Т. 08 Ракетный корабль «Галилей» - Хайнлайн Роберт Энсон (книги без регистрации .TXT) 📗

В третью светлую фазу мы уточнили некоторые детали и в принципе могли бы уже вернуться назад, если бы для этого существовал какой-нибудь способ. Но такого способа не было, так что нам оставалось с помощью таблеток пережить еще одну темную фазу. Некоторые члены экспедиции предпочли не принимать таблетки, а вернуться к более правильному режиму дня; иные круглосуточно играли в покер, но я в игре не участвовал: денег у меня не было, а закрывать все эти «стриты» [112] я был не способен. В эту темную фазу у нас еще возникали какие-то разговоры, но ни разу дело не дошло до таких серьезных тем, как в первую фазу, и никто больше не стал просить Поля изложить свое мнение о перспективах на будущее.

К концу третьей темной фазы мне уже порядком поднадоело, что я не вижу ничего, кроме духовки нашей портативной кухонной плиты, и попросил Поля, ненадолго меня отпустить. С начала третьей темной фазы мне помогал Хэнк. Он вообще-то работал помощником топографа, у него было задание делать снимки со вспышкой при темной фазе. Предполагалось, что он должен скрытым объективом снимать с южной возвышенности долину при свете мощной вспышки, которая будет произведена на возвышенности западной.

У Хэнка был собственный фотоаппарат, он его недавно купил и очень важничал, вечно нацеливая объектив на разные предметы. На этот раз он попытался сделать кроме официально заказанного ему снимка еще и свой собственный. Все пошло у него наперекосяк, заказанный снимок совсем не получился, к тому же он забыл во время вспышки прикрыть глаза, из-за чего ему дали больничный лист, и он поступил в мое распоряжение как кухонный ассистент. Вообще-то он скоро поправился, но Финкельштейн не захотел брать его обратно. Так что я попросил отпуск для нас обоих, чтобы нам вместе совершить куда-нибудь поход и заняться какими-нибудь исследованиями. Поль нас отпустил.

Да, я не сказал — в конце второй светлой фазы у нас поднялся было страшный переполох: поблизости от западной оконечности долины мы обнаружили лишайник и решили, что на Ганимеде существует своя местная жизнь. Но тревога оказалась ложной — более тщательное расследование показало, что лишайник не только принадлежит к земному виду, но даже был рекомендован советом по биономике для распространения.

Но эта находка доказывала одну очень важную вещь: жизнь распространялась по Ганимеду и укоренялась в точке, расположенной за три тысячи сто миль от того места, куда она вторглась. Мы много спорили, перенеслись ли споры по воздуху, или же наша команда принесла их на своей одежде, или причиной были люди, которые строили здесь энергетическую установку. Конечно, ни к какому решению мы не пришли. Но мы с Хэнком решили исследовать эти места и посмотреть, не отыщутся ли еще какие-нибудь образцы лишайника. Кроме того, эти места были в стороне от дороги, которой мы шли сюда из лагеря номер один. Полю мы не сказали, что отправляемся за лишайниками, потому что боялись, как бы он нам не запретил: лишайники эти нашли довольно далеко от лагеря. Он нас предупредил, чтобы мы не заходили слишком далеко и чтобы к шести часам вернулись: утром в четверг, в шесть, надо было сворачивать лагерь и переходить на стартовую площадку, куда за нами должен прилететь «Джиттербаг».

Я обещал, потому что действительно не собирался идти особенно далеко. Не очень-то меня заботило, найдем мы лишайник или нет: я чувствовал себя неважно. Но говорить про это не стал — не хотелось лишиться единственного шанса осмотреть местность.

Никаких лишайников мы больше не нашли. Мы обнаружили кристаллы.

Так мы и тащились вдвоем: я, несмотря на боль в боку, счастливый, точно школьник, которого отпустили на каникулы, и Хэнк, который делал никому не нужные снимки скал и потоков лавы. Хэнк болтал о том, что он продаст свой участок и поселится здесь, в Счастливой долине. Он сказал:

— Знаешь, Билл, ведь скоро понадобятся несколько настоящих ганимедских фермеров, чтобы подавать пример новичкам. А кто больше меня знает, как надо на Ганимеде фермерствовать?

— Да почти все, — ответил я.

