – зверь бунтовал. И разум понял, наконец. И снял осаду. Но вот люди сами пришли. Из тлеющей искры выросло пламя надежды, зверь отступил. До поры. Люди грозили квантаберами, травили Мантами – близко не подпускали. Выдержал. Вошел в доверие, добился дружбы, получил охранную грамоту – пеналы с радиоактивным веществом… И все напрасно: все развеялось, как облако чернил. Пришли другие – пугались, кололи ножами. Потом успокоились. Но ничего не поняли, как и те, которые были до них… Темный, было придавленный зверь поднимал голову, щетинясь инстинктами. Интеллект – на грани поражения: «Теперь я больше животное, чем мыслящее существо, – животный инстинкт побеждает». Заламывая щупальца, молил: «Верните безличность. Нет равновесия!» Не понимали ни те, ни другие… Опять повторял: «Верните безличность, если возможно. Иначе, будет плохо зверю и мне. Я боюсь, что погублю и его и себя. Я больше так не хочу, не могу!»
И погубит, если мы не сумеем вернуть хозяину его загадочную «безличность». Но что говорить там о чем-то другом, если мы не знаем даже «хозяина». Тело одно, мозг, очевидно, один – и мы не в состоянии понять, кто же кричит из кальмарьего мозга, требует и умоляет – вынь да положь ему какую-то «безличность»… Да и возможно разве отделить от живой материи мозга мыслящую субстанцию! Ведь это же абсурд, поповщина. Нет, что-то здесь имеется в, виду иное…
И, наконец, еще одна прелюбопытная деталь. Эта «мыслящая субстанция» говорит о себе в женском роде и даже называет имя: «Лотта». (Да, очень знакомое и дорогое мне женское имя, но сейчас – ради всего святого! – не стоит об этом…) Стало быть, Лотта-кальмар, так сказать, всеми десятью руками расписывается в том, что она есть личность. Но «личность» – понятие, во-первых, неотделимое от совершаемых «личных» поступков. А этого добра за Лоттой-кальмаром числится предостаточно! Та-ак… Теперь она возжелала «безличности». Выходит, она стремится каким-то образом (не будем размышлять сейчас, каким) вернуть себя в первичное, предшествовавшее теперешнему, состояние. И это она называет «безличностью». То есть, состояние, при котором не совершаются «личные» поступки!.. Вот и попробуй решить этот ребус… Поистине, чтобы не совершить ни одного поступка, нужно быть без рук, без ног, без туловища, без головы! Нет, голова, пожалуй, нужна даже при таких курьезных условиях – иначе не будет мыслящей Лотты. Та-ак… Значит, понятие «безличность» деликатно отождествляется с понятием «обособленный мозг». Искусственный, естественный – безразлично, – но обязательно отделенный от живого организма, вне его…
