Белый ящер - Вежинов Павел (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗
И замолчал. Приятелям не удалось выудить из него больше ни слова.
— Вы интеллигентные юноши! — сказал он резко. — И сами должны понять, в чем тут дело. Особенно вы, господин Захариев. Всегда легче понять других, чем самого себя.
Кавендиш попытался заказать третью бутылку, но, к счастью, было уже поздно. Философ и не настаивал. Еще спускаясь в ресторан, он приметил, где находится ночной бар. Сердечно попрощавшись, он отпустил приятелей, и те с облегчением удалились.
Ночь была теплой и тихой. В желтом свете фонарей тускло поблескивали пыльные спины машин, уравненных усталостью и ночью. Все одинаковые, они словно бы мстили незнакомому городу за безразличие, отравляя его тяжелым металлическим дыханием. Молодые люди, не замечая их, прошли мимо, занятые своими мыслями.
— Ну как он тебе? — спросил наконец Кирилл.
— Никак. Довольно скучный старикашка. И невоспитанный к тому же.
— Невоспитанный? Почему?
— Ты же видел, как бесцеремонно он записывал.
Кирилл виновато умолк.
— И вообще, неужели тебе не ясно — он приехал сюда ради меня!
— Какое это имеет значение? Все равно мы о нем узнаем больше, чем он о нас.
— Мне нечего от него скрывать! — сухо ответил Несси. — Ни от него, ни от себя.
Расстались они у автобусной остановки возле университета. Несси отправился домой. Странное чувство оставил в нем этот день, полный необычных событий, которые его мысль, едва коснувшись, отбрасывала с отвращением — чувством, пожалуй, столь же неведомым ему, как стыд, пронзивший его сегодня. Мир, представлявшийся ему таким покорным и подвластным разуму, вдруг оказался сложным и уродливо хаотичным. Впервые в жизни Несси почувствовал, что за всем, что он видит, что так легко постигает мыслью, кроется нечто невероятно глубокое и темное — глубже и темнее самых мрачных и бездонных вод.
5
Он плыл по ним с удивительной легкостью, без всяких усилий. Вода неуловимо скользила по его гладкой спине, прохладная, блестящая, еле ощутимая. Вокруг не было ничего, кроме сумерек, темневших и сгущавшихся где-то вдали. И все же слабые его глаза напряженно смотрели вперед, он был начеку. Он не знал, чего страшился, но страх переполнял все его существо — от пустого желудка до кончиков тонких желтых пальцев. Он весь был — плывущий страх и голод. Да, голод, неудовлетворенность и беспомощность.
И вдруг он увидел рыбу. Огромную, неизмеримую взглядом. Она медленно плыла в тихой, упругой воде, лупоглазая, спокойная, наверное, не очень голодная. Потом лениво разинула рот, и он на мгновение увидел белесую пасть, бледные розовые жабры. Верно, сглотнула что-то невидимое. Ощутив что всем своим напряженным существом, он быстро нырнул вниз, вжался в холодную скользкую тину. Здесь он почувствовал себя увереннее — теперь он был так же невидим, как вода, которая по-прежнему ласково струилась над ним. Замерев, он следил, как сверху проплывает твердый белый живот. Потом он исчез, оставив за собой лишь слабые толчки волы, волнуемой мерными ударами рыбьего хвоста.
Но он все лежал не шевелясь в мягкой тине. Зрение у него было гораздо слабее остальных чувств. Вот и сейчас он словно бы кожей ощутил, как из черных глубин выплывают змеи. И только потом увидел их они плыли, сплетаясь, неторопливыми волнообразными движениями, гигантские змеи, каждая намного больше той рыбы. Он уже совсем ясно видел их желтые злые глаза, но знал, что змеи его не замечают, так плотно он слился с дном. Змей он боялся меньше, чем рыбы, даже иногда, в приступе отчаянной смелости, плыл рядом, не упуская их, впрочем, из виду. Змеи тоже его видели, но никогда не нападали — знали, что он плавает быстрее и может внезапно и резко менять направление.
