Каллокаин - Бойе Карин (книга регистрации .txt) 📗
— А военная служба? — спросил Риссен.
— Ну если это дело у меня выйдет, то вам нечего беспокоиться, — ответил Каррек. — А не выйдет — так не выйдет, обещать я ничего не могу. Чем вы собираетесь заниматься в ближайшие дни?
— Ставить новые и новые эксперименты.
— По-моему, необходимо ухватиться за ту нить, которую дал этот последний тип. Жертвы-добровольцы вам теперь ни к чему. Я предлагаю вам постепенно размотать весь этот клубок. Будете слушать и записывать. Ну как, согласны?
Риссен задумался.
— В наших инструкциях такие случаи не предусмотрены, — сказал он наконец.
Начальник полиции язвительно рассмеялся.
— Ну, не будем бюрократами. Если вы получите предписание начальника лаборатории — как его там, Муили, кажется? — то, наверно, не станете так педантично придерживаться инструкций, а? Я сейчас иду прямо к Муили. Потом нужно будет сообщить все имена в управление полиции. Тут дело идет о безопасности Империи, а вы — инструкции!
Он вышел, и мы с Риссеном посмотрели друг на друга. Я был буквально переполнен восхищением и радостью победы. Такому человеку, как Каррек, можно было спокойно вверить свою судьбу. У него была железная воля, его не страшили никакие трудности. Но Риссен только смиренно вздохнул.
— Мы становимся просто-напросто еще одним бюро Департамента полиции. Прощай, наука.
Я невольно вздрогнул. Я любил свою научную работу и совсем не хотел ее лишаться Но я утешал себя тем, что Риссен вообще по натуре пессимист. Передо мной же в тот момент встала моя лестница, только куда она вела? Но это должно было выясниться в самом ближайшем будущем.
Час спустя мы получили предписание начальника лаборатории, где было сказано, что отныне наша работа переходит под контроль Департамента полиции. Там уже все были предупреждены, и нам оставалось только позвонить и сообщить имена тех, кого следовало арестовать. Их должны были доставить в течение суток.
Первым попал к нам юноша, лишь недавно покинувший Унгдомслэгер. Его отличало забавное сочетание неуверенности и заносчивости. То и дело он нападал на имперские порядки, к которым, видимо, не успел еще привыкнуть и приспособиться. Но его юношеская самонадеянность, проявившаяся под влиянием каллокаина во всей своей полноте, производила на нас, взрослых людей, скорее комическое впечатление. Он долго рассказывал о своих далеко идущих планах, но в то же время признался, что ему трудно ладить с окружающими, так как они, по его мнению, плохо к нему относятся.
После того как наш предыдущий испытуемый оказался таким тугодумом, я предложил давать всем остальным выговариваться до конца. Но этот юноша был уж слишком словоохотлив, и вряд ли те проблемы, о которых он говорил, могли быть интересны Карреку. Поэтому я решительно перебил его, спросив, знаком ли он с предыдущим испытуемым.
— Да. Он мой сослуживец.
— А вне работы вы с ним где-нибудь встречались?
— Встречались. Он пригласил, меня на вечеринку…
— В районе RQ? В среду, две недели назад?
Юноша засмеялся. Кажется, он готов был с радостью говорить и на эту тему.
— Ну да. Такая смешная вечеринка. Но мне они понравились. В каком-то смысле понравились…
— Вы помните, что там было?
