Киндрэт (Тетралогия) - Пехов Алексей Юрьевич (читать книги без txt) 📗
Я вернулся в свою темную пустую квартиру, прошел в гостиную и, не снимая куртку, сел в кресло.
Голова гудела. «Белый шум» — избыток информации. Шорох, звон, скрип, бессмысленные отголоски чужих эмоций. Кожа вокруг глаз казалась воспаленной, на скулах — туго, болезненно натянутой и собравшейся в глубокие складки от носа к губам.
Усталость перешла свое пограничное состояние. Вместо тупой апатии — нервная внутренняя дрожь. Надо бы поспать. Отключиться от мыслей и воспоминаний.
Интересно, а если Рамон предложит Фелиции очень большие деньги за то, чтобы вскрыть мою голову и посмотреть, как я читаю чужие мысли, — она согласится? Нет, вряд ли. Терять отличного сканэра за вульгарное материальное вознаграждение — глупо. Но я не уверен, что она не пожертвует мной ради каких-нибудь серьезных интересов клана. И оправдает эту жертву жизненной необходимостью.
Как они меня достали! Жадные, дальновидные, мудрые, подлые… пустые. Высушенные, выжженные, вымороженные сущности внутри молодых привлекательных тел. Отягощенные памятью прошедших веков. Забывшие подлинные, яркие чувства. Старые.
На улице, за стенами дома, начинался день.
День… Пылающий диск в горячем мареве светлого осеннего неба. Густые тени с острыми краями, лежащие на асфальте. Дома, облитые светом. В каждом стекле отражается маленькое слепящее солнце. Человеческие лица кажутся белыми в этом освещении. Бледными.
Я пошел в спальню, разделся, побросав одежду как попало. Забрался в постель, прижался щекой к прохладной подушке, зажмурился. Под закрытыми веками продолжали плавать горячие красные пятна.
Уснуть не получалось. Меня мотало по сновидениям, но я не мог зацепиться ни за одно. Захлебывался, тонул в серой мути. Ворочался в постели, пытаясь найти удобное положение, в котором уставшее тело расслабилось бы, и не находил.
Говорят, лигаментиа умеют управлять пространством, находящимся между реальностью и миром снов, могут черпать оттуда свои силы, знания. В тонком слое между состояниями полного засыпания и бодрствования растворена масса информации, течение времени меняется каждую минуту, там легко потерять себя. Поэтому дети Лигамента обладают способностью предсказывать будущее и видеть прошлое. Поэтому они такие странные.
Резкая трель телефонного звонка прозвучала пронзительно. Оглушающе. Меня встряхнуло и вышвырнуло из глубокой темноты, куда я погрузился, казалось, всего несколько минут назад. Злость, усталость, только начинающие растворяться в сновидении, вернулись.
— Алло, Дарэл?
Я с трудом подавил зевок:
— Слушаю.
— Это Лориан. Что ты сейчас делаешь?
— Сплю.
— Спишь?!
Он зазвенел смехом на том конце провода, и мне показалось, что из трубки прямо мне в лицо бьет поток ослепительного света. Пришлось закрыть глаза.
— Спишь? Это в четыре часа дня?
— Боже, какая рань!
Он снова рассмеялся, думая, что я шучу.
— Просыпайся. На улице чудесная погода.
— Да? И что там?
— Тепло. Тихо. Небо ясное, солнце светит…
— Отвратительно, — пробормотал я и был вознагражден еще одним взрывом чудесного смеха. Открыл глаза и сейчас же в темноте комнаты увидел его — мальчишку, пританцовывающего от нетерпения у телефона. Он звонил из автомата, стоящего в парке на углу, — вот откуда это ощущение огромного пространства, полного света и шороха опадающих листьев.
— А я люблю осень. Просыпайся и давай встретимся. Я хочу передать тебе фотографии. Те, что Макс делал, когда мы были на репетиции. Помнишь? Там вы с Гемраном. Беседуете. И еще фото, где вместе с девушкой Вэнса. Это ведь его девушка? Мы сразу догадались. Представляешь, какой эксклюзив?! Ты можешь гордиться.
Мальчик был абсолютно, искренне уверен, что эти фотографии действительно могут осчастливить меня. Конечно, больше мне гордиться в этой жизни нечем — стою рядом с интриганкой Паулой и ее будущей жертвой. Но его наивность, радость и желание сделать приятное в ответ на то, что я (не прилагая никаких усилий) помог ему воплотить в жизнь мечту — одну из многих, — было очень приятно. Лориан от всей души хотел сделать для меня что-то хорошее.
