Т. 07 Пасынки Вселенной - Хайнлайн Роберт Энсон (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Но самые большие трудности были связаны с… фамилиями.
Любой джокайра имел имя и фамилию, причем фамилий, как и в Семьях, было немного. Фамилия туземца, кроме клановой принадлежности, обозначала и храм, который он посещал.
Однажды Криил Сарлоо заговорил с Фордом на эту тему.
— О Верховный Отец Чужестранных Братьев наших, — объявил он. — Настало время тебе и детям твоим принять фамилии.
Естественно, говорил Сарлоо на своем родном языке, поэтому в переводе на английский смысл некоторых понятий неизбежно искажался.
Но Форд уже привык к подобного рода трудностям.
— Сарлоо, друг мой, я слышал твои слова, но смысл их мне непонятен. Говори более полно, прошу тебя.
Сарлоо начал заново:
— Иноплеменный брат мой! Времена года приходят и уходят, теперь же настала пора созревания. Боги сказали нам, что вы, иноплеменные братья наши, уже достигли такой зрелости, что должны выбрать себе племя и храм. И я пришел к тебе, чтобы договориться о церемониях, во время которых каждый сможет выбрать себе фамилию. Это я говорю тебе от имени богов. Но осмелюсь и от себя сказать: я буду счастлив, если ты, брат мой Форд, остановишь свой выбор на храме Криила!
Некоторое время Форд молчал, вникая в смысл его слов.
— Я счастлив, что ты предлагаешь мне свою фамилию, брат Сарлоо. Но у меня и моего народа есть собственные фамилии.
Чмокнув губами, Сарлоо отверг этот довод:
— Их теперешние фамилии — просто слова и ничего более. Теперь им пора выбрать себе настоящие, указующие определенный храм и имя бога, коему надлежит поклоняться. Ведь дети растут и становятся взрослыми!
Форд решил, что без советчика здесь не обойтись.
— И это нужно сделать немедленно?
— Еще не сегодня, но как можно раньше. Боги терпеливы.
Форд созвонился с Заккуром Барстоу, Оливером Джонсоном, Лазарем Лонгом и Ральфом Шульцем и передал им содержание беседы. Прокрутив запись несколько раз, Джонсон хотел как можно лучше вникнуть в суть сказанного, подготовил разные варианты перевода, но от этого дело яснее не стало.
— Похоже, — высказался Лазарь, — либо принимай нашу веру, либо выметайся.
— Верно, — согласился Заккур Барстоу, — пожалуй, здесь все ясно. Что ж, по-моему, стоит согласиться. Из наших лишь немногие имеют какие-либо религиозные предрассудки, которые помешали бы им участвовать в местных культовых действах.
— Вероятно, вы правы, — согласился Форд. — Например, я вовсе не против ради мира с ними прибавить к своему имени фамилию Криил и поклоняться их богу. — Он сдвинул брови. — Но я бы не хотел спокойно смотреть, как их культура поглощает нашу.
— На этот счет не беспокойтесь, — заверил Ральф Шульц. — Неважно, что мы станем делать ради того, чтобы их ублажить. Культурная ассимиляция в любом случае исключена: мы совершенно не похожи на них; я только теперь начинаю понимать, насколько различия между нами глубоки.
— Вот именно, — сказал Лазарь, — насколько.
Форд повернулся к нему:
— Что вы этим хотите сказать? Вас что-то тревожит?
— Да ничего… Только вот я что-то никогда не разделял общего энтузиазма насчет этой планеты.
В конце концов договорились, что обряд посвящения пройдет вначале кто-нибудь один и расскажет о нем остальным. Лазарь настаивал на своей кандидатуре, ссылаясь на право старшего.
Ральф Шульц возражал: это его обязанность; но Форду удалось переспорить всех. Он заявил, что, как руководитель, отвечающий за всех, должен пойти сам.
Лазарь проводил его до входа в храм, предназначенный для церемонии. Форд был без одежды, как и всякий джокайра, Лазарь же оставался в килте, поскольку обряд не допускал присутствия посторонних. Многие колонисты, за долгие годы полета соскучившиеся по солнцу, предпочитали ходить нагишом там, где позволяли приличия, а джокайра практически вовсе не носили одежды, но Лазарь всегда был одет — отнюдь не в силу своих моральных принципов: бластер на голом человеке выглядел бы более чем странно.
Криил Сарлоо приветствовал гостей и повел Форда в храм. Лазарь крикнул вслед:
— Не вешай нос, браток! — и принялся ждать. Выкурил сигарету, прошелся взад-вперед. Лазарь понятия не имел, сколько времени уйдет на процедуру, и неопределенность усугубляла томительность ожидания: казалось, каждая минута тянется по меньшей мере полчаса.
