Т. 03 Гражданин Галактики - Хайнлайн Роберт Энсон (книги онлайн полные TXT) 📗

Может, Чибис справилась бы лучше, она ведь помнит все слышанное или прочитанное — прямо как мой папа. Но им, наверное, не удавалось надолго удержать ее на одном месте, а я был прикован к постели. Задание это Мамми дала из тех же соображений, из которых мы изучаем австралийских аборигенов, и чтобы получить образец нашего языка. Была и еще одна причина.

Работа была нелегкой, но ко мне был приставлен веганец, который помогал мне, когда требовалось, и сразу останавливался, когда я уставал. Назовем его Профессор Джозеф Яйцеголовый; «Профессор» примерно соответствует его званию, а имя его не произнесешь. Я звал его Джо, а он высвистывал мелодию, которая означала «Клиффорд Расселл, обмороженный монстр». Талант понимания у Джо был почти как у Мамми. И все же как объяснить, что такое «тарифы» и «короли» существу, чей народ никогда не имел ни того ни другого? Английские слова звучали для него просто шумом.

Однако Джо знал историю народов множества планет и мог показывать цветные движущиеся стереокартины, среди которых я находил нужные аналогии. Дело двигалось, я диктовал серебристому шарику, плавающему у моего рта, а Джо, как кот, сворачивался клубочком на платформе вровень с моей кроватью, и диктовал конспект моих слов в другой микрофон. Микрофон был так устроен, что я не слышал ничего, пока Джо не обращался ко мне.

Потом мы спотыкались. Джо останавливался и показывал мне картинку с чем-то, как ему казалось, похожим на то, о чем я говорил. Картинки возникали в воздухе, я мог их рассматривать, как хотел: если я поворачивал голову, картинка смещалась. Это было цветное движущееся стереоизображение, живое и четкое — что ж, через каких-нибудь лет двадцать и мы этому научимся. Забавно, что картинки возникали прямо в воздухе, без видимого проектора, — но это лишь эффект стереооптики; и мы уже способны уместить реальный вид на Большой Каньон в аппаратик, умещающийся в ладони.

А вот что действительно впечатлило меня, так закулисная сторона всего этого. Я задал Джо вопрос. Он напел что-то своему микрофону, и мы промчались по их «Библиотеке Конгресса».

Папа утверждает, что библиотечное дело — основа всех наук, так же, как математика — ключ к ним, и что мы либо выживем, либо загнемся, в зависимости от того, насколько хорошо библиотекари справляются со своей работой. Профессия библиотекаря не казалась мне настолько сногсшибательной, но, возможно, папа говорил о не совсем очевидной истине.

В этой «библиотеке» сотни, а может, и тысячи веганцев просматривали изображения, слушали звукозаписи, и перед каждым находился серебристый шарик. Джо сказал, что они «записывают память». Это было что-то вроде заполнения карточек для библиотечного каталога, только в результате получалось что-то, больше напоминавшее нейронную цепочку памяти в мозгу — девять десятых этого здания занимал электронный мозг.

Я заметил треугольный знак, как у Мамми, но картинка быстро сменилась. Джо тоже носил такой знак (в отличие от других), но я не удосужился спросить, что он означает, потому что зрелище этой невероятной «библиотеки» увело нас к разговору о кибернетике. Позже я решил, что этот знак был чем-то вроде значка масонской ложи или ключика Фи-Бета-Каппа [117] — Мамми была необыкновенно умна даже по веганским меркам, и Джо не намного от нее отставал.

Каждый раз, когда Джо был уверен, что понимает какое-нибудь английское слово, он потягивался от удовольствия, как щенок, которого почесали за ухом. Он полон достоинства, но такой жест не считается невоспитанностью у веганцев. Их тела такие струящиеся и подвижные, что они улыбаются и хмурятся всем телом. Если веганец совершенно неподвижен, он либо недоволен, либо чрезвычайно обеспокоен.

Занятия с Джо позволили мне, не вставая с кровати, увидеть многое. Картинки показали, чем отличается «начальная школа» от «университета». В «детском саду» я увидел веганца, увешанного малышами; они барахтались, как щенки колли, пробирающиеся к миске с молоком по головам своих сестренок и братишек. А вот «университет» оказался местом, полным тихой прелести; странные деревья, травы и кустарники росли вокруг очаровательных зданий сюрреалистической архитектуры, ни на что не похожей; впрочем, я изумился бы, увидев нечто знакомое. Линии в большинстве плавные, а в «прямых» угадывалось, кажется, то неповторимое сочетание, которое греки называли «энтазис» — тонкая грация и сила.

