Странный Джон (ЛП) - Стэплдон Олаф (прочитать книгу .TXT) 📗
При помощи своего метода Джон, еще будучи подростком, сумел собрать внушительное состояние, большая часть которого официально принадлежала мне. Как ни странно, он не говорил родителям о своем богатстве до тех пор, пока не пришла пора использовать его ради той цели, которую он поставил для себя в жизни. «Я не хочу портить им жизнь раньше времени, — признался мне Джон. — Не хочу, чтобы они беспокоились о том, как бы им не сболтнуть лишнего». Вместо этого он рассказал им о том, что я стал обладателем крупной суммы денег (официально — благодаря случайной удачной сделке на фондовой бирже), и был бы счастлив помогать его семье, например, оплачивая образование его брата и сестры или организовывая для всех (включая Джона) отдых за рубежом. Скажу честно, благодарности его родителей невероятно меня смущали. И Джон лишь усугублял ситуацию, присоединяясь к общему восхваляющему хору, именовавшему меня «благодетелем» — титул, который он очень скоро сократил до «деятеля», а впоследствии и вовсе сменил на «тятю».
Глава VIII
Возмутительное поведение
Несмотря на то, что на четырнадцатый год его жизни, финансовые операции были основным занятием Джона, они не занимали его всецело. И, посвятив какое-то время усиленному изучению нужных ему предметов, он в дальнейшем мог продолжать дело получения финансовой власти и в то же время уделять внимание совершенно иным материям. Его все более захватывали новые ощущения, которые приходили с подростковым возрастом. Одновременно он всерьез занимался изучением возможностей и ограничений вида Homo Sapiens и того, как они проявлялись в современных мировых проблемах. И по мере того, как его мнение о представителях этого вида становились все более и более нелестным, он стал обращать внимание на поиск существ своего уровня. Но, хотя все это происходило одновременно, будет правильнее писать о каждом из направлений деятельности Джона по отдельности.
Подростковые изменения в организме Джона начались очень поздно по сравнению с другими детьми, и продолжались чрезвычайно долго. В четырнадцать лет его внешность была такой же, как у нормального десятилетнего ребенка. К двадцати трем годам, когда он умер, Джон выглядел едва ли на семнадцать. И хотя физически он всегда сильно отставал от своего возраста, его умственное развитие — и не только интеллект, но так же его характер и восприятие — всегда казалось невероятно превосходящим его фактический возраст. Эта зрелость ума, я должен сказать, достигалась исключительно за счет силы его воображения. В то время, как нормальный ребенок цепляется за старые интересы и поведение еще долго после того, как в нем начинают просыпаться новые чувства и способности, Джон хватался за каждое проявлявшееся в нем новое качество и развивал его до предела лишь благодаря силе и богатству собственного воображения.
Это проявилось особенно ярко в случае с его первым сексуальным опытом. Надо заметить, что отношение его родителей к сексуальному воспитанию детей было исключительным для того времени. Все трое росли, не обремененные обычными ограничениями и одержимостями. Док рассматривал половое созревание исключительно с точки зрения физиологических функций человеческого организма, а Пакс относилась к любопытству и экспериментам своих детей в этой области со спокойным юмором.
Таким образом, можно сказать, что перед Джоном были открыты все двери. Но он воспользовался этой свободой совершенно иначе, чем брат и сестра. Им она позволила лишь развиваться естественным образом, избегнув обычных потрясений. Они поступали так, как детям обычно было настрого запрещено поступать, и не были осуждены за это. Я уверен, что они совершили все «грехи», какие только могли придумать, а затем, не придавая им особого значения, обратили внимание на какие-то другие свои интересы. В домашнем кругу они без стеснения обсуждали секс и процесс зачатия, но никогда — при посторонних, которые «не понимали, что это совсем не важно». Позднее, каждый из них встретил свою первую романтическую привязанность. И впоследствии они оба вступили в брак, и теперь вполне счастливы.
С Джоном все происходило совершенно иначе. Как и другие дети, он прошел период глубокого интереса к собственному телу. Как и другие, он обнаружил особое удовольствие в изучении определенных частей своего тела. Но в то время как у других сексуальный интерес зародился задолго до его осознания, Джон осознавал себя и окружающий мир со всей живостью и многообразием задолго до начала взросления. Поэтому, когда возрастные изменения впервые проявляли себя, и его воображение соотносило их с воспоминаниями о первых детских опытах, его поведение непредсказуемо менялось и могло быть сочтено не подходящим для его возраста.
