Затерянный мир (и) - Дойл Артур Игнатиус Конан (бесплатные серии книг .TXT) 📗
— Что это? — спросил я.
— Барабаны, — небрежным тоном ответил лорд Джон. — Боевые барабаны. Мне уже приходилось слышать их.
— Да, сэр, это боевые барабаны, — подтвердил метис Гомес. — Индейцы — злой народ. Они следят за нами. Индейцы хотят убить нас.
— Каким это образом они ухитрились нас выследить? — спросил я, вглядываясь в тёмную, неподвижную чащу.
Метис пожал плечами.
— Индейцы — они всё умеют. Они следят за нами. Так всегда бывает. Барабаны переговариваются между собой. Индейцы хотят убить нас.
К полудню — в моей записной книжке отмечено, что это было во вторник восьмого августа — гул по меньшей мере шести-семи барабанов окружал нас со всех сторон. Они то учащали ритм, то замедляли. Вот где-то на востоке послышалась чёткая, отрывистая дробь… пауза… густой гул откуда-то с севера. Этот непрестанный рокот звучал почти как вопрос и ответ. В нём было что-то грозное, невероятно действующее на нервы. Он сливался в слова — те самые, которые не переставал твердить наш метис: «Убьём… убьём…» В безмолвном лесу не было ни малейшего движения. Тёмная завеса зелени дышала покоем и миром, присущим только природе, но из-за неё безостановочно неслась одна и та же весть, которую слал нам собрат-человек. «Убьём…», — говорили те, кто был на востоке. «Убьём», — отвечали им с севера.
Барабаны рокотали и перешёптывались весь день, и угроза, звучавшая в их голосах, отражалась ужасом на лицах наших цветных спутников. Даже смелый, хвастливый метис, видимо, трусил. Зато в тот же день у меня был случай убедиться, что Саммерли и Челленджер обладают высшим мужеством — мужеством просвещённого ума. С такой же отвагой держался Дарвин среди гаучосов Аргентины и Уоллес — среди малайских охотников за черепами. Так уж положено милостивой природой: человек не может думать о двух вещах сразу, и там, где говорит научная любознательность, соображениям личного порядка места не остаётся.
Оба профессора не пропускали ни одной пролетавшей птицы, ни одного кустика на берегу и то и дело принимались яростно спорить, не замечая таинственного грозного рокота. Саммерли по-прежнему огрызался на Челленджера, который по своему обыкновению гудел басом, и ни тот, ни другой не считали нужным хотя бы одним словом обмолвиться об индейских барабанах, точно всё это происходило в курительной комнате клуба Королевского общества на Сент-Джеймс-стрит. Они только раз удостоили индейцев своим вниманием.
— Каннибалы племени миранха, а может быть, амайюака, — сказал Челленджер, ткнув большим пальцем в сторону леса, откуда неслись барабанные раскаты.
— Совершенно верно, сэр, — ответил Саммерли, — и, как все здешние племена, они принадлежат к монгольской расе, а язык у них полисинтетический.
— Разумеется, полисинтетический, — снисходительно согласился Челленджер. — Насколько мне известно, других языков на этом континенте не существует. У меня записано более сотни разных наречий. Но что касается монгольской расы, то в этом я сомневаюсь.
— А казалось бы, достаточно самого поверхностного знакомства со сравнительной анатомией, чтобы признать эту теорию правильной, — ядовито заметил Саммерли.
Челленджер с воинственным видом выпятил вперёд подбородок. Поля соломенной шляпы и борода — вот всё, что предстало нашим взорам.
— Вы правы, сэр, поверхностное знакомство ничего другого дать не может. Но глубокие знания заставляют приходить к иным выводам.
Они злобно ели друг друга глазами, а в это время по лесу еле слышным шёпотом проносилось эхо: «Убьём, убьём… убьём…»
Вечером мы вывели челны на середину реки, приспособили вместо якорей тяжёлые камни и подготовились к возможному нападению. Однако ночь прошла спокойно, и с рассветом мы двинулись дальше под затихавшую вдали барабанную дробь. Около трех часов дня нам преградили путь высокие пороги, тянувшиеся мили на полторы, те самые, на которых профессор Челленджер потерпел крушение в свою первую экспедицию.
Сознаюсь, что вид этих порогов подбодрил меня: это было первое, хоть и слабое подтверждение достоверности рассказов Челленджера.
