Пагода благоуханий - Парнов Еремей Иудович (мир книг .txt) 📗
Под угрозой нового ультиматума правительство Коноэ принудило Деку заключить перемирие. Акт подписания состоялся на борту японского крейсера «Натори-мару», ставшего на рейде Сайгона. Тайские войска остались на завоеванных рубежах. Пибул Сонграм окончательно уверился в могуществе союзников и под покровом глубочайшей секретности готовил почву для ввода в страну японских дивизий. Фюмроль, который после церемонии подписания напился в сайгонском отеле, дал по физиономии Жаламбе.
Сампан дядюшки Вема стоял теперь на реке Ньюэ — притоке Красной — в тихой заводи. Обложенный со всех сторон зелеными ветками, он почти не отличался от плавучих островков, которые, застряв у заболоченного берега, пускают цепкие корни. Вем любил праздновать тэт на второй день, когда спокойно, без суеты, друзья собираются у огонька за чашкой густого горячего фо. Это истинно народное блюдо, доступное рикшам и кули, равно любезное и бездомному бродяге, и солидному отцу семейства, который, позавтракав чашкой фо, будет сыт дотемна.
Ветерок, пролетающий над рекой, далеко разносил дразнящий запах мясного бульона, щедро заправленного кориандром и перцем. Гости дядюшки Вема не уставали нахваливать фо.
— Даже фо-сон-вой из слоновьего мяса, который едят принцы, не идет ни в какое сравнение с вашим волшебным фо, — одобрительно поцокал языком монах, пришедший на пир в оранжевой тоге.
— А перец какой! — подхватил Дык. — Все нутро огнем горит.
— Чем перец злее, тем место счастливее, — наставительно заметил Танг1 и поднял крохотную чашечку с рисовой водкой. — Пусть река Ньюэ принесет вам удачу, дядюшка.
1 Танг — монах.
— Я старый человек, — отмахнулся Вем. — И ничего мне не надо. Но хочется, прежде чем умру, увидеть свободную родину и погулять на свадьбе детей. — Он обнял Кхюе и Дыка. — Разве я многого прошу?
— Большего не бывает, дядюшка, — без улыбки ответил Танг. — Счастье родины и счастье детей… Что может быть выше! А вот о смерти вы рановато заговорили.
— И о свадьбе, — упрямо тряхнула головой Кхюе. — Можно ли думать о семье, когда идет борьба? — Она не удержалась от вздоха. — Нет, не скоро будет наша свадьба. Но мы все равно жених и невеста. Дык принес мне бетель, и я взяла его.
— Зачем ждать и страдать порознь? — возразил Вем. — Пусть вместе страдают. Дружные муж и жена могут выкачать воду из Тихого океана. Разве не так?
— Это уж им самим придется решать, — уклонился от спора Танг. — Славно, однако, мы отметили праздник. Я, признаться, уже забыл мирный запах домашнего очага… Пора и за дело приниматься. Ты проводишь меня? — обратился он к Дыку.
— Позвольте мне пойти с вами? — попросил Вем. — Пусть они хоть сегодня побудут вдвоем…
— Вы совершенно правы, — Танг похлопал юношу по плечу. — Я как-то забыл, что ему завтра вновь предстоит дорога. Совсем одичал в монашеской келье. Перестал понимать простые вещи. Того и гляди, стану святым, — пошутил он. — Я помогу вам спустить лодку, дядюшка.
Оставшись одни, Кхюе и Дык долго молчали, пристально следя за догорающими угольями в очажке. Под тихий плеск воды и шелест осоки хорошо было думать и вспоминать. Временами за бамбуковой загородкой поднимали возню нападавшие в трюм крабы.
— Ты обещал научить меня писать, — нарушила молчание девушка.
— Обязательно. Как только смогу надолго задержаться в Ханое, мы начнем уроки.
Оба знали, что это будет не скоро.
— Я бы хотела помогать тебе переписывать зеленые квадратики.
— Глупенькая, — улыбнулся Дык. — Листовки не обязательно должны быть зелеными. Просто попалась такая бумага… Но я бы тоже хотел, чтобы ты нам помогала.
— Это важно?
— Очень. Люди должны знать правду. Можно перекрыть реку, закрыть колодец, но кто может зажать народу рот? На этот раз нам понадобится много листовок, и на них должно быть больше слов. Без типографии никак не обойтись. Поэтому я и тороплюсь. А то бы мы могли не расставаться хоть целую неделю.