Однажды Джо появился, сияя от удовольствия. Он принес еще один серебристый шар, крупнее прежних. Разместил его передо мной, и пропел своему шару:

«Послушай это, Кип!»

Тут же больший шар проговорил по-английски:

— Послушай это, Кип!

Извиваясь от восторга, Джо поменял шары и попросил меня сказать что-нибудь.

— Что же тебе сказать? — спросил я.

«Что же тебе сказать?» — повторил большой шар по-вегански.

Это был мой последний урок с Профессором Джо.

Несмотря на ненавязчивую помощь, несмотря на талант понимания Мамми, я был похож на доблестного ветерана в военной академии — принятого с почетом, но совершенно не подготовленного к усвоению курса. Я так и не разобрался в их правительстве. Да, у них было правительство, но не похожее ни на одну из известных мне систем. Джо имел представление о демократии, представительстве, голосовании и судопроизводстве; он мог выудить немало примеров с разных планет. Он считал, что демократия «хорошая система, для начала». Это звучало бы высокомерно, если бы им было свойственно высокомерие.

Я никогда не встречал их детей. Джо объяснил, что пока дети не научились пониманию и симпатии к незнакомцу, им не следует встречаться со «странными существами». Я мог бы обидеться на это, если бы сам уже не усвоил азы «симпатии и понимания». В самом деле, если бы десятилетний землянин увидел веганца, он бы либо убежал, либо принялся тыкать в него палкой.

Я попытался узнать у Мамми об их правительстве, о том, как они поддерживают гражданский порядок, о законах, преступлениях, наказаниях, правилах дорожного движения и прочем.

Это был, можно сказать, швах. Она долго размышляла, потом ответила: «Как же можно поступать во вред себе?»

Думаю, их величайшим недостатком было полное отсутствие недостатков. Это ведь может надоесть.

Медики заинтересовались лекарствами в шлеме Оскара — так мы интересуемся травами лекаря-колдуна. Правда это не совсем праздный интерес; вспомните о наперстянке и кураре [118].

Я рассказал им, каково действие каждого лекарства; в большинстве случаев наряду с коммерческим названием я знал его химический состав. Я знал, что кодеин получают из опиума, а опиум из мака. Я знал, что декседрин — сульфат чего-то, но на этом мои знания кончались. Органическая химия и биохимия сложны даже без языкового барьера.

Мы разобрались, что такое бензольное кольцо, когда Чибис нарисовала его и продемонстрировала свое двухдолларовое колечко; также мы договорились о понятиях «элемент», «изотоп», «период полураспада» и «периодическая система». Я хотел, руками Чибис, нарисовать формулы, — но никто из нас не имел ни малейшего представления о структурной формуле кодеина; мы не смогли сделать этого, даже когда нас снабдили детскими игрушками в виде «кубиков», которые соединялись друг с другом только в соответствии с валентностью элементов, которые они представляли.

Чибис отвела душу. Возможно, они от нее узнали немного; зато она много узнала от них.

В какой-то момент я понял, что Мамми не была или не совсем была, существом женского пола. Но это и не важно; быть мамой — это вопрос отношения, а не биологической принадлежности.

Если бы Ной спускал свой ковчег на Веге Пять, каждой твари пришлось бы взять по дюжине. Жизнь это усложняет. Но Мамми — это существо, чье предназначение — забота. Возможно, Мамми бывают разного пола; возможно, это зависит от свойств характера.

Я познакомился с одним веганцем «отцовского типа». Его можно назвать «губернатором» или «мэром», но ближе будет «приходской священник» или «скаутмастер», вот только власть его распространялась на целый континент. Он вошел к нам с Джо во время занятия, поприсутствовал минут пять, призвал Джо хорошо выполнять свои обязанности, велел мне поправляться, быть хорошим мальчиком и степенно отбыл. Он вселил в меня чувство уверенности в себе — как папа, — и мне без объяснений стало ясно, что он «отцовский тип». Было что-то в его посещении от «визита в госпиталь августейшей особы», но без всякой снисходительности — и, ведь без сомнения, трудно было втиснуть в плотное расписание визит в мою палату.