Завет Сургана - Михайлов Владимир Дмитриевич (читать книги txt) 📗
– Службы не боюсь. Меро кивнул:
– Так и думал. Тебя из хорошей стали отлили, только снаружи покрыли бархатом.
Такой комплимент одновременно был и приятен – как-никак исходил он от старшего командира, – но и обеспокоил: не отвратят ли такие мысли капитана от того, что уже, можно считать, произошло?
– Я ведь обертыш, – сказал он, напоминая о своей первоначальной женской сущности.
Капитан Меро усмехнулся:
– Да ведь и я тоже через все это в свое время прошел.
– Ты был?..
– Был. Разница лишь в том, что я на такой оборот пошел добровольно: мне женщиной быть не хотелось, армия с детства влекла, а у нас с этим – сам знаешь, как: Двенадцатый завет чертов! Я как подумаю о нем, сразу такая злость ударяет в голову, такая злость!.. Ну что за идиотизм в самом деле, подумай только: женщин не подпускать и близко к оружию! Хочешь быть солдатом – иди под нож, чтобы тебе подвесили прибор…
У Онго невольно вырвался вопрос – хотя вроде бы совсем не то было настроение и ожидания:
– Думаешь, женщины могут воевать?
– Еще как! Я бы, например, из них отдельные триги формировал, квадраты и посылал в самые хитрые места. Именно хитрые: мы же – я о женщинах говорю-и хитрее, и выносливее, физически более одаренные, если только не говорить о грубой силе, пролезем, просочимся там, где даже лучшие коренные мужики станут ломиться с шумом и треском… Такие войска можно было бы формировать и без всякой медицины… А закончили воевать – и вот тебе готовые матери, сразу можно начинать восстановление поколения. А ведь из женщин-оборотней – бывших мужиков – чуть не половина оказывается неспособной рожать, да-да, это точно, попадалась мне такая статистика… И, кстати, мышление более подвижное у женщин, а на войне это вот как важно! Думаешь, почему из оборотней выходят такие командиры?
Хотя ты еще не знаешь о них, конечно, не дошло до тебя, а я вот знаю. Мы ведь сохраняем многое женское – пусть и растут у нас бороды, но все же… Женщины – авантюрнее, если хочешь. И рисковее. И могут такую операцию задумать и провести, на какую коренной мужик никогда не решится – ему логика помешает, пресловутая мужская логика: дважды два. А вот для меня, например, в итоге вовсе не обязательно четыре, а ровно столько, сколько позволит обстановка. Эх, Онго, если позволит Творец довоевать живым – соберемся мы, такие, как я, собьемся в большую стаю и припрем к стенке Высокое Совещание: пора менять, пора все менять…
Меро сделал паузу, тяжко дыша, – видно, тема эта волновала его давно и всерьез, но не перед кем было выговориться, и вот только тут возникла такая возможность. Онго сидел тихо, не решаясь сказать ни слова, нарушить ход капитанской мысли, такой необычной (показалось ему) и важной…
– Вот сейчас хотя бы, – заговорил капитан снова. – Топчемся мы на месте, постреливаем в них, они – в нас, они рады бы прорваться, да мы не даем; ну а мы чего ждем? Вот ручаюсь: если бы у нас ромбом, а то и всем кубом командовал обертыш вроде нас с тобой, мы бы не такую задачу решали.
Обстановочка ведь любому солдату ясна: из ущелий улки не валят, хотя и могли бы. Почему только здесь? И почему вообще – здесь? Надо думать, тут они готовят какой-то камуфлет. Какой? Как они вообще сюда попали, если нормального схода тут нет, даже ни тропы единой? Загадка? Ну, а кто ее отгадывать будет? Разведка все проспала. Я уж не говорю об ССС – им только у себя дома подвиги совершать.
Некому этот ребус разгадать, кроме тех, кто уже тут, на месте, кроме нас. И вот я бы, например, вот тут, где мы стоим, оставил бы вчера, когда улки ломились, небольшую группу – от силы линию, ну, с пулеметами, а сам с остальными тихо, нежно обошел их по опушке леса – и туда, туда, откуда они пришли, по их следам, понимаешь ли, у нас в триговых разведчиках прекрасные следопыты, здешний народ.