— Я понимаю… Кто написал листовку? Ты?
— Нет, мне такое пока не по плечу. Это товарищ Танг постарался. Я хоть и был тогда в Намбо, но у меня даже слов таких не найдется. Очень трудно написать о том, что видел.
— Расскажи.
— Они держались целый месяц! Когда японцы начали отводить войска, чтобы пустить обратно французов, народ не захотел возвращения кабалы. Прежняя власть развалилась, как прогнивший плод. Во многих общинах и уездах товарищи установили новые, революционные порядки. Понимаешь, Хоанг? Кусочек нашей земли стал свободным! И это могло бы стать началом полного освобождения. Но не стало. Наших разгромили. Они слишком поторопились. Французы бросили против них авиацию. Целых двадцать бомбардировщиков! Многие деревни были сожжены дотла, тысячи мирных жителей нашли смерть под бомбами, сгорели заживо. А потом нагрянули каратели. Жандармы поголовно истребляли все население восставших районов. Особенно отличился жандарм Пэтай. Он не жалел даже детей. Тюрьмы были забиты до отказа. Но если ты думаешь, что арестованных ждал суд, то ошибаешься. Людей буквально пришивали друг к другу колючей проволокой и бросали в море.
Вот как закончилась попытка обрести свободу. Зная о том, что в Бакбо и Чунгбо еще не готовы к восстанию, руководящие товарищи просили партком Намбо подождать с выступлением, но весть о нем уже облетела весь город, и люди сами вышли на улицу. Они пошли на верную смерть. Теперь видишь, как необходимо всем и каждому рассказать о событиях в Намбо? Послушай, что пишет товарищ Танг. — Дык прилег на циновку и, повернувшись к свету, нашел запомнившееся ему место. — «Пусть зверская расправа с нашими братьями укрепит наши сердца и раздует в них пламя возмущения. Пусть Намбо станет для нас примером героизма и трудным уроком на будущее». Вот как умеет сказать товарищ Танг.
— Раньше я бы плакала, узнав про такое. Теперь — нет!
— Если о каждом случае народного возмущения люди станут узнавать вовремя, врагам придется туго. Еще продолжался террор в Намбо, когда отказались подчиняться приказам солдаты. В знак протеста против кровавых зверств они захватили блокпосты в Теранге и Долыонге и двинулись к городу Винь. Как только партия узнала о восстании, она обратилась к народу с призывом поддержать солдат. К сожалению, они не сумели долго продержаться.
— Я хочу быть с тобой, — прошептала девушка.
— Кажется, на сей раз они у нас в кармане, — сказал Уэда, опуская бинокль. — Взгляните на тот островок, прилепившийся к берегу, господин Жаламбе. Вам не кажется подозрительным поднимающийся над ним дымок?
— Может, горит что-нибудь? — усомнился Жаламбе, приникая к окулярам.
— Чему же гореть, если вокруг вода? Нет, когда мои люди дважды засекли поблизости от реки этого субъекта, я сразу смекнул, что они скрываются на воде. Мы обшарили квадрат за квадратом, прежде чем обнаружили эту сплавину. Не сомневаюсь, что она скрывает лодку. Больше спрятаться негде.
— С берега туда не очень-то подберешься. Трясина.
— Прикажите оцепить дамбу, — процедил Уэда сквозь стиснутые зубы.
— Живо на катер! Я останусь наблюдать здесь. На случай, если они попытаются скрыться в траве, оставьте мне снайпера.
Конспиративная квартира, которую Уэда снял для деликатных встреч, находилась в туземной части города. Это была убогая хижина из обмазанного глиной тростника, затерявшаяся в извивах грязного переулка, настолько узкого, что туда едва могла въехать арба.
Жаламбе казалось, что из темных глубин за ним неусыпно наблюдают сотни враждебных глаз. Он всегда неуютно чувствовал себя в туземных кварталах.
От свидания с Уэдой ничего хорошего для себя он не ждал. Из парочки, взятой на сампане, до сих пор не удалось выколотить ничего путного, а канбо, за которым так усиленно охотился Уэда, словно сквозь землю провалился. Есть от чего прийти в уныние.
«Не мог подыскать уголок поприличней, обезьяна, — уныло подумал Жаламбе. — Того и гляди, всадят нож между лопаток».
— С чем пришли, господин Второе бюро? — встретил его вопросом японец.
