Миры Роджера Желязны. Том 4 - Желязны Роджер Джозеф (книги полностью .txt) 📗
Чуть позже я увидел саму башню — массивную, суровую, белую, словно зуб, и страшно древнюю — гораздо старше меня самого… Она словно дышала спокойствием, вознося высоко свои стены над залитыми ярким солнечным светом спокойными водами небольшой бухты.
Преодолев бегом последние сто ярдов, я постучал в решетку ворот под аркой, что вела в небольшой внутренний дворик.
Минуты через две показался незнакомый мне молодой пейанец, который остановился у ворот, разглядывая меня. Я обратился к нему по-пейански:
— Меня зовут Фрэнсис Сандоу. Я пришел, чтобы повидать Дра Марлинга.
Услышав это, юноша отворил ворота и впустил меня внутрь, но по пейанскому обычаю не проронил ни слова, пока я не вошел в дом.
— Добро пожаловать, Дра Сандоу, — произнес он наконец. — Дра Марлинг примет вас, как только колокол известит о начале прилива. Позвольте показать вашу комнату. Я сейчас принесу вам туда еду и освежающие напитки.
Поблагодарив его, я последовал за юношей по винтовой лестнице.
В комнате, что была предоставлена в мое распоряжение, я немного подкрепился. До прилива оставалось еще не меньше часа, поэтому я закурил сигарету и стал смотреть на океан сквозь широкое низкое окно, рядом с которым стояла кровать. Я облокотился на подоконник, сделанный из неизвестного мне материала, который обладал большей прочностью, чем даже металлизированный пластик.
Довольно странный образ жизни, скажете вы. И это, черт возьми, та самая раса, для которой практически нет ничего невозможного? А это тот самый Марлинг, что создал столько миров?
Невероятно, но это так. Марлинг мог бы стать богаче меня и Бейнера вместе взятых и помноженных на десять, если бы только захотел. Однако он предпочел башню на крутом берегу моря, решив жить здесь до самой смерти, которая была уже не за горами. Я не собираюсь выводить из этого какую-то мораль, рассуждая, например, о стремлении избежать контактов с представителями сверхцивилизаций, наводнивших Галактику, об отвращении к обществу любых других существ, не исключая и своих соплеменников — всякое объяснение будет слишком примитивно и неполно. Марлинг жил здесь, потому что ему хотелось здесь жить — и больше мне нечего сказать. При всем при том, мы с ним были родственными душами, различны были лишь размеры наших убежищ. Марлинг сразу же понял это, хотя я до сих пор не могу понять, как он определил, что огонек Силы тлеет где-то в душе несчастного чужака, постучавшего в ворота его башни много веков тому назад.
Устав от скитаний, испугавшись необъятности Времени, я отправился за советом к древнейшей расе во всей Галактике. Страх, завладевший мной в ту пору, не поддается описанию. Вряд ли вам ведомо это чувство — видеть, как все вокруг умирает. Вот что привело меня на Мегапею.
Однако не пора ли мне рассказать вам немного о себе? А почему бы и нет? Пока я дожидаюсь прилива, вполне можно восполнить этот пробел.
Я родился на планете Земля в середине двадцатого века. В этот период истории человеческой расы люди отбросили многие табу и традиции, некоторое время веселились вовсю, а потом вдруг обнаружили, что особых причин для радости нет — человек был так же смертен, как и прежде, и перед ним все еще стояли старые проблемы жизни и смерти, осложненные ещё и тем, что Мальтус все же оказался прав. Я бросил колледж в конце второго курса и записался в армию. Вместе со мной воевать отправился и мой младший брат, только что закончивший школу. Так я впервые оказался на берегу Токийского залива. Потом я вернулся в колледж, чтобы получить диплом инженера, но вскоре решил, что выбор сделан мной неверно, и перешел на медицинский факультет. Потом увлекся биологией, получил степень доктора, специализируясь в области экологии. Мне было двадцать шесть лет, шел 1991 год. Отец мой умер, мать снова вышла замуж. Я влюбился, сделал предложение, получил отказ, после чего отправился в одну из самых первых межзвездных экспедиций. Мне помогло то, что я имел несколько специальностей. Путешествие длилось около ста лет, но экипаж все время находился в анабиозе. Наконец мы достигли одной из планет Бартона и начали создавать колонию. Но не прошло и года, как меня поразила местная болезнь, против которой наши лекарства были бессильны. Тут меня вновь погрузили в анабиоз до тех пор, пока не найдется целительное средство. Разморозили меня через двадцать два года. К тому времени на планету прибыли еще восемь транспортов с колонистами, и вокруг возник совершенно новый мир. В тот же год прибыли четыре больших корабля, но из них на планете остались лишь два. Остальным предстоял полет к еще более отдаленной звезде, где предполагалось основать колонию. Я полетел на одном из этих кораблей, заменив колониста, который решил, что ему хватит за глаза и одного путешествия. Другой такой возможности могло и не представиться, а поскольку я не мог вспомнить даже лица, не то что имени, той девушки, что побудила меня ввязаться в эту авантюру, то желание мое было продиктовано, как мне кажется, лишь любопытством и еще тем, что эта планета была уже укрощена, а я не принимал в этом никакого участия.
