Леннар. Тетралогия - Краснов Антон (электронные книги бесплатно .txt) 📗
— А если бы жил спокойно и не копался, ничего этого бы не было, — громко и отчетливо сказал Гамов, вставая со ступеньки и отбрасывая кусок кирпича. — Спать, господа, спать!..
Вернувшись на кухню, он двумя решительными хуками и контрольным апперкотом взбил подушку, растянулся на кушетке и мгновенно уснул.
…Пробуждение зачастую куда хуже и болезненнее от хождения ко сну. Российской интеллигенции это известно как никому. Гамов, в мимолетную пору относительной трезвости особенно чутко спавший и пробуждавшийся от малейшего беспокойства, очнулся от того, что уловил присутствие второго лица. Стояли непосредственно за спиной. Константин лежал лицом к стене, но даже в таком положении он, верно, смог бы указать, где именно стоял визитер: у окна, вплотную к холодильнику. Там была скрипучая половица, и вот как раз сейчас она… Гамов зевнул и нарочито равнодушным голосом вымолвил:
— Это вы, Олег Орестович? Не все улики выловили? Я же говорил вам про ржавый гвоздь. Могу…
Он не договорил. Он осекся. Нет, это не Грубин. Осознание того, что это совсем не Грубин, проскочило в позвоночнике и в самом спинном мозгу ослепительно и грубо, как небесная молния, как мощный шунтирующий разряд электрического тока, за несколько микросекунд действия которого плавится даже высокоориентированный пиролитический графит… Гамов повернулся так резко, что опрокинул кушетку и сотряс фанерную перегородку, и сверху на него посыпались тарелки…
— Ты, — прошептал он. С затылка потекла струйка крови, потянулась через висок вдоль небритой щеки. — Ты.
— Да, это я, — ответила невысокая темноволосая девушка с миндалевидными глазами и такой светлой кожей, что оставалось удивляться, как же она умудрилась не загореть за лето. — Я жива и здорова. Ты должен ехать со мной.
— Но почему же, если ты, Гена… все эти три недели, и когда меня прихватили менты и прокуратура?..
— Ты должен ехать со мной и не задавать вопросов. Я не могла появиться раньше. Зато теперь ты все узнаешь. Пришло время, — ответила Генриетта, племянница профессора Крейцера.
— Но если ты… тогда и он…
Не так часто Константин Гамов, дипломированный лингвист, кандидат филологических наук и самый болтливый из охранников на проходных всех НИИ бывшего Советского Союза, не мог подобрать слов, чтобы достойно охарактеризовать ими ситуацию.
Глава девятая
НЕСКОЛЬКО ГРУБЫХ ИСТИН
Москва
Мертвый дядя Марк сидел в кресле, склонив голову на плечо. По его широкому блестящему лбу разгуливала муха-долгожитель, невесть какими ухищрениями дотянувшая до октября. Профессор Крейцер дремал. Перед ним на внушительном столе громоздилось громадье планов в виде кучи папок, стопок бумаг, длинных лент, исчерченных графиками и испещренных колонками цифр, пирамиды из компакт- и мини-дисков, а также два раскрытых ноутбука и подключенный к ним прибор, назначение которого затруднительно определить на первый, второй и так далее взгляды, вплоть до третьего десятка.
Одна рука Марка Ивановича Крейцера лежала на клавиатуре ноутбука, а вторая сжимала еще дымящуюся сигарету, в процессе курения которой настигла профессора Крейцера неумолимая судьба.
При появлении Гамова, сопровождаемого Генриеттой, Марк Иванович встрепенулся и, поспешно отбросив сигарету в пепельницу, выговорил:
— Вот так и знал, так и знал! Мог бы и пожар устроить. Нет, конечно, если не спать пять суток кряду, и не такое может случиться, но, как говорил один замечательный поэт, «покой нам только снится». Это кто… Есенин, да, Костя?
— Блок, — обронил Гамов.
Доктор физико-математических наук М.И.Крейцер в очередной раз проявил свойственное ему вопиющее невежество в области литературы. Все эти благоглупости любезный Марк Иванович говорил таким непринужденным тоном, словно ничего и не произошло, словно не считали его попеременно то мертвым, то пропавшим без вести, а с Костей Гамовым, своим племянником, он расстался вот только за завтраком.
