История Тенделео - Макдональд Йен (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Оркестр свое дело знал. Закончив танцевальную часть, соло-гитарист указал на кого-то в толпе, и сразу же на сцену поднялась тоненькая темнокожая девушка, которая обычно появлялась во второй половине дня, обслуживая столики или помогая Уинту в баре. Тихая, невысокая, она почти не бросалась в глаза, если б не чрезвычайно короткая стрижка. Казалось, волосы только-только начинают отрастать после стрижки «под ноль».

Встав у микрофона, девушка смущенно улыбнулась. Потом она запела, и я удивился, что не обращал на нее внимания раньше! Ее медленная и печальная песня была на незнакомом языке, но слова оказались не нужны. Каким-то образом ее голос сумел выразить боль, тоску, печаль разлуки. Бас-гитара и ритм-секция только подчеркивали бездонное горе, звучавшее в каждой ноте. Но это не был плач; в ее интонациях звучало нечто неподатливое и твердое. Она словно говорила: да, я побывала в том месте, о котором сейчас пою, – побывала и выжила. Я слушал, и время для меня остановилось. Но вот девушка взяла последнюю высокую ноту, которая тянулась, звенела под потолком, плыла вместе с табачным дымом, пока наконец не затихла, как затихает в отдалении крик летящей высоко в небесах птицы.

Несколько секунд зал молчал, потом взорвался аплодисментами. Девушка застенчиво кивнула и, сбежав с эстрады, стала пробираться к бару сквозь толпу, выражавшую свое одобрение свистом и криками. Через пару минут она уже снова разносила напитки и протирала стаканы, такая же незаметная, как раньше, но я уже не мог оторвать от нее глаз. Теперь я точно знаю, что влюбиться на всю жизнь можно за пять минут, и это совсем не трудно.

Когда она подошла ко мне, чтобы забрать пустую чашку, я сумел пробормотать только что-то вроде «Спасибо» и «Это было великолепно».

Так все и произошло. Так я встретил Тен, сказал ей пару пустячных фраз и влюбился. Произносить ее имя полностью я так и не научился. В послеобеденные часы, когда в баре было совсем мало посетителей, мы сидели за моим столиком и болтали, и каждый раз, когда я пытался назвать Тенделео ее полным именем, она качала головой и музыкально смеялась над тем, как я коверкал гласные звуки.

– Не «ео», а «эй-о».

– «Йо»?..

И снова ее коротко остриженная голова тряслась от смеха. Впрочем, мое имя ей тоже не давалось. Шан – вот как она говорила.

– Не «Шан», а «Шо-он».

– «Шоун»?..

Поэтому я звал ее просто «Тен», что означало для меня «самая лучшая», «самая красивая», «самая нежная и желанная». А она звала меня Шан. Кажется, на одном из африканских языков «шан» значит «солнце».

Однажды я спросил Уинтона, что за имя – Тенделео:

– Я знаю, что она из Африки – это видно по акценту, но ведь Африка большая…

– Разве она тебе не сказала?

– Пока нет.

– Она скажет, когда будет готова. И, мистер бухгалтер, потрудитесь относиться к Тенделео с уважением.

Примерно через две недели она подошла к моему столику и выложила передо мной несколько стандартных бланков, похожих на карты таро. Это была карточка социального страхования, налоговая декларация, пособие на жилое помещение и прочие документы.

– Говорят, ты неплохо разбираешься в цифрах, – сказала она. – Взгляни, пожалуйста, я что-то не понимаю, почему я должна столько платить.

– Вообще-то это не моя специализация, но я посмотрю. – Я бегло проглядел карточки. – Ты вырабатываешь слишком много часов в неделю… И они хотят срезать тебе пособие. Это классическое противоречие, заложенное в саму систему нашей социальной помощи. Короче говоря, чем меньше ты работаешь, тем больше пособие получаешь.

– Я не могу не работать, – ответила Тен.

Последней оказалась регистрационная форма министерства иностранных дел для лиц, подавших заявление на предоставление территориального убежища. Должно быть, она заметила, как мои глаза широко раскрылись от изумления.

– Гичичи? Кения?!

– Да.

Я стал читать дальше.

– Боже мой! Тебе удалось вырваться из Найроби!