Он проигнорировал мой выпад.

— В этой местности что-то есть, — продолжал он, оглядывая простиравшуюся кругом долину, которая выглядела точно Армагеддон после последней битвы. — Тут гораздо лучше, чем вокруг Леды.

Я согласился, что эта земля имеет свои преимущества.

— Но она не для меня, — продолжал я. — Не думаю, что мне захочется поселиться в местах, откуда не видно Юпитера.

— Чушь какая! — фыркнул он. — Ты сюда приехал пейзажами любоваться или строить ферму?

— Трудно сказать, — ответил я. — Иной раз мне думается так, а иной раз — по-другому. Иногда у меня вообще ни малейшего представления нет.

Он меня не слушал:

— Видишь вон ту щель?

— Конечно. А что?

— Если мы перейдем тот маленький ледник, мы к ней приблизимся.

— Зачем?

— Я думаю, что она ведет в другую долину — а та может оказаться еще лучше. Никто там пока не бывал. Я-то знаю: я же был в топографической команде.

— Я пытался заставить тебя об этом забыть, — засмеялся я. — Но зачем вообще там смотреть? На Ганимеде, наверно, сто тысяч долин, которых еще никто не видел. Ты что, и в самом деле собираешься торговать недвижимостью?

Меня это не увлекало. Есть что-то в девственной почве Ганимеда, что раздражает; и еще — я хотел быть в пределах видимости от лагеря. Было тихо, точно в библиотеке — даже еще тише. На Земле всегда есть какие-то звуки, даже в пустыне. Через некоторое время эта тишина, голые скалы, лед и кратеры стали действовать мне на нервы.

— Пошли! Не будь неженкой! — позвал Хэнк и начал карабкаться вверх.

Щель вовсе не вела в другую долину, мы вышли по ней к чему-то вроде коридора между холмами. Одна из стен этого коридора была на удивление плоской, как будто ее специально выстроили. Мы прошли какую-то часть пути, и я уже был готов вернуться и остановился, чтобы позвать Хэнка, который взобрался на торчащую на другой стороне скалу, чтобы сделать снимок. Но когда я повернулся, мне в глаза бросилось что-то разноцветное, и я подвинулся, чтобы разглядеть, что это такое. Это были те самые кристаллы.

Я уставился на них, а они, казалось, воззрились на меня. Я позвал:

— Эй, Хэнк! Беги сюда!

— Что случилось?

— Иди сюда! Здесь нечто такое, что стоит сфотографировать!

Он слез и присоединился ко мне. Немного посмотрев, он затаил дыхание и прошептал:

— Ну, пусть меня в пятницу изжарят!

Хэнк занялся фотоаппаратом. Я никогда не видал таких кристаллов, не видал даже сталактитов в пещерах. Они были шестигранные, за исключением немногих трехгранных, и еще были двенадцатигранники. По величине они были разные: начиная от припадающих к земле малюток, вроде крошечных грибков, кончая высокими стройными стволами, достающими до колен. Позже, в более отдаленных местах, мы обнаружили такие, которые доходили нам до груди. Это были не простые призмы: они ветвились и образовывали утолщения. Но от чего можно было совершенно обалдеть, так это от их окраски.

Кристаллы были всевозможных цветов, причем, если на них смотреть, окраска менялась. Мы в конце концов решили, что они вовсе никак не окрашены: просто это преломление света. Во всяком случае, Хэнк так подумал. Он наснимал целую пленку, а потом предложил:

— Пошли. Поглядим, откуда они берутся.

Не хотел я никуда идти. Оттого, что я карабкался вверх, у меня кружилась голова, а правый бок при каждом шаге жутко болел. Наверно, головокружение усиливалось еще и оттого, что я смотрел на кристаллы: мне начинало казаться, будто они вращаются, и приходилось моргать, чтобы их остановить. Но Хэнк уже двинулся в путь, пришлось и мне отправиться за ним следом. Казалось, кристаллы старались держаться поблизости от сухого русла. Наверно, они нуждались в воде. Мы приблизились туда, где на дне коридора скопилась масса льда — древние залежи, сверху прикрытые снегом последней зимы. Кристаллы прорезали себе путь прямо через этот коридор: лед служил им естественным мостом, и к тому же они расчистили пространство в несколько футов во все стороны от того места, где росли.