Наконец двери распахнулись; из храма повалили туземцы. Они были чем-то сильно озабочены и при виде Лазаря отворачивали в сторону. Вскоре вход был свободен, и на пороге появился человек. Пулей вылетев из храма, он бросился бежать не разбирая дороги.
Это был Форд.
Не останавливаясь, он миновал Лазаря, слепо устремившись вперед, но через несколько шагов споткнулся и упал. Лазарь поспешил к нему.
Форд не пытался встать. Он лежал ничком; плечи его содрогались в неудержимых рыданиях. Лазарь, присев на корточки, тряхнул его:
— Слэйтон! Что стряслось? Что с тобой?
Форд поднял голову, взглянул на Лазаря мокрыми, полными ужаса глазами и на миг перестал рыдать. Говорить он не мог, но Лазаря, похоже, узнал — протянув руку, Форд прижался к нему и зарыдал пуще прежнего.
Рывком высвободившись, Лазарь отвесил Форду крепкую пощечину.
— А ну, прекрати! Выкладывай, что там стряслось?
Голова Форда мотнулась под ударом. Он прекратил плач, но все еще не в силах был говорить. Взгляд его был мутен. Вдруг на него упала чья-то тень. Оборачиваясь, Лазарь выхватил бластер. В нескольких футах от них стоял Криил Сарлоо, не делая попыток приблизиться. Удерживал его не бластер в руке Лазаря — бластеров он до этого никогда не видел.
— Ты?! — сказал Лазарь. — Чтоб вас… Что вы с ним сделали?
Сообразив, что туземец его не понимает, Лазарь перешел на
местный язык:
— Что случилось с братом моим, Фордом?
— Возьми его, — выговорил Сарлоо дрожащими губами. — Плохо. Очень, очень плохо.
— Это ты мне говоришь?! — буркнул Лазарь, не удосужившись перевести это на язык джокайра.
Совет был экстренно созван в том же составе, за исключением председателя. Лазарь рассказал о происшедшем. Шульц доложил о состоянии Форда:
— Пока что медики не нашли никаких видимых причин его болезни. С уверенностью можно сказать, у администратора неизвестно чем вызванный острый психоз. В контакт с ним вступить до сих пор не удалось.
— А вообще-то он что-нибудь говорил? — спросил Барстоу.
— Несколько слов — и то самых простых. Еда, питье. Любая попытка выяснить, что же его настолько потрясло, вызывает мгновенный приступ истерики.
— И диагноза поставить невозможно?
— Что ж, если вы хотите узнать мое мнение, то, попросту говоря, он до смерти напуган. Но, — добавил Шульц, — я никогда не видел ничего подобного, хотя не раз имел дело с синдромом страха.
— А вот мне доводилось такое видеть, — неожиданно сказал Лазарь.
— Где? При каких обстоятельствах?
— Лет двести назад, — начал Лазарь, — когда я был еще маленьким, я поймал взрослого койота и запер в загоне. Я думал, что смогу его выдрессировать, как охотничью собаку. Но ничего из этого не вышло. И вот сейчас Форд ведет себя точь-в-точь как тот койот.
Наступило тягостное молчание. Тишину нарушил Шульц:
— Я не совсем понял, что вы хотите сказать. В чем же сходство?
— Да, в общем-то, — протянул Лазарь, — я только предполагаю… Что там стряслось, наверняка может сказать только сам Слэйтон, если в силах будет говорить. Я так думаю, мы все здорово обмишурились насчет этих джокайра. Мы посчитали их людьми только оттого, что они с виду похожи на нас и так же цивилизованны. А на самом деле они вовсе никакие не люди. Они — домашние животные. Нет, погодите, — добавил он, — я знаю, о чем вы думаете. На этой планете и люди есть, верно. Настоящие. Они живут в храмах, и джокайра зовут их богами. И это действительно боги!
Никто не перебивал Лазаря, и он продолжал:
— Конечно, вы сомневаетесь. Поймите: не собираюсь я вам тут метафизику разводить, просто говорю, что пришло в голову. Я уверен в одном: в храмах кто-то живет, и этот кто-то настолько могуществен, что его можно назвать богом. И кем бы эти твари ни были, именно они на этой планете главная раса, то есть люди. Все остальные — и мы, и джокайра — для них просто скоты бессмысленные, ручные или дикие. Мы ошиблись, посчитав местную религию за предрассудок, это совсем не так.