– В последний момент.

Я немного поколебался, но все же решился спросить:

– Там было очень плохо?

– Да, – ответила она. – Я была очень плохая.

– Ты?..

– Что?

– Ты сказала: «Я была очень плохая». Что это значит?

– Я хотела сказать: в Найроби было очень плохо.

Наступившее молчание могло закончиться скверно, даже привести к катастрофе, и я поспешил заполнить вакуум, сказав Тенделео все, что мне хотелось сказать ей уже очень давно:

– Можно мне пригласить тебя куда-нибудь? Когда? А можно сегодня? Когда ты заканчиваешь? Хочешь поужинать со мной?

– Я бы очень хотела, – ответила она.

Уинтон отпустил ее пораньше, и я повел Тен в лучший ресторан в Чайна-тауне, где официанты спрашивают, сколько вы намерены истратить, еще до того, как пустить вас в зал.

– Что это такое? Никогда не видела такой еды, – сказала Тен, когда принесли первое блюдо.

– Съешь, тебе понравится, – ответил я как можно убедительнее.

Глядя в стол, она болтала своими палочками в миске с ван-таном [14].

– Я расскажу тебе о Найроби сейчас, – сказала она.

Блюда китайской кухни были дорогими, очень вкусными и подавались в изысканной фарфоровой посуде, но мы почти не ели. Перемена за переменой возвращались в кухню нетронутыми, а Тенделео все рассказывала мне о своей жизни – о церкви в Гичичи, о лагерях беженцев вокруг Найроби, о своей карьере члена преступного сообщества контрабандистов, о чаго, погубившем ее семью, разрушившем ее дом, надежды и едва не отнявшем саму жизнь. Чаго я видел по телевизору, как и для большинства обывателей, оно оставалось где-то на заднем плане и почти не влияло на мою повседневную жизнь. Да, я знал, что живое существо, явившееся из другого мира, захватило Южное полушарие, но думал не о нем, а о том, что африканским сафари теперь пришел конец и что бразильцы больше не будут играть в финале Кубка мира. Это было, конечно, очень огорчительно, но тут же я вспомнил, что на будущей неделе надо сдавать отчет за очередной квартал и что ставки по вкладам снова поползли вверх. Подумаешь, какие-то пришельцы! Ну еще один гуманитарный кризис – мало их было, что ли? Правда, я следил за последними часами Найроби – первого действительно крупного города, уничтоженного чаго, но мне стоило огромного труда убедить себя, что это не Брюс Уиллис воюет против мафии и что Голливуд здесь ни при чем. Но когда я наконец понял, что это не кино и что чаго действительно поглотило двенадцать миллионов человек, сердце у меня болезненно сжалось. На моих глазах радужные стены сомкнулись, похоронив под собой небоскребы центральной части Найроби, и я впервые разглядел за эффектными картинками реальные человеческие жизни. Реальных живых людей, которые гибли на моих глазах. В отличие от большинства друзей и коллег, этот репортаж вызывал у меня настоящий шок. Теперь же, осознав, что гибельный мрак пощадил одну жизнь, я испытал потрясение едва ли не более сильное. Странно и страшно было думать, что непосредственный участник событий, которые я только видел на экране телевизора, живет рядом, ходит, как и я, по улицам Манчестера.

Ресторан уже готовился к закрытию, когда Тен завершила свою историю рассказом о том, как вместе с другими кенийскими беженцами ее высадили в аэропорту Шарля де Голля и как месяцами она пробивалась сквозь препоны и рогатки иммиграционного законодательства Европейского содружества с его жесткими въездными квотами, пока – изнервничавшаяся, растерянная и бедная как церковная мышь – дождливым и прохладным английским летом не оказалась в Манчестере.

Когда она закончила, я некоторое время молчал. Любые слова показались бы банальными и незначительными по сравнению с тем, что я только что выслушал. Наконец я спросил, не хочет ли она зайти ко мне домой выпить по чашечке кофе.

– Да, – ответила Тен. После долгого рассказа ее голос звучал чуть хрипловато и невыразимо привлекательно. – С удовольствием.

Я оставил официантам непомерно щедрые чаевые – так на меня подействовал рассказ Тенделео.