В свободном падении (сборник) - Косматка Тед (книга бесплатный формат TXT) 📗

— Это наши варианты?

Я скомкал листок. Внутри меня что-то сдвинулось. Что-то щелкнуло, и я открыл рот, чтобы заговорить, но произнес совсем не то, что намеревался.

Я рассказал Сатишу о срыве, о пьянстве, о госпитале. Рассказал о глазах в зеркале и что я говорил себе по утрам.

Рассказал о гладкой стальной кнопке стирания, которую я приставлял к голове, — одно нажатие указательного пальца, чтобы заплатить за все.

Сатиш слушал, кивая. Он перестал улыбаться. Когда я договорил, он положил руку мне на плечо и заглянул в глаза:

— Значит, ты все-таки сумасшедший, друг.

— Сегодня тринадцать дней. Я трезвый уже тринадцать дней.

— Это хорошо?

— Нет, но дольше, чем мне удавалось продержаться на протяжении двух лет.

Мы проводили эксперимент. Распечатывали результаты.

Если мы смотрели на результаты детекторов, то на экране появлялись два пятна напротив щелей — сквозь них пролетали частицы. Если не смотрели, на экране возникала картина интерференции.

Мы проработали большую часть ночи. Уже под утро, сидя в полутемной лаборатории, Сатиш заговорил:

— Была однажды лягушка, которая жила в колодце, — начал он.

Я наблюдал за его лицом, пока он рассказывал историю.

— Как-то раз крестьянин опустил в колодец ведро и вытащил из него лягушку. Та заморгала на ярком солнце, потому что увидела его впервые.

«Кто ты?» — спросила лягушка крестьянина. Тот очень удивился. «Я хозяин этой фермы», — ответил он. «Ты называешь свой мир „ферма“?» — «Нет, это не какой-то другой мир. Это тот же самый мир». Лягушка только рассмеялась в ответ и заявила: «Я плавала до каждого уголка своего мира. Северного, южного, западного и восточного. И уж поверь, я точно тебе говорю, что здесь другой мир». Я смотрел на Сатиша и молчал.

— Ты и я, — сказал Сатиш. — Мы все еще в колодце. — Он закрыл глаза. — Можно спросить?

— Валяй.

— Тебе не хочется выпить?

— Нет.

— Мне любопытно… когда ты держал пистолет, то говорил, что застрелишься, если выпьешь…

— Да.

— И в те дни, когда ты такое говоришь, ты не пьешь?

— Нет.

Сатиш помолчал, тщательно подбирая слова.

— Тогда почему бы тебе всего-навсего не говорить это каждый день?

— Это просто, — ответил я. — Потому что тогда я уже буду мертв сейчас.

Позднее, когда Сатиш ушел домой, я провел эксперимент в последний раз. Не глядя на результаты, положил их в два конверта. На первом написал «результаты детекторов». На втором «результаты экрана».

Приехал в отель. Разделся. И встал обнаженный перед зеркалом. Приложил ко лбу конверт, помеченный «детектор».

— Я никогда не взгляну на этот листок, — пообещал я. — Никогда, если только не стану пить снова. — Я посмотрел в зеркало. В свои серые глаза. И увидел, что сказал это всерьез.

Потом взглянул вниз, на второй конверт с результатами экрана. У меня задрожали руки.

Я положил конверт на стол, уставился на него. Буду ли я пить снова? В вопросе заключалось давление, жесткость. Эти конверты знали ответ. Однажды я или открою результаты детекторов, или не открою. Внутри другого конверта или есть картина интерференции, или нет. Да или нет? Ответ содержался в конверте. Он там уже был.

Я ждал в кабинете Сатиша, пока тот не пришел утром на работу. Он положил портфель на стол. Посмотрел на меня, на часы, потом снова на меня.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Жду тебя.

— И давно ты здесь?

— С половины пятого утра.

Он обвел взглядом кабинет. Я откинулся на спинку его кресла, сплетя пальцы на затылке. Сатиш просто наблюдал за мной. Сатиш — умный человек. Он ждал.

— Можешь подключить детектор к индикатору? — поинтересовался я.

— В смысле?

— Можешь сделать так, чтобы загоралась лампочка, когда детектор регистрирует электрон, пролетевший сквозь щель?