Через более чем столетие холодного небытия мы высадились на намеченной планете, и место это мне совсем не понравилось. Поэтому, проведя там всего лишь восемь месяцев, я попросился в экспедицию к еще более отдаленной звезде и отправился к Бифросту, которому в случае успешного завершения нашего полета предстояло стать самым отдаленным форпостом человечества.
Перелет длился двести семьдесят шесть лет. Бифрост оказался мрачным и неприветливым, он напугал меня. Я стал догадываться, что колониста, скорее всего, из меня не выйдет, и тут же отправился в еще одну экспедицию, но было слишком поздно. Неожиданно выяснилось, что люди уже расселились повсюду, установили контакт с другими разумными расами, так как межзвездные перелеты стали занимать недели и месяцы, а не столетия, как прежде.
Смешно? Мне тоже так сперва показалось. Я решил, что все это — какой-то грандиозный розыгрыш. Потом мне сообщили, что я, по всей видимости, оказался самым старым представителем человеческой расы и, похоже, единственным человеком из ныне живущих, который родился в двадцатом веке. Они рассказывали о Земле, показывали ее фотографии. Мне уже было совсем не до смеха, поскольку Земля стала абсолютно иным миром, и я вдруг остро почувствовал свое одиночество. Все, что я изучал в школе и колледже, было уже давно забытым анахронизмом.
Что же я сделал? Решил слетать на Землю и увидеть все своими глазами. Я вернулся в школу, обнаружив, что не утратил прежних способностей. Однако страх не покидал меня ни на минуту. Я чувствовал себя не в своей тарелке. И тогда я впервые услышал о расе, которая могла бы помочь мне обрести опору в жизни, найти себя в том странном мире, куда забросило меня течение времени, о расе, способной избавить меня от чувства, что я — последний житель Атлантиды, бредущий по Бродвею.
Я узнал о пейанцах, в те времена только открытой расе, для которых все чудеса Земли двадцать седьмого века — не исключая и достижений медицины, добавившей человеку пару лишних веков жизни — были давно пройденным этапом. И в полубезумном состоянии прилетел на Мегапею, подошел к первой попавшейся башне, постучал в ворота и попросил вышедшего на стук пейанца:
— Научите меня, пожалуйста.
Это была башня Марлинга — одного из двадцати шести Имя-носящих, о чем я в то время, естественно, не подозревал.
Когда послышался звон колокола, возвещавший о начале прилива, за мной пришел молодой пейанец и проводил меня по винтовой лестнице наверх. Он первым вошел в комнату, и я услышал, как Марлинг о чем-то спрашивает его.
— Дра Сандоу здесь, он ждет, когда вы его примете, — послышался ответ юноши.
— Пусть войдет.
Молодой пейанец выглянул из комнаты и сказал:
— Он просит вас войти.
— Благодарю. Я вошел.
Как я и ожидал, Марлинг сидел спиной ко мне — лицом к окну с видом на море. Три высокие стены веерообразной комнаты были светло-зелеными, словно сделанными из нефрита, а его кровать была длинной, низкой и узкой. Одна стена являла собой огромную, слегка запылившуюся консоль, на маленьком столике у кровати, который, возможно, не двигали с места несколько веков, все еще стояла фигурка оранжевого животного, похожего на рогатого дельфина.
