Код любви - Моррель Максимилиана (полные книги TXT) 📗
Тогда решено было перебраться в Европу. Шел тысяча восемьсот тридцать четвертый год. Путешествие на пароходе через океан чуть не сделало меня неврастеником. Высаживаясь на берег во Франции, родители были издерганы и измотаны до крайности. Тогда я не осознавал еще до конца, и лишь теперь отчетливо понимаю состояние отца, через что ему пришлось переступить, когда он пошел на то, что привел в гостиничный номер проститутку, совсем еще молоденькую девушку, и оставил со мной наедине. Ее безжизненное тело он уволок, тщательно завернув в толстое шерстяное одеяло, и что сделал с ним дальше, я так никогда и не узнал, но в глазах мистера Балантена было уже даже не отчаяние – обреченность. Сейчас мне остается только удивляться, как он не покончил собой. Догадывалась ли об этом мама? Уверен, что да! Но их отношение ко мне не изменилось. От меня они настойчиво требовали продолжения учебы. Их заявление, что я буду учиться в школе, повергло меня в шок, но спорить было бесполезно. Мы поселились в Париже – там можно было затеряться. Я должен был привыкать жить с людьми, растворяясь среди них, включаясь в этот трагический маскарад, которому предстоит продолжаться вечно. Это слово уже не боялись произносить в нашей семье. Мое бессмертие сомнений не вызывало. С середины семнадцатого века Европа, можно сказать, просто повально увлеклась всяческого рода мистификациями. Многочисленные устные суеверия записывались и издавались. Рассказы о вампирах появлялись не только в сборниках народных преданий, но и в газетных новостях и официальных донесениях. Собираясь все вместе в часы моих бодрствований, мы зачитывались до одурения в поисках разгадки моей метаморфозы. Но тщетно. В основном все это были досужие домыслы, порожденные необразованностью, обросшие неправдоподобными деталями и всякой чертовщиной. Ученые же того времени в целом факт вампиризма не отрицали, но и не давали толковых объяснений. Все эти чтения забавляли только меня. Мифологические персонажи, представленные в фольклоре всех времен и народов, приводили меня в восторг. Я зачитывался литературными произведениями, героями которых были вампиры, этакие сказки-страшилки. «Коринфская невеста» Гете, «Кристобель» Колриджа, «Талаба» Роберта Саути, «Вампир» Шарля Нодье. Мое детское воображение рисовало меня сверхчеловеком, способным управлять разумом людей. Я даже пытался проводить сеансы перевоплощения, мечтая превращаться во всяческую живность: летучих мышей, котов, волков. Мои невинные дурачества забавляли и смешили моих родителей, которые понимали, что действительность куда проще, но и страшнее. Кому, как не им, было знать, какую власть я могу иметь над человеком.
В школе я не был особенно прилежным учеником, а сверстники считали меня странным и скучным и неохотно приглашали в свои шумные игры. Да я не особенно и стремился. Запах пота и молодой горячей крови щекотал ноздри, заглушая осторожность и бдительность. С трудом выдерживая долгие часы школьных занятий, я мчался домой и, едва дождавшись ночи, совершал свои кровавые вылазки. На моей совести бездомные бродяги и запоздавшие прохожие, бедняки, богатеи, торговцы и аристократы. Не всех я выпивал до конца, были и обращенные.
Первый сексуальный опыт я приобрел рано. К пятнадцати годам сексуальное вожделение стало настолько же сильным, как и все возрастающий голод. Чем больше хотелось есть, тем яростнее становились плотские желания. К тому времени у меня появился приятель. Замкнутый и чудаковатый мальчик, маленький, щуплый, тихий, но с очень большими внутренними амбициями.
Вот с ним мы и отправились на набережную снимать шлюх. От своей он вышел довольный, а я абсолютно не удовлетворенный, но зато сытый. Мои обагренные кровью клыки заставили его обратиться в бегство. Позднее я уладил недоразумение, сведя все к шутке. Прочитанное в утренних газетах сообщение о странной смерти зверски изнасилованной проститутки повергло моих родителей в панику. Меня вновь стали запирать в доме по ночам, но я все равно ухитрялся выбираться, превратившись в парижского Джека Потрошителя. Я понимал, что выпитые мною не могут оставаться полноценными людьми, а кровавые соперники мне были ни к чему. Я умерщвлял их, выдирая сердца и отрывая головы, не чувствуя никаких угрызений совести.
Капельки холодного пота выступили у меня на лбу. Мне кажется, я перестала дышать.