— Это нетрудно. А зачем?

— Хочу определить неопределенную систему — и определить точно.

Очковая Машина посмотрел, как проводится эксперимент. Потом изучил картину интерференции.

— Ты смотришь на половину корпускулярно-волнового дуализма света, — сказал я.

— А как выглядит вторая половина?

Я включил детекторы. Полоски на экране сменились двумя четкими пятнышками.

— Так.

— А-а… — протянул Очковая Машина.

Стою в лаборатории Очковой Машины. Здесь плавают лягушки.

— Они осознают свет? — спрашиваю я.

— У них есть глаза.

— Но я спрашивал, осознают ли они свет?

— Да, они реагируют на визуальные стимулы. Они охотники. И должны видеть, чтобы охотиться.

— Так осознают или нет?

— Чем ты занимался, пока не попал сюда?

— Квантовыми исследованиями.

— Это я знаю, — сказал Очковая Машина. — Но чем конкретно?

Я попытался отмахнуться от него:

— Были разные проекты. Твердотельные фотонные устройства, преобразования Фурье, ядерный магнитный резонанс в жидкостях.

— Преобразования Фурье?

— Это сложные уравнения, которые можно использовать для перевода визуальных образов на волновой язык.

Очковая Машина уставился на меня, и его темные глаза стали жесткими. Он повторил, медленно и четко выговаривая каждое слово:

— Чем ты занимался конкретно?

— Компьютерами. Мы пытались создать компьютер. С квантовой обработкой информации, мощностью до двенадцати кубитов. И мы использовали преобразования Фурье, чтобы конвертировать информацию в волны и обратно.

— И он работал?

— Типа того. Мы достигли когерентного состояния двенадцати кубитов и декодировали его с помощью ядерного магнитного резонанса.

— Почему только «типа того»? Значит, он не работал?

— Нет, работал, безусловно, работал. Особенно когда был выключен. — Я взглянул ему в глаза. — Типа того.

Чтобы подключить световой индикатор, у Сатиша ушло два дня.

Очковая Машина принес нам лягушек в субботу. Мы отделили здоровых лягушек от больных, нормальных от монстров.

— Почему они такими стали? — спросил я.

— Чем сложнее система, тем большим количеством способов она может сломаться.

Джой находилась в соседней комнате, работая в своей лаборатории. Услышав наши голоса, она вышла в коридор.

— Ты работаешь по выходным? — спросил ее Сатиш.

— По выходным тише. Я провожу самые чувствительные испытания, когда здесь никого нет. А вы? Значит, вы все теперь партнеры?

— Эрик приложил к этому проекту большие руки, — заметил Сатиш. — Мои руки маленькие.

— Над чем вы работаете? — поинтересовалась она, входя следом за Сатишем в лабораторию. Тот взглянул на меня, и я кивнул.

Тогда Сатиш объяснил все так, как мог объяснить только он.

— О-о… — сказала она. Моргнула. И осталась.

Очковую Машину мы использовали в качестве контрольного устройства.

— Мы проделаем все в реальном времени, — сказал я ему. — Никаких записей показаний детекторов, только индикаторная лампочка.

По моей команде встань там и следи за лампочкой. Если она загорится, это означает, что детекторы зарегистрировали электроны. Понял?

— Да, понял.

Сатищ нажал кнопку. Я смотрел на экран, где у меня на глазах сформировалась картина интерференции — уже знакомый рисунок из темных и светлых полос.

— Хорошо, — кивнул я Очковой Машине. — Теперь загляни в ящик. И скажи, горит ли лампочка.

Очковая Машина заглянул в ящик. Не успел он и слова вымолвить, как картина интерференции исчезла.

— Да, — сообщил он. — Лампочка горит.

Я улыбнулся. Ощутил грань между знанием и незнанием. Мысленно приласкал ее.

Я кивнул Сатишу, и он выключил источник электронов. Я повернулся к Очковой Машине:

— Наблюдая за лампочкой, ты вызвал коллапс вероятностной волны, поэтому мы получили доказательство принципа. — Я обвел взглядом всех троих. — Теперь давайте выясним, все ли наблюдатели были созданы одинаковыми.