Он снова поплыл вперед, предусмотрительно держась над самым дном, подальше от полупрозрачной бледности, простиравшейся наверху. Наверное, сам того не замечая, он все-таки поел, потому что почувствовал приятное насыщение и удовлетворенность. И тут на него напала другая рыба, непохожая на первую. Очень острая морда, полная зубов пасть. Рыба чуть не проглотила его, но он успел увернуться, и та промчалась мимо, больно царапнув его острым плавником. Он знал, что рыба попытается повторить нападение — еще стремительней, еще яростней. Алчная и ловкая, с хорошим зрением, она могла разглядеть его даже на дне. Он уже чувствовал ее разинутую пасть и с отчаянной быстротой ринулся вверх, поближе к свету, к спасительной границе с другим миром. Что-то ослепительно ударило его по глазам, под ним была грубая земная твердь. И вдруг все кончилось.
На этот раз он не сомневался — это был сон. Несси лежал на спине и смотрел на румянец неба, прохладный, прозрачный, почти осязаемый, словно вода, и, как вода, казалось, готовый хлынуть в их тесный гостиничный номер. Только что пережитый страх все еще струился в его крови, отчетливо бился в висках. Никогда еще не было у него такого живого, такого-беспокойного пульса. Казалось, сердце вообще больше никогда не вернется к своему невозмутимо-размеренному ритму. Несси взглянул на соседнюю кровать. Кирилл спал, повернувшись к нему спиной, спокойно и ровно дышал. Наверное, и сны у него тоже такие — спокойные. Уж его-то вряд ли преследуют в темных глубинах призрачные рыбы.
Часа через два Несси и Кирилл завтракали на верхней террасе ресторана. Они были одни, мраморный мозаичный пол все еще струил ночную прохладу. Молодые люди заказали лимонный сок, чай, яичницу. Дожидаясь, пока подадут завтрак, поглядывали на море, еле вздымавшееся над желтой полоской пляжа. День обещал быть жарким, безветренным, на твердой эмали неба не видно было ни единого облачка. Внезапно Несси прервал молчание.
— Теперь я знаю, что такое страх.
— Что же? — вскинул на него глаза Кирилл.
— Как бы тебе сказать? — хмуро проговорил Несси. — Знаю только, что это нечто позорное и отвратительное.
— Да, ты прав, — ответил Кирилл. — Пожалуй, страх — главное, что в нас есть. Восемьдесят пять процентов нашего тела составляет вода. Девяносто процентов человеческой души — страх. Тотальный страх перед всем, что стоит на нашем пути, — от лифта до начальства.
Несси подавленно молчал.
— И что же такое, по-твоему, страх? Инстинкт или чувство? — спросил он наконец.
— Как тебе сказать. Во всяком случае, разум обычно его поощряет. Не говоря уж о воображении. Не зря же храбреца обычно называют безрассудным.
— Хочешь сказать, что человек трусливей животного?
— Конечно! — Кирилл даже удивился. — Станет, на дороге какая-нибудь корова, и плевать ей на твою ревущую машину.
— Тогда почему я не знаю страха?
— Ты же сказал, что знаешь?
— То было во сне.
И Несси пришлось рассказать Кириллу о своем странном сновидении. Он и не ожидал, что произведет на приятеля такое сильное впечатление. Кирилл слушал не шевелясь, затаив дыхание. Когда Несси наконец умолк, за столом воцарилось долгое молчание.
— Ну, что скажешь? — не выдержал Несси.
— Может, тебе покажется странным, но, думаю, ты увидел кусочек картины, сохранившейся в твоей генетической памяти, в какой-нибудь клеточке мозга, словно фотопленка в хорошей кассете. Сместились какие-то пласты, и она вклинилась в механизм сна. Я бы даже не сказал, что это сон. Фрейд, вероятно, в чем-то прав: сновидения — штука далеко не случайная. Просто мы их слишком свободно, даже произвольно толкуем. Но твой сон образно очень точен — никакой деформации.
— Никакой? А рыбы? А змеи? Даже палеонтология не знает таких громадных животных.
Кирилл снисходительно усмехнулся.
— Не они были огромны, — сказал он. — Ты — мал.
Это было так просто и так убедительно, что Несси буквально разинул рот.
— А тебе никогда не снилось ничего подобного? — спросил он. — Праисторического, я имею в виду.
— Не знаю. Может быть. Снилось мне, например, что я летаю. А ведь это еще более странно. В своей бесконечной эволюции человек вряд ли когда-нибудь был птицей.
— Тогда?..
