В глубине Великого Кристалла. Том 2 - Крапивин Владислав Петрович (первая книга .TXT) 📗
— Вот нежности! Я в твои годы не обращал внимания ни на какую кусачую зелень.
Он быстро оглянулся.
— Ну и что? Я же говорил: я сделан из всего, чего нет у тебя…
Надо же, не забыл свою шуточку…
На песчаной полосе, недалеко от воды, стояла зеленая фанерная будка с прожектором на крыше и спасательными кругами на обшарпанной стенке. От будки тянулся над водой дощатый пирс. На некрашеных перилах тоже краснели круги. А ниже их — наполовину в воде — висели бок о бок автомобильные покрышки.
Судя по всему, это и была Катерная пристань.
Рядом с будкой дымила прокопченная железная печурка с кривой трубой. На печурке булькал походный котелок.
Из-за будки возник босой широкоплечий дядька в тельняшке. Кудлатый, синеглазый, с трехдневной рыжеватой щетиной на лице. Увидал нас и расплылся в крепкозубой улыбке.
Я узнал сразу. Это улыбался мой бывший одноклассник. Не какой-то там мифический Гавриков (или Тавриков), а настоящий Жорка Аланов.
Славный такой парень. Он еще в младших классах часто заступался за меня, если приставали всякие дылды и агрессоры вроде Юрки Савёлова по прозвищу Танкист…
Жора, Ерошка и я сидели на корточках перед большим фанерным ящиком, недалеко от печки. Ящик заменял нам стол. Мы обедали. Ерошка оказался прав: каши, что сварилась в котелке, хватило на всех. Это была пшенка с прожилками говядины — такую продают в брикетах, для туристов. Она и пахла «по-туристически», дымком, будто с костра, а не с печки.
А еще пахло речной водой, песком, теплым железом от печки и какой-то береговой травой, чей запах я помнил с малых лет, но названия травы не знал.
Было нежарко. В воздухе появился тонкий, чуть заметный туман, желтое солнце светило сквозь него мягко и уютно. Нам было хорошо.
Мы ели кашу из алюминиевых мисок и беседовали. Как и положено однокашникам, которые не виделись много лет. Впрочем, немногословно, без эмоций.
— Женат небось? — сказал Жора.
— Был…
— Понятное дело… А я так и не собрался. Не получается из меня благополучный житель государства Российского.
— Оно теперь далеко не у всех получается…
— Похоже на то, — кивнул Жора. — Но кое-кому все же везет. Борьку Тесёмкина помнишь? Такая сейчас фигура, банком «Аметист» ворочает да еще всякими предприятиями. Без охранников ни шагу. Уже два раза в него стреляли…
— Тоже мне везение…
— Ну… везение хотя бы то, что жив остался. Мы посмеялись.
— А Стасика Язвицкого помнишь? Он тут неподалеку жил.
Я сказал сдержанно:
— Припоминаю.
— Штурманом дальнего плавания стал, старпомом. И не где-нибудь, а на учебном фрегате «Лисянский». Я с ним два рейса корабельным плотником ходил, в Гибралтар и на Кубу… Я ведь служил на субмарине, а после дембеля потянуло поплавать по морской поверхности. На сейнерах поболтался, потом попал на парусник. А пару лет назад доктора прихлопнули мне медицинскую карту. «Чегой-то, — говорят, — юноша, у тебя клапана барахлят, подлечись». Ну, как поется в песне, «вернулся я на родину, шумят березки встречные…». Поступил вот на эту должность. Тоже вроде при флоте. И сторож, и спасатель, и начальник пристани, и сам себе капитан…
— И смотритель маяка, — кивнул на прожектор Ерошка. До этого он деликатно не встревал во взрослую беседу, деловито скреб ложкой о миску.
— И смотритель… Ну а до этого «смотрительства» все же успел поглядеть на белый свет.
— По-моему, тебе повезло больше, чем Тесёмкину, — искренне сказал я.
— По крайней мере, больше шансов уцелеть, — хмыкнул он. — Только… опять как в песне: «Никто замуж не берет девушку за это…»
— Не спеши. Семейная жизнь — штука обоюдоострая. Жора аккуратно перевел разговор:
— А ты, я слышал, тоже успел поплавать.
— Да кто тебе сказал? Газетчик я. К тому же нынче безработный.
— Ну, а книжка-то твоя! Про синий кливер!
— Какой еще кливер?
— Ну, ты и скромник! Каким был в школе, таким остался… Подожди-ка!
