Журнал «Если», 2006 № 12 - Матвеев Андрей Александрович (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
Хотя чего тут думать — устроят на него охоту и убьют.
Их много, а он один, пусть даже у него и есть Волк.
Пес посмотрел на него и пошел к выходу из пещеры.
Хныщ взял лук, колчан со стрелами и длинный, хорошо заточенный нож.
Чтобы смотреть на женщин, надо подготовиться — нарезать лапника и устроить себе гнездо.
Лежбище, гнездо, укрывище.
Темную дыру, прорезанную во времени, сам он живет в одном времени, эти женщины и мужчины — в другом.
А все они родом из того, где можно было кликнуть мышью и подмигнуть незнакомке, хотя Хныщ уже плохо помнит, как все это было на самом деле.
Волк стоял возле входа в пещеру и к чему-то принюхивался.
Что-то принес ветер, и это что-то заставило Волка насторожиться.
Кто-то пришел в их холмы, оставалось проверить, друг это или враг.
Хныщ свистнул, Волк сорвался с места и уверенно побежал в сторону мертвого города.
Седобородый мужчина с серьгой в ухе легко зашагал следом.
— Где ты был? — спрашивает Монка.
Видно, что она сердится. Котоголов прыгает ей на плечо и будто шепчет что-то на ухо.
Мне хочется сказать, что я спал. В общем-то, это правда. Еще можно рассказать Монке про сон. Только сны я обязан рассказывать Старшей Матери, а та сейчас в ярости. Ведь я ушел еще утром, а явился заполночь — она даже велела мужчинам собираться на поиски. И дело не в рыбе, которую я не принес. Просто так не бывает, чтобы кто-то ушел и не вернулся к обозначенному часу. Нельзя. Мы живы лишь потому, что соблюдаем правила — собственно, это и есть первое правило, которому нас учат с детства матери света.
Монка гладит котоголова, тот что-то все шепчет и шепчет ей на ухо.
Наверное, рассказывает о том, как его унес поток и как я бежал по берегу, падал, поднимался и снова бежал. А поток нес его безжизненное тельце, и ему было страшно.
Хотя я не думаю, что котоголовам бывает страшно. Или весело. Они ведь не люди, это мы боимся темноты и веселимся на карнавале.
Это тоже входит в правила: бояться темноты и веселиться на карнавале, только этому нас не учат. Другое дело — охранять свет, бочки всегда должны быть полны, в бочках всегда должен быть огонь.
— Тебя накажут! — говорит Монка.
Я покорно киваю головой, стыдно смотреть ей в глаза.
Мне вдруг безумно захотелось рассказать ей о том, как из тающих клочьев тумана вышел мужчина с седой бородой и как собака, которая бежала чуть впереди него, направилась прямо ко мне.
В левом ухе мужчины посверкивала золотая серьга, он смотрел на меня и что-то говорил, а я ничего не слышал: будто клочья еще не до конца растаявшего тумана глотали его слова — он открывал рот, слова влетали в туман и исчезали, пока наконец туман совсем не растаял, и тогда я услышал странную фразу, лишенную начала:
— … а дальше…
— Я заблудился! — невпопад ответил я.
— Ты с тех холмов? — спросил после паузы мужчина.
Я кивнул.
Котоголов сидел на пожухлой траве рядом с большим лобастым псом, и оба они зачем-то смотрели в сторону серых теней все еще не растаявшего вслед за туманом города.
— Вы никогда не приходите сюда, — сказал мужчина, — вам сюда нельзя!
— Я заблудился, — повторил я, а затем сбивчиво начал рассказывать о том, как еще утром пошел с котоголовом ловить рыбу, и как прилег на солнышке и меня разморило, и про то, как котоголов внезапно свалился в воду и мне пришлось бежать вдоль ручья, который внезапно стал речкой, а потом и рекой.
— Тебе надо обратно?! — то ли спросил, то ли утвердительно сказал мужчина.
— Они меня потеряли, — тихо проговорил я и подумал, что Старшая Мать обязательно будет сердиться, но больше всего мне стыдно перед Монкой, которая и послала меня ловить рыбу.
— Я тебя провожу! — сказал мужчина, а потом вдруг спросил: — Тебя как зовут?
Я замялся.