Индейцы перенесли сквозь густой кустарник сначала челны, потом снаряжение, а мы, четверо белых, с винтовками в руках шли цепочкой, прикрывая их от той опасности, которая могла нагрянуть из лесу. К вечеру наша партия благополучно миновала пороги, поднялась миль на десять вверх по реке и остановилась на ночлег. По моим примерным расчётам, к этому времени Амазонка была уже по меньшей мере на сотни миль позади нас.
Рано утром на следующий день произошли важные события. Профессор Челленджер с самого рассвета вглядывался в оба берега, явно чем-то обеспокоенный. Но вот он радостно вскрикнул и показал на дерево, низко нависшее над водой.
— Как по-вашему, что это? — спросил он.
— Пальма ассаи, конечно, — сказал Саммерли.
— Правильно. И эта самая пальма служила мне главной приметой. Ещё с полмили вверх по тому берегу, и мы подойдём к скрытому в чаще протоку. Деревья стоят там сплошной стеной, а за ними прячется тайна. Вон видите — тёмный кустарник сменяется светло-зелёным тростником. Там среди высоких тополей и есть потайная дверь в Неведомую страну. Сейчас вы сами во всём убедитесь. Ну, вперёд!
И действительно, нам оставалось только поражаться. Подплыв к тому месту, где начинались заросли светло-зелёного тростника, мы врезались в них, потом ярдов сто вели оба челна, отталкиваясь от берега шестами, и наконец вышли в тихую неглубокую речку с песчаным дном, видневшимся сквозь прозрачную воду. Её узкие берега были одеты пышной зеленью.
Тот, кто не заметил бы, что вместо густого кустарника здесь растёт тростник, никогда бы не догадался о существовании этой речки и открывающегося за ней волшебного царства.
Да, это было поистине волшебное царство! Такое великолепие может нарисовать только самая пылкая фантазия. Густые ветви сплетались у нас над головой, образуя естественный зелёный свод, а сквозь этот живой туннель струилась прозрачно-зелёная река. Прекрасная сама по себе, она казалась ещё чудеснее от тех причудливых бликов, которые роняли на неё смягчённые зеленью яркие лучи солнца. Чистая, как хрусталь, недвижная, как зеркало, зеленеющая у берегов, как айсберг, водная гладь сверкала сквозь резную арку листвы, подёргиваясь рябью под ударами наших вёсел. Это был путь, достойный страны чудес, в которую он вёл.
Теперь индейцы никак не давали о себе знать, зато животные стали попадаться чаще, и их доверчивость свидетельствовала о том, что они ещё не встречались с охотником. Пушистые бархатисто-чёрные обезьянки с ослепительно-белыми зубами и лукавыми глазками провожали нас пронзительной трескотнёй. Иногда с тяжёлым всплеском срывался с берега в воду кайман. Раз как-то грузный тапир выглянул из кустов и, постояв минуту, побрёл в чащу. Потом среди деревьев мелькнуло гибкое тело крупной пумы; она обернулась на ходу, и из-за рыжего плеча на нас сверкнули полные ненависти зелёные глаза. Птиц здесь было множество, особенно болотных. На каждом стволе, нависшем над водой, стайками сидели ибисы, цапли, аисты — голубые, ярко-красные, белые, а кристально чистая вода так и кишела рыбами всех цветов радуги.
Мы плыли по этому золотисто-зелёному туннелю три дня. Глядя вдаль, трудно было отличить, где кончается зелёная вода и где начинается зелёный свод над ней. Ничто не нарушало глубокого покоя этой реки, следов человека здесь не было.
— Индейцев нет. Они боятся Курупури, — сказал как-то Гомес.
— Курупури — это лесной дух, — пояснил лорд Джон. — Здесь этим именем называют всё, что несёт в себе злое начало. Бедняги туземцы боятся даже заглянуть сюда — им кажется, будто в этих местах кроется нечто страшное.
На третий день нам стало ясно, что с челнами надо расстаться: река начинала быстро мелеть, они то и дело скребли днищем о песок. Под конец мы вытащили их из воды и расположились на ночь в прибрежном кустарнике. Утром лорд Джон и я прошли мили две лесом параллельно реке и, убедившись, что она мелеет всё больше и больше, вернулись с этой вестью к профессору Челленджеру, тем самым подтвердив его предположение, что мы достигли крайней точки, дальше которой на челнах идти нельзя. Тогда мы втащили их ещё выше на берег, спрятали в кустах и сделали на соседнем дереве зарубку, чтобы разыскать свой тайник на обратном пути. Потом, распределив между собой поклажу — винтовки, патроны, провизию, одеяла, палатку и прочий скарб, — взвалили тюки на плечи и снова двинулись в путь, последний этап которого сулил нам гораздо большие трудности, чем начало.