Жора быстро сходил в будку и принес книжицу в сизой бумажной корочке с рисунком из круто выгнутых парусов (один треугольный парус был синий). Я увидел свое имя и фамилию. И название: «Под синим кливером».
С ума сойти… Откуда это?!
Торопливо открыл. На титульном листе — то же название, а ниже подзаголовок: «Путешествие на шхуне «Томас Манн» вдоль заморских берегов».
— Елки-палки… Жора, это кто-то собрал вместе мои репортажи и выпустил отдельной брошюрой!
— Не кто-то, а здешнее издательство, «Малогда-пресс».
Говорят, какая-то презентация была, да тебя не нашли, чтобы пригласить. А эта книжка теперь и в школьном музее стоит…
Вот скандал-то!
Я сказал честно и покаянно:
— Жора, я же все это выдумал! Это не рассказ о настоящем плавании, а… сплошное литературное творчество! А эти идиоты… без спросу…
Жору мое сообщение ничуть не раздосадовало.
— Ну и что же! Значит, интересно выдумал, раз всем нравится. Братья Стругацкие в своих книжках тоже все выдумали, а читаешь взахлеб…
— Или «Волшебник Изумрудного города», — опять вставил слово Ерошка. — Тоже выдумка, а будто по правде…
После этой реплики он деловито собрал миски и понес к воде. Я вспомнил, как он попросил у меня на вокзале автограф. Неужели тоже читал книжку «Под синим кливером»? Кстати, я никогда не давал своим репортажам такого названия. И не придумывал синего кливера для шхуны. Откуда там это?
А вот прочту все внимательно да устрою этой «Малогде-пресс» тарарам по поводу нарушения авторских прав!
А вдруг не было нарушения? Вдруг скажут: «Да вы что, господин хороший» — и предъявят подписанный мною договор? В последнее время чего только не случается… И может быть, девочка-подсолнух на Лодочной настукала красным мячиком очередной перескок в хитром пространстве Синего Треугольника? Недаром же Ерошка опасался…
Я посмотрел на Ерошку. Он стоял по колено в воде и добросовестно оттирал миску пучком травы. Интересно, всегда он такой старательный? Не знаю… А что я вообще о нем знаю?
— Жора, ты помнишь в соседнем классе Альберта Таврикова? Или Гаврикова…
— Не помню… То есть не было такого. Был Глебка Тариков, на класс старше нас, он после девятого ушел в техникум связи…
— Нет, я про Альберта… Вот в чем дело. Вот этот юный друг говорит, будто вы с Альбертом Тариковым приятели, а он — его племянник.
— Тю-у… — вытянул губы Жора. — Ты его слушай больше. Он порой такого порассказывает, куда там Стругацким!
— А что это вообще за личность? Я-то с ним познакомился случайно, утром на вокзале…
Жора поскреб затылок.
— Да, признаться, я и не спрашивал. Думаю, из местных пацанов, а чей и где живет, как-то не было случая узнать. Ерошка и Ерошка… Отирается тут иногда, помогает катера швартовать, когда подойдут. Болтаем порой, сидя у огонька…
— Смышленый пацан, но какой-то бесприютный… — сказал я. — Такое впечатление, будто ему некуда идти…
— Ну, не такой уж бесприютный, — отозвался Жора, который, как я понял, не любил в жизни лишних сложностей. — И одежка вроде не рваная, и кроссовочки, я заметил, нынче новенькие, купил же кто-то…
— Н-ну, да… — кивнул я.
— Ты подпиши книжечку-то на память старому школьному другу, — напомнил Жора.
Я вынул из внутреннего кармана курточки ручку (которую так и не вернул девицам). Положил книжку на ящик, присел, стал писать:
«Георгию Аланову, который, в отличие от нахального автора этой книжицы, плавал на настоящих, а не на придуманных кораблях…»
Подошедший с мисками Ерошка уважительно посапывал у меня за плечом. Жора тоже смотрел, как я пишу. Спросил:
— А шхуна «Томас Манн» есть на самом деле? Что-то я не слыхал про такую…
— В том-то и дело, что нет. Я ее придумал, как все остальное…
— А кто он такой, этот Манн?
— Был немецкий писатель…
— Видать, нравится тебе?
— Да ничуть! То есть я почти не читал его. Только роман «Иосиф и его братья», да и то через пень-колоду. А откуда это название мне в голову стукнуло, сам не пойму. Привязалось, вот и все…