В это время в гостиную вошел Рей. Я перевела на него взгляд, с трудом выбираясь из кошмара. Он одет в голубую пижамку. Как, уже так поздно? Темно-русые кудряшки аккуратно расчесаны после ванной. За ухо волочит ярко-синего длинноухого зайца. Я вскакиваю с дивана, раскидываю руки, хватаю и обнимаю так сильно, будто пытаюсь убежать от чего-то страшного, что сама только что пережила.
– Мама, больно!
– Прости, мой дорогой, сегодня Лора расскажет тебе сказку на ночь. Хорошо?
Рей важно кивает, освобождается из моих рук и подходит к Морису. С трудом подавляю желание увести его подальше и спрятать в безопасном месте.
– Я тебе завтра покажу, кто спас рыбаков в море, ладно? А то мне уже пора спать. Ты ведь не уйдешь?
У него такая же манера, как у меня, задавать сразу много вопросов. Морис тоже это заметил. Тихо смеется и говорит:
– Я не уйду, пока ты мне не покажешь, как дельфин привел лодку к берегу.
Рей от удивления даже выпустил своего зайца:
– А ты откуда знаешь?
– Я видел, как это было, – голос Мориса серьезный и очень мягкий. – Спокойной ночи, Реймонд.
Сын доверчиво обнимает за шею наклонившегося к нему Мориса и снова целует.
– Спокойной ночи, мистер Балантен. Когда я стану большим, я тоже не буду ночью спать.
Подобрав свою игрушку, идет к Лоре, ожидающей в дверях.
Как душно! На воздух! Долой из головы кровавые картины!
– Пойдем прогуляемся по берегу, Морис.
Балантен легко встал с кресла.
– Накинь на себя что-нибудь, Гленда. Возле воды ночью очень свежо.
Я беру белую вязаную кофту, пушистую и уютную, и мы выходим на пляж. Волны с шелестом накатываются на песок и что-то шепчут, отступая. Большая круглая луна повисла над океаном, показывая переливающейся лентой, отраженной на поверхности воды, дорогу к себе.
Мы медленно идем вдоль берега. Я, кажется, перевела дух.
– Рассказывай, что было потом.
– Не надо бояться, Гленда, – это происходило сто сорок четыре года назад. Я никогда, никому… никому из смертных этого не рассказывал. Всей правды не знали даже мои родители. Только Магистр, которого я повстречал зимой тысяча восемьсот тридцать девятого года. Это произошло в Риме. Я сейчас продолжу свой рассказ. Не думай, что мне так легко переживать заново все события той давней поры. Я пересказываю тебе только то, что можно говорить, а все остальное… Все остальные подробности пусть останутся только на моей совести. Итак, ты готова? Тогда продолжим.
Рождество тысяча восемьсот тридцать седьмого года мы встречали в Брюсселе. Мрачный дом, давно не обитаемый, в глуши, на заброшенной старой дороге, стал нашим новым прибежищем. Отец почти не разговаривал со мной. Мама делала вид, что ничего не произошло, но я физически чувствовал ее опустошенность. Она часто долго и пристально смотрела на меня, а потом, думая, что я ничего не слышу, тихо шептала отцу: «Он взрослеет… Не пойму, может быть, болезнь преображает его, но еще года через два наш сын превратится в юношу нечеловеческой красоты. Демоническая внешность и не менее дьявольские способности сделают его смертоносным оружием против женщин. Ему нет еще семнадцати, и пока мы еще можем хоть как-то влиять на него. Но я с ужасом жду, что будет дальше. Я по-настоящему боюсь за него, за тебя, за нас всех. Не исключено, что очередной приступ болезни заставит мальчика наброситься на нас. Меня не беспокоит, что я превращусь в чудовище. Смогу ли после этого помогать ему?».
Слова, произнесенные той зимней ночью в чужом холодном доме, отрезвили мое затуманенное сознание. Я как будто прозрел. Проснувшаяся совесть титановыми тисками сдавила разум. Проще всего было бы наложить на себя руки, таким образом одним махом избавив всех от мучений, но я понимал, что не смогу этого сделать с собой. Выход был только один – бежать. Пусть не самый лучший, но выход. Решение принято, отступать не имело смысла. Не оставив даже записки, я исчез, самоуверенно думая, что навсегда. Морил себя голодом, лишь изредка позволяя себе отлавливать бездомных собак, если обитал в городе, зайцев и птиц, когда скитался по лесам.
