Серая хризантема(Фантастические повести и рассказы) - Шаламов Михаил Львович (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
А Зина, казалось, утратил к своему Шершу всякий интерес. Эффект неожиданности пропал, а вместе с ним и энтузиазм.
— Ну, в общем… вводишь в него антропологические данные своего идеала и ходишь по улицам, пока Шерш не сработает. А сработает — подходи и знакомься.
— И очень даже глупо! — скривился Вовка. — Если мне понадобится с кем-нибудь познакомиться, я и без твоего транзистора познакомлюсь. А не сумею — то ворона я, а не кавалер. А ты бы лучше, чем ерундой заниматься, готовился бы к приемным экзаменам. Или хотя бы выбрал, куда поступать будешь!
С выбором жизненного пути у Зины, действительно, было туго. Он разрывался между политехническим и филфаком университета. Вовка тщательно пестовал в друге филфаковские наклонности, постоянно интригуя его заманчивым миром литературы. А Зина, имевший за плечами ПТУ, службу в армии и вечернюю школу, все никак не мог выбрать, словно пресловутый осел гражданина Буридана. На всякий случай он заполнял свою электронную шпаргалку знаниями из разных дисциплин. При желании от нее можно было получить сведения по истории, медицине, агротехнике, палеоботанике и хиромантии, не говоря уже о точных науках. Такой запас ему кармана не ломил.
— Да ты не огорчайся! Ведь не только же девчонок можно будет искать твоим Шершем. Для милиции, например, он — незаменимая штука, для криминалистики. По сходству антропометрических данных можно помогать людям разыскивать пропавших в войну родственников, и вообще… — Тут его взгляд снова упал на загубленный мухой лист, и Зина увидел, как вытянулось и посерьезнело лицо Вовки. — Слушай, да ты же гений, Славка! Как мы с тобой раньше недопетрили?! Им же можно пришельцев искать?
— Кого-о? — переспросил Славка.
— Пришельцев! Все люди на Земле вмещаются в рамки нескольких антропологических типов, ну, монголоиды, европеоиды, негроиды там… и, естественно, их производные. А пришельцы из космоса, даже если они и гуманоиды, не попадут ни в один из основных и ни в один из промежуточных типов. Значит, если ввести в твой Шерш систему антропометрических данных человека, то любой, выпадающий из их пределов, — несомненный пришелец. Ведь могут же они скрываться среди людей! На этом половина всей мировой фантастики держится.
— А что, — повеселел Славка, — ввести данные — это я мигом. Они у меня все тут! — И он нежно погладил бочок своей шпаргалки.
Через час усовершенствованный Шерш был готов для трудов. Пока Зина программировал, Вовка приладил к крышке транзистора фотокамеру, которой предстояло запечатлеть наконец неуловимого пришельца. Автоспуск ее должен был сработать по сигналу Шерша.
— По-моему, лучше всего ловить пришельцев в телевизоре, когда станут показывать большие скопления людей. В толпе больше шансов подцепить что-нибудь стоящее Как ты думаешь, Эдгар?
Задремавший было Эдгар невнятно каркнул то ли «ура», то ли «мура», открыл клювом щеколду клетки и слетел на плечо своего любимца. По пути он цапнул с тарелки недоеденный хозяином кусок плавленого сыра и на черный день заложил его за воротник Славки Зинченко.
По телевизору передавали новости. Миловидная дикторша, по всей видимости, в родственниках у Аэлиты не числилась. Сменивший ее диктор тоже. Не имели никакого отношения к пришельцам ни передовики сельского хозяйства из колхоза «Рассвет», получившие в этом году от каждой свиноматки в среднем на два с половиной поросенка больше, чем в прошлом, ни молодые строители БАМа. Стотысячный трактор марки «Урожай» изготовили и выпустили на поля тоже не гости с Кассиопеи.
Настроение у друзей стало совсем философским. Они уже готовы были сидеть у телевизора до конца программы. Но вот, когда диктор срывающимся от волнения голосом читал комментарий к кадрам разгона мирной демонстрации студентов в Гамбурге, автоспуск аппарата тихо щелкнул. Зина ойкнул и схватил Шерш.
А через час на столе перед ними лежала нечеткая любительская фотография: резиновая полицейская дубинка, занесенная над головой тоненькой девушки с распущенными волосами.