Так, когда ему было десять (но гораздо меньше — если судить по его физиологическому развитию), Джон пережил стадию развития сексуального интереса, которая более или менее соответствовала развитию детской сексуальности у обычных детей. Но в его случае она была оживлена не по годам развитым интеллектом и воображением. В течение нескольких недель он забавлялся (и возмущал соседей) декорированием стен и заборов «гадкими» картинками, в которых те из взрослых, кого он более всего невзлюбил, изображались в процессе совершения разнообразных «греховных» актов. Кроме того, он совратил других детей с пути истинного, что привело к такому ужасному скандалу, что его отцу пришлось вмешаться. Все это было вызвано, я подозреваю, ощущением импотенции и, следовательно, неполноценности. Джон пытался перейти в пору половой зрелости до того, как его тело было готово к этому. Через некоторое время он покончил с этим интересом, точно так же, как он покончил с тягой к рукопашным сражениям.
Но с течением лет он, видимо, начал осознавать приятные изменения в собственном организме, и совершенно изменил свое отношение к жизни. В четырнадцать лет, его, как правило, принимали за странного ребенка лет десяти. Только немногие, разбиравшиеся в тонкостях выражений лиц, могли предположить, что перед ними — восемнадцатилетний «гений» с задержкой физического развития. В целом пропорции тела Джона соответствовали десяти годам, но в его крепкой мускулатуре, как говорил Док, было что-то не совсем человеческое, и для полноты картины не хватало только длинного цепкого хвоста. Насколько развитие его мышц было обязано природе, а насколько — усиленным тренировкам, я не возьмусь судить.
Его лицо начало постепенно приобретать черты, обычные для подростка, но и без того беспрестанное выразительное движение его губ, крыльев носа, бровей придавало ему взрослое, чужое, почти нечеловеческое выражение. Вспоминая Джона, каким он был в то время, я представляю себе создание, которое казалось то мальчишкой, то старцем, то бесенком, то юным божеством. Летом он обычно одевался в цветастую рубашку, шорты и теннисные туфли, причем все вещи выглядели довольно поношенными. Но крупная голова Джона покрытая короткими платиновыми кудряшки и его огромные соколиные глаза с зеленой радужкой заставляли предположить, что этот наряд был выбран для маскировки.
Так он выглядел к тому времени, как начал открывать для себя привлекательность своего тела, а так же обнаружил поразительную способность заставлять окружающих видеть в нем эту привлекательность. Его желание завоевывать тем более подогревалось пониманием того, что с точки зрения нормального представителя вида в его внешности было нечто карикатурное и отталкивающее. Его нарциссизм, я подозреваю, отягчался и тем обстоятельством, что, с его точки зрения, вокруг не было никого, кто был бы ему равен. Никого, на кого он мог мы смотреть с той смесью эгоизма и преданности, которая отличает влюбленность.
Я считаю необходимым пояснить, что, описывая поведение Джона в то время, я не стремлюсь оправдывать его. По большей части оно кажется мне возмутительным. Будь это деяния кого-то другого, я бы без колебаний осудил их как выражение эгоцентричного и шокирующе извращенного ума. Но, несмотря на самые предосудительные инциденты в его жизни, я убежден, что Джон намного превосходил нас как интеллектом, так и чувством моральной ответственности. Таким образом, даже принимая во внимание его, казалось бы, возмутительное поведение, которое я сейчас вынужден описывать, я чувствую, что правильным будет не осуждать, а вовсе воздержаться от суждений и попытаться понять. Я говорю себе, что, если Джон действительно был высшим существом, его поведение просто обязано было возмущать нас, поскольку мы нашими грубыми чувствами не могли воспринять его истинную природу. В сущности, будь его поведение идеализированной версией нормального человеческого поведения, я был бы менее склонен считать его иным и превосходящим меня существом. С другой стороны, следует помнить, что, хотя его способности превосходили человеческие, он все же был несовершеннолетним, и, возможно, страдал по-своему от неопытности и грубости своего несформировавшегося ума. И, наконец, обстоятельства его жизни были таковы, что не могли не деформировать его, ибо он оказался в одиночестве среди существ, которых он считал лишь наполовину людьми.