Как непохоже это на эгоистичное отношение к жизни моих родственников. Я понял, что улыбаюсь. Несмотря на свое непроходящее раздражение.
— Дарэл, давай встретимся сейчас.
— Я не могу.
— Если у тебя плохое настроение, я постараюсь тебя развеселить. Мы можем зайти в парк. Там очень красиво. — Он помолчал и добавил чуть дрогнувшим голосом: — Я так счастлив сегодня… — И тут же попытался «исправить» проскользнувшую, было, романтичность, изменив интонации голоса в сторону деловой сосредоточенности: — Я буду ждать тебя на мосту, там, где ты подошел ко мне.
— Я не могу сейчас.
— Почему?! — Он снова замолчал и несколько долгих секунд я слышал только гулкую тишину, а потом тихое: — Ты придешь?
— Да. На мосту, в девять вечера.
И, прежде чем он успел возразить, положил трубку, а потом выдернул разъем из розетки.
Оставалось пять часов, достаточно времени для того, чтобы выспаться… Если я смогу это делать.
…А ведь мне, похоже, становится лучше, когда я говорю с ним. Исходящая от мальчишки жизнерадостность размывает мою ядовитую ожесточенность, и уже не так гудит голова…
Но теперь он точно не придет. Такого пренебрежения мальчик не простит. Он звал меня в свой мир позолоченных осенью деревьев, ясного неба и поспевшей рябины, а я повесил трубку. Он не простит.
Я зажег свечи. Все, которые у меня были. Много-много свечей. Золотистое сияние поднялось над тонким белым воском и поплыло по комнате все выше и выше, мягко омыло больные глаза, пересохшие губы, все лицо. Я опустился в кресло и позволил золотому свету играть с моим воображением. Его дрожащие блики сливались, и в них виделось сочувствующее человеческое лицо.
Почему меня тянет к тебе, крохотный огонек на мосту? Ни тепла от тебя, ни света. Движение руки, и я погашу тебя. Зачем ты мне? Почему мое, давно уже успокоенное, сердце вспоминает, как сладко замирать и взлетать, как приятно волноваться и ждать?… как хорошо быть человеком, как хорошо… не быть одному…
…Бред!
Резким взмахом руки я сбросил свечи со стола на пол. Туда же полетел подсвечник с тумбочки. Ногой расшвырял огарки у кресла.
Если б я мог так же растоптать огоньки в своей душе, я бы давно сделал это…
Он пришел.
Я стоял на мосту. Темная вода лениво колыхалась далеко внизу. Холодный ветер бросал в лицо редкие капли приближающегося дождя, а в разрыве туч белым светом сияла далекая ледяная Вега. Я смотрел на нее и вспоминал совершенно ненужный, дурацкий разговор с добродетельным Кристофом.
— Дарэл, ты можешь ответить на один простой вопрос: откуда в тебе эта постоянная тяга к общению со смертными? Зачем?
Я мог бы ответить честно, что не знаю, если бы он не вел себя со мной как…
— Как со своим «птенцом», Крис! Мне это надоело!
— Ты и есть мой «птенец». С тех пор как погибла Флора, я отвечаю за тебя.
— Смотрите, он отвечает!
— И прошу без иронии. Тебе нужно еще много учиться, чтобы произвести на меня впечатление своим сарказмом… Оставь в покое человека. Перестань морочить ему голову.
— Кристоф, отстань!.. И вообще, хватит следить за мной! Тебе что, больше нечем заняться?
— Когда-нибудь я укорочу твой лживый, дерзкий даханаварский язык!
— Смотри, как бы тебя не укоротили раньше, кадаверциан!
Я усмехнулся, вспомнив, как обмен «любезностями» перешел в совершенно недостойную потасовку, от которой и «учитель» и «ученик» получили массу удовольствия. Мы обменялись парой безобидных заклинаний, после которых у меня перед глазами плыли зеленые круги, а Кристоф, морщась и одновременно улыбаясь, потирал пальцами виски…
Рядом прозвучал тихий вздох, я обернулся и увидел, что предмет нашего спора стоит рядом. Зеркальные отражения холодной Беги вспыхивали в его глазах.