И пока они тут вели бы бой местного значения, я бы с тригом добрался до того места, где они сошли с гор и которое нам пока никому неведомо. А ведь в горах у них сидит основная сила, чтобы при малейшем прорыве хлынуть оттуда и расплеркаться по нашей равнине, по раздолью – выбирай, какое хочешь направление… Вот обертыш так и сделал бы, но нет в армии ни одного из нас, кто не то что кубом, но хоть ромбом бы командовал. Формально мы все равны в правах, а на деле…
Меро помолчал, внутренне снова переживая, должно быть, такую несправедливость. Сильно тряхнул головой, словно отгоняя все это.
– Ну ладно, так о чем мы говорили? Ага, да. Так вот, значит, я и пошел менять пол и служить, как только шестнадцать стукнуло – вот как тебе сейчас. Но тогда нас в армии было раз-два и обчелся. И потому в полевых войсках, где ближайшая баба за сотню выстрелов, нас сразу разбирали: не успел прибыть – шагом марш в постель. Да, и этот опыт у меня есть. Так что не бойся: обижать тебя не стану…
Онго влюбленно глянул на капитана:
– Не боюсь. Скажи, давно ты в армии?
– Двенадцатый год заканчиваю. Квадрат-воин, как видишь…
Тут настала пора задать вопрос, над которым Онго и раньше задумывался:
– В таком звании, а командуешь тригом. Всего лишь. Мог бы ведь и квадратом, и даже ромбом…
Перед тем как ответить, командир налил по третьей. Поднял:
– Давай – пусть все они сдохнут! – И только после этого объяснил:
– Нас, обертышей, начальство в глубине души не любит, хотя внешне этого стараются не показать: мы же равноправные солдаты, мужики, черт бы взял; а на самом деле придерживают везде, где только можно. Звания мне идут: срок приходит – и нет поводов, чтобы задержать присвоение: служу-то я хорошо, командую нормально, в боях у нас, сам мог заметить, в мое время потерь стало меньше, потому что командую разумно и солдат учу, как следует. А вот с должностями – тут четкие сроки не установлены, и всегда можно найти причину, чтобы продвинуть другого, из коренных мужиков. Последний раз даже такую причину нашли: триг мой – которым я до вас командовал – является, мол, образцовым, эталонным, и, чтобы он таким оставался, необходимо сохранять меня на этой должности. А чтобы я не гнал волну – послали сюда: пока воюешь, рапортов подавать не станешь. Хорошо хоть в нашей армии звания идут независимо от должности; так что со временем стану я и веркомом, а все буду тригом командовать. Ну ладно, хоть одно хорошее дело за это время успею сделать: выращу из тебя командира. У тебя к этому данные есть, но ты сам их еще не очень чувствуешь; ничего – помогу тебе раскрыться, понять самого себя…
Он умолк, через секунду-другую вздохнул:
– Ладно, хватит о службе. Успеем еще о ней наговориться. Не для этого же мы сейчас тут сидим.
И, протянув руку, выключил фонарик. В наступившей темноте Онго сразу почувствовал на себе руки Меро и с облегчением отдался его воле и желаниям. На лежанку не торопились – сидели, тесно прижавшись друг к другу, телом ощущая тело, разговаривали руками, тишину нарушало только шумное дыхание обоих, да Онго иногда невольно постанывал из-за сильного переживания. Наконец Меро хрипло прошептал в самое ухо:
– Теперь пора. Пойдем туда. Не бойся, больно не будет…
И первым вылез из-за стола – боком: скамейка была врыта в земляной пол и отодвинуть ее не было возможности. Онго вылез вслед за ним. На полминуты, а может, и на целую застыли стоя, обнимаясь, в поцелуе. Потом Меро шагнул, на ощупь отдернул занавеску:
– Иди сюда, Онго…
Но Онго не успел.
Рвануло – где-то рядом. В расположении линии. Сразу же второй разрыв – чуть дальше, но тоже – по ним. Мины, калибра пяти пальцев, судя по звуку.
И дробь автоматов и – чуть более гулко – ручников. И совсем близко привычный вой улкасов: "Храни, Создавший! Храни, Создавший! Смерть исказителям!"
– К бою!
Это выкрикнул Меро уже другим, своим зычным, командным голосом, на ходу натягивая куртку, с автоматом в руке в два прыжка выскочив из землянки наверх.
Онго нашарил свой автомат, схватил, куртку надеть не успел, вслед за командиром оказался на поверхности. Во тьме солдаты разбегались, занимая позиции. Онго на миг задержался: не бежать же к своему расчету полуголым. Натянул куртку. Снова рвануло поблизости.