Костя Гамов, как человек, безнадежно обделенный интеллектом орангутанга, в этой ситуации очень быстро почувствовал себя дураком.
— Дядя Марк, — сказал он угрюмо, — вообще-то ты мог бы и предупредить. Если тебе захотелось исчезнуть при чрезвычайно увлекательных обстоятельствах, то мог бы телеграфировать или хотя бы отписать по e-mail: «Племянничек! Я тут тебя немножко, ну совсем влегкую, подставлю и подведу под мусоров и прокуратуру, благо именно тебе впарят обвинение в моем и Гены убийстве! С сим и остаюсь, твой почтенный дядюшка Марк Иваныч»! Даже так и то было бы лучше… Нет, конечно, меня все равно рано или поздно выпустили бы, обвинение-то белыми нитками шито и за уши притянуты улики — но все равно… было приятно. Черт!
Крейцер спокойно выслушал эту весьма эмоциональную речь. У него осталось все то же невозмутимое и сонное выражение лица, как тогда, когда по интеллектуальному лбу профессора разгуливала муха-долгожитель. Но в глазах остро сверкнули мрачные искорки. Профессор Крейцер проговорил:
— Ты совершенно прав, племянник. Ты даже более чем прав, что я водил тебя за нос эти три недели, потому что…
— Потому что, судя по всему, ты водишь меня за нос вовсе не эти три недели, а гораздо дольше, все три или четыре года, а то и!..
Костя коротко и свирепо раздул ноздри и, вопреки всем правилам лингвистики, оборвал речь на союзе «и». Профессор Крейцер вздохнул. Этот физиологический акт вдохновил Гамова на еще одну ядовитую реплику, на которую, если отталкиваться от хода последних событий, он имел полное право:
— Чем дальше, тем больше мне кажется, что даже горилла с острова Калимантан имеет больше оснований называться моим близким родственником, нежели ты, дядя Марк. И даже не говори, что я не прав.
— А я и не говорю, — ответил дядя. — Ты все правильно почувствовал. Не скажу: понял. Потому что «понять» — этот глагол категориально относится к эмпирическому знанию.
Гамов отозвался еще более ядовито:
— Теперь, конечно, у тебя все основания разговаривать со мной вот таким замечательным манером, с употреблением разных дурацких терминов. Но я все-таки хотел бы, дядя Марк, чтобы ты объяснил…
— Для того я тебя сюда и пригласил. У меня к тебе очень важный разговор. Кроме того, я хочу предложить тебе работу. Очень важную работу. Ты даже не представляешь себе, насколько эта работа важна.
— Ну почему же? Я начинаю догадываться, о чем идет речь. Вы опять хотите меня…
— Костя, оставь этот тон, — произнесла Гена, — ты не должен обижаться. Всему свое время, я же говорила. Вот теперь время пришло. И теперь внимательно слушай, а не злопыхай.
Константин уселся перед профессором Крейцером и, положив одну ногу на другую, принял позу смиренного слушателя. Впрочем, Марк Иванович уже не стал обращать внимания на ужимки обиженного родственника.
— Ты рано или поздно дошел бы до всего сам, — сказал он. — Блокада некоторых секторов твоей памяти уже истекает. Во второй раз подвергать мозг такой процедуре нельзя: человек с вероятностью в семьдесят процентов становится слабоумным. Примерно через полгода ты сам бы изложил мне все то, что я собираюсь сейчас тебе рассказать. Но у нас нет этого полугода, вот и все. Кроме того, ты слишком много сделал для нас, чтобы мы продолжали водить тебя за нос. Начнем с промежуточных откровений: мы вовсе не те, за кого себя выдаем.
— Это я уже понял.
— Я не твой дядя, а Генриетта не моя приемная дочь, хотя отношения, установившиеся между нами, точнее всего охарактеризовать именно так. Хотя ты, с твоим неравнодушным отношением к девочке, порой ревниво предполагал иное… Генриетта тоже неровно дышит к тебе… очень удобное и красивое идиоматическое выражение «неровно дышать», не правда ли? Но я не мог допустить вашего сближения хотя бы по той простой причине, что она никакая не немка Генриетта, а я вовсе не Марк Иванович Крейцер.
— Откуда же вы? — глухо спросил Костя Гамов. — Уж не оттуда ли?..