— Конечно, помню. Это все было так странно. Во-первых, я ни с кем раньше не был знаком. То есть в этом-то как раз нет ничего странного. Если люди в свой свободный вечер уходят из дому и собираются вместе, так уж, наверно, чтобы обсудить какое-то дело, насчет работы, или еще что-нибудь — ну, скажем, как лучше провести праздник или как написать прошение начальству, в общем, что-нибудь такое. И ничего удивительного нет. Но здесь-то было совсем другое. Они вообще ничего не обсуждали. Так, сидели и болтали обо всем на свете, а то и вовсе молчали. Иногда они так долго молчали, что я просто пугался. А знаете, как они здороваются? Берут друг друга за руку! Ну какой в этом смысл? Во-первых, негигиенично, а во-вторых, это же просто стыдно — нарочно дотрагиваться до тела другого человека. А они говорили, что это старинный обычай и они только возобновили его, но если кто не хочет, то может этого не делать. Они никого ни к чему не принуждают. Но вначале я их боялся. Нет ничего противнее, чем сидеть и молчать. Кажется, что другие видят тебя насквозь. Как будто ты совсем голый, нет, даже еще хуже, в моральном смысле голый — понимаете? Особенно когда кругом пожилые люди. Потому что они умеют так — разговаривают себе, а сами все за тобой замечают. Правда, я тоже так умею, это очень помогает. Начинаешь чувствовать себя спокойно, как будто избавился от большой опасности. Но там я так не мог. Там это не годилось. Потому что, когда они говорили, то говорили совсем тихо, и вид у них был такой, словно ни о чем другом они и не думают. Вообще-то я считаю, что лучше разговаривать громко. Тогда уже никто не может сосредоточиться ни на чем другом, а ты говоришь и говоришь, а про себя думаешь что хочешь. Они были такие странные. Но под конец мне там понравилось. Как-то спокойно мне стало, понимаете?
Все это было не слишком вразумительно. Но юноша принадлежал к числу новичков, его еще не успели посвятить ни в какие таинства. На всякий случай я спросил:
— Заметили вы там какого-нибудь руководителя? Были у них какие-либо знаки различия?
— Нет, как будто не было. То есть я не заметил.
— Ну, а что они все-таки делали? Говорили о том, что уже совершили или что им предстоит совершить?
— Я ничего такого не слышал. Правда, я и еще кое-кто ушли, не дождавшись конца, и я не знаю, что там было потом. Но, прощаясь с памп, один сказал: “Теперь, когда мы встретимся в миро, мы узнаем друг друга”. Он произнес это так торжественно; и, понимаете, я и вправду поверил, что узнаю их — не только тех, кого я в этот день видел, а вообще их. В них есть что-то особенное, а что — не могу объяснить. Вот когда я вошел сюда, то сразу почувствовал, что вы (тут он кивнул в мою сторону) не принадлежите к ним, а вот насчет вас (его затуманенный взгляд обратился к Риссену) я не так уверен. Может быть, вы из их числа, а может, нет. Я только знаю, что с ними мне спокойнее, чем с другими. У меня нет такого чувства, что они хотят мне зла.
Я быстро взглянул на Риссена. Вид у него был совершенно озадаченный. Скорее всего он никогда не принимал участия в каких-то тайных сборищах, но замечание юноши было все же не лишено оснований. Он правильно угадал в Риссене индивидуалистические черты, нечто такое, что в моем представлении ассоциировалось со слепым кротом.
Придя в себя, юноша впал в полное отчаяние, хотя все, что он выболтал, было сравнительно безобидно. Впрочем, насколько я понял, его больше всего беспокоили излияния насчет собственной личности — те самые, что мы, соскучившись, решительно прервали.
— Я хотел бы многие слова взять обратно, — бормотал он. Ноги его не держали и, стоя на полу, он шатался. — То, что я говорил насчет других, — это все неправда. Я просто хочу знать, как они ко мне относятся. Я совсем не думаю, что они все желают мне зла. И насчет того, что я хочу сделать и кем хочу стать, — так это ведь чистые фантазии, тут нет ни капли правды. И когда я говорил, что с теми странными людьми мне лучше, чем с обыкновенными, это тоже было преувеличение. Я хорошенько подумал и понимаю, что мне лучше с обычными…
— Мы тоже в этом не сомневаемся, — дружелюбно ответил Риссен. — В будущем вам лучше держаться обычных людей. Мы подозреваем, что сборища, на одно из которых вы случайно попали, представляют собою угрозу для Империи. Пока вы вне опасности, но будьте осторожны! А то не успеете оглянуться, как они вас запутают.
После этих слов юноша как ужаленный выскочил за дверь.
Я и сам не знаю, какие зловещие планы мы собирались разоблачить, но мы твердо верили, что после ухода юноши и еще нескольких человек со странной вечеринки какие-то планы там строились. И кто-то же должен был. при этом присутствовать! Мы подробно и основательно расспрашивали еще четверых задержанных, во всех деталях записывали их ответы, и облик таинственного союза мало-помалу начал вырисовываться перед нами. Не раз мы переглядывались и в недоумении качали головами. Ведь можно было подумать, что речь идет о сборище сумасшедших. Ничего более фантастического я в жизни своей не слышал.