— Вот она, Аэлита! — вырвалось у Вовки.
Вечером, когда в программе «Время» передавали репортаж о финальных играх на первенство Европы по гандболу, Шерш сработал снова. Рядом с портретом девушки легла фотография одного из зрителей, ничем не примечательного пожилого человека с портфелем и большой лысиной.
Они сидели за полночь, смотрели на фото и думали. Что это, неполадки в механизме Шерша или действительно перед ними лежат первые в истории человечества портреты братьев по разуму? Уж больно обычные у этих людей лица: добродушное и азартное у болельщика, милое и испуганное у девушки, склонившейся над упавшим транспарантом «НЕТ НЕЙТРОННОЙ БОМБЕ!» Ответить на мучивший их вопрос мог только сам Шерш. Но он молчал.
— Вот что, — сказал задумчиво Вовка, — как бы там ни было, а искать надо самим. Ведь не узнаешь же теперь, кто эти люди на самом деле, если одна — в Гамбурге, а другой — в Мадриде. Надо выйти на «отечественного» пришельца, прижать его к стенке и добиться правды.
— Что ж, будем искать! — эхом откликнулся Зина. К себе в общежитие он не пошел. Остался ночевать у Вовки. Этой ночью ему снилась худенькая гамбургская Аэлита, которую он спасал от полицейской дубинки. Вовка видел во сне прекрасный и уже напечатанный в центральном журнале рассказ «Признание хламидомонады». Эдгар спал без сновидений, прикорнув на драной хозяйской газете. Каждого из них ждало таинственное «завтра».
«Завтра», как всегда, наступило своевременно. Промаявшись от нетерпения (один — за столом в редакции заводской многотиражки, другой — в полукилометре от него, возле фрезерного станка с программным управлением) положенные восемь часов, друзья встретились в проходной.
— Ты знаешь, — мрачно сказал Зина, — я за сегодняшнюю смену наворотил брака больше, чем за все четыре года работы.
— Так по уважительной же причине, — утешал его Вовка, хотя, согласно своему журналистскому долгу, должен был бы строго осудить бракодела. — Ну, пошли! — И он поправил на плече ремень Шерша. Отвинченный аппарат наготове нес Славка.
Областной центр жил своей жизнью. Улицы жонглировали толпами, магазины томно шевелили длинными хвостами очередей. Шерш на боку у Вовки молчал.
— Придется ехать в Москву! — огорчался изобретатель. — Что у нас здесь делать пришельцам? Провинция…
— Как что делать? — возмущался репортер. — Самый резон им здесь обосноваться! Суди сам: во-первых, город миллионный, крупный промышленный центр, во-вторых, рядом крупнейшие в Союзе стройки, КамАЗ, газопровод дот тянут в Европу… а в-третьих, не сам ли ты весной видел над Бахаревкой летающую тарелку, а?
— Я знаю, куда идти! — неожиданно остановился Славка. — К ЦУМу. Там иногда возле входа торгует карточками «Спортлото» один мужик. Такого необычного лица мне больше ни у кого не приходилось видеть. Глаза огромные, лоб выпуклый, а волосы — желтые-желтые, все в мелких кругляшках, как у негра. Если и этот не пришелец, тогда я сам сознаюсь, что прилетел с Антареса.
— Так пойдем!
Они нашли этого дядьку, долго бродили вокруг, прицеливаясь с разных сторон видоискателями Шерша, потом плюнули и ушли. Славкина машина не сработала;
— Не унывай, Зина! В августе в Москву поедем. Уж оттуда-то без Аэлиты не вернемся, — вздохнул Вовка, — а я к тому времени свою «Хламидомонаду» допишу. Заодно попробую протолкнуть ее в какой-нибудь журнальчик.
Но Зинченко был безутешен.
Хронодесантник Иван Никифорович Онисимов, почетный член Президиума Совета Объединенных Человечеств, нырнул в хронопространственную спираль, даже не собрав с лотка карточек «Спортлото». Он наконец-то выполнил свою миссию: увидел воочию и заснял на вриор первый в истории земной цивилизации эксперимент с первым, совсем примитивным еще, адвентоскопом. А главное — он видел собственными глазами самого Вячеслава Зинченко, поэта и изобретателя, имя которого они, люди двадцать четвертого века, почитали наравне с именами Циолковского и Леонардо да Винчи.