Нам нельзя было называть своих имен никому, кроме тех, кто жил с нами в одном жилище. Это тоже было правило, установленное матерями света еще задолго до моего рождения. По крайней мере, они сами говорили так, а еще учили нас тому, что имя означает всю нашу будущую судьбу.
— А что значит «Тимус»? — спросил я Старшую Мать сразу же, как только услышал на занятии про имя и про судьбу. Она отвесила мне подзатыльник, и я решил, что пока мне просто нельзя этого знать, как нельзя знать, к примеру, и то, что было в то время, когда все было иначе и был искусственный свет.
— Меня зовут Хныщ, — сказал мужчина. А потом показал на собаку и добавил: — А его — Волк!
Я продолжал молчать. Котоголов посмотрел на меня, и мне вдруг показалось, что он улыбнулся.
— Не хочешь, не отвечай! — засмеялся мужчина. И вдруг громко свистнул.
Пес сразу же вскочил и подбежал к хозяину.
— Пойдем, — сказал седобородый, — мы тебя проводим!
И он, не оглядываясь, зашагал в сторону леса, пес бежал впереди, а котоголов — рядом со мной, временами то ли исчезая, то ли просто сливаясь шкуркой с жухлой осенней травой.
Мне хотелось рассказать обо всем этом Монке, но я не мог.
Еще одно правило: мы никогда не должны разговаривать ни с кем, кроме тех, кто живет с нами в одном жилище.
От них всегда исходит угроза, угроза же означает опасность, опасность может принести смерть.
Наша задача — жить и спасать свет.
Мы живем лишь ради этого, хотя только матери света знают, как делать так, чтобы свет был.
— Ты сегодня будешь сторожить бочку, — вдруг сказала Монка, — это просила передать тебе Старшая Мать!
Старшая Мать даже не захотела разговаривать со мной. Она просто велела передать Монке, что я наказан и что я буду сторожить бочку, а это значит: всю ночь не спать и смотреть, чтобы огонь не был ни большим, ни маленьким и чтобы он горел ровно, и временами надо будет брать ведро с вонючей жижей и добавлять ее в бочку, чтобы огонь не гас.
— Иди поешь, — сказала Монка, — и не попадайся Старшей Матери на глаза!
Мне захотелось плакать.
Ведь я ни в чем не был виноват. В конце концов, я мог плюнуть на все и не нестись спасать котоголова, который сейчас все шушукается и шушукается о чем-то с Монкой. Мерзкая тварь, отвратительное создание, гад хвостатый, слова возникали во мне сами по себе, мне хотелось подобрать с земли каменюгу покруче и швырнуть в звереныша.
Хотя он тоже ни в чем не был виноват.
Мы с ним оба не виноваты, но меня посылают сторожить бочку.
А котоголов останется с Монкой, и она будет гладить его по голове, а он тихо и сладко урчать, и на его мордочке опять появится странное выражение, дающее сходство с маленьким ребенком.
Котоголовам можно все. Ведь только они знают, где и в каких ямах плещется темная жидкость, которой наполняются бочки.
И где надо ловить рыбу.
И как снимать боль.
Когда кто-нибудь заболевает, то один из котоголовов вспрыгивает на больное место, и через несколько часов боль отступает.
— Пора, — говорит мне Монка, — дождавшись, пока я доем оставленный мне кусок мяса. — Тебе пора сменять Белку.
Белка — моя ровесница. Мы недолюбливаем друг друга, ей не нравится, что я вижу странные сны и что Старшая Мать временами просит их рассказывать.
А мне не нравится, что Белка часто смеется надо мной и говорит, что настоящий мужчина должен меньше спать, тогда он будет чаще ходить на охоту.
Но сегодня я не стану спать.
Старшая Мать потому так и взъелась на меня, что ей приходится меня наказывать.
— Иди, — говорит Монка, — и смотри не засни!
Опять ярко светит огромная, в полнеба, луна, так что мне хорошо видно, куда идти.
Белка караулит самую дальнюю из бочек. Вокруг серо-черные тени деревьев, еще не наступил тот час, когда просыпаются ночные птицы, но мне все равно не по себе.
В жилище сегодня будут играть в биоскоп.
Я не знаю, что они будут смотреть, может, что-то такое, только для взрослых.
Мужчины устали на охоте, мужчинам надо отдохнуть, в такие вечера матери света разрешают им развлечься и поиграть в особый биоскоп, куда ни дети, ни подростки не допускаются.
