Музы в век звездолетов - Брэдбери Рэй Дуглас (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Только из-за любви к морю и отвращения к общественной жизни… Госпожа де Сов и я оба испытывали желание на некоторое время уйти от цивилизации. И она и я — хорошие моряки, и мы объединили свои усилия для этой поездки.
Мартен повернулся поочередно к двум своим товарищам; его глаза блестели.
— Оч-чень интересно! — сказал он напирая на слово «очень».
Ручко долго смотрел на меня своими прекрасными глазами.
— Дорогой господин Шамбрелан, — с участием спросил он, — эта дама была вашей любовницей до отъезда или стала ею лишь в путешествии?
Анна с гневом поставила свою чашку на стол.
— Что за вопрос! — сказала она. — Я никогда не была его любовницей. Мы товарищи по спорту, больше ничего… И какое вам до этого дело?
Мартен засмеялся; у него был удивительный смех, детский и в то же время дьявольский.
— Милый друг, — сказал он Ручко, — немножко терпения… Но ее тон был очарователен, не правда ли, Снэйк?
— Да… — задумчиво сказал Снэйк, — такой естественный…
— Дорогие чужеземцы, — обратился к нам Мартен, — вы должны извинить нашего друга Ручко, он думает, что все люди разделяют его любовь к публичным признаниям… Но — я прошу вас извинить и меня — его вопрос был из тех, которые члены Комиссии временной иммиграции вынуждены предложить вам… Говорите без опасений, здесь вы находитесь в стране, освободившейся от всяких условностей… Если вы любовники, мы это отметим, но будем очень далеки от того, чтобы порицать вас за это… Напротив, — с новым оттенком в голосе прибавил он.
— Я говорю без всяких опасений, — ответил я. — Но то, что сказала вам госпожа де Сов, правда… Мы только дорожные спутники, не больше.
— Что? — удивился Ручко. — Вы жили на этом корабле одни, вдали от всякого общественного контроля, и желание не было сильнее вашей гордости?.. Это удивительный случай, — прибавил он вполголоса, оборачиваясь к Мартену.
— Оч-чень интересно! — сказал Мартен. — Я думаю, дорогие коллеги, что более продолжительный допрос мог бы только испортить психологические возможности темы… Я предлагаю отправить их в психариум.
— Согласен, — сказал Ручко, окинув нас нежным взглядом.
— А вы, Снэйк? — спросил Мартен.
Но Снэйк уже несколько минут делал какие-то пометки в записной книжке, время от времени поглядывая на Анну. Он вздохнул.
— Да, — сказал он, — в психариум… разумеется.
— Итак, дорогие гости, — заключил Мартен, — потому что отныне вы наши гости: пока беоты будут не торопясь чинить ваше судно, вас поместят в центральный психариум Майаны. Идите туда смело; с вами будут обращаться ласково; там вас устроят скромно, но достаточно комфортабельно. Мы еще увидимся. Ах, чуть не забыл, дорогие коллеги… Одну комнату? Или две?
— Как? — воскликнула Анна. — Разумеется, две… Но что это за люди? — прибавила она, оборачиваясь ко мне. — Что такое психариум? Уж не посадят ли они нас в дом умалишенных? Неужели ничего нельзя сделать? Ну, Пьер, говорите же!
— Господа… — начал я.
Но я чувствовал, как меня опять охватывает та ужасная застенчивость, от которой меня излечило за последние два месяца лишь одиночество вдвоем.
Ручко сделал мне знак молчать и расплылся в благодушной улыбке, в которой я почувствовал безграничное презрение. Затем, поверх наших голов, как будто Анна и я не существовали, он бросил Мартену:
— Две комнаты! Но вы видели, как бурно они реагировали? Эти бедные люди фанатично верят в реальное!.. Позовите, пожалуйста, кого-нибудь из беотов, мой друг.
Мартен нажал кнопку звонка, и в комнату вошел человек в форме.
— Вы отведете этих двух чужеземцев в психариум, — сказал ему Мартен, — я дам инструкции непосредственно миссис Александер.
Человек поклонился, потом нагнулся к Мартену и шепнул ему что-то на ухо.
— Ах да, правда, — ответил Мартен. — Я и забыл про эксперта. Велите ему войти.
Анна взяла меня за руку.
— Послушайте, Пьер, да сделайте же что-нибудь… Эти люди или считают нас сумасшедшими, или сами сумасшедшие… Они только что говорили об эксперте. А вдруг мы окажемся в заключении? Пьер, вы знаете, что у меня спокойный характер, что я могу быть мужественной, но теперь мне страшно…
Снэйк посмотрел на нее и сделал знак Мартену.
— Удивительно! — отозвался Мартен. — Страх… Вот чего я не видел уже тридцать лет! — И он закончил, будто в театре: — Бо-оль-шой талант!
Открылась дверь, и вошел человек с длинной бородой, в выпачканной красками блузе.
— Здравствуйте, Август, — сказал ему Мартен. — Я посылаю этих двух друзей в психариум, и мне нужна ваша виза.
Человек прищурившись посмотрел на Анну и на меня.
— Она, без всякого сомнения… прелестна… — сказал он, — кожа, которая не боится света… пожалуй, чересчур в английском духе, на мой взгляд, но дело не в моем взгляде… Он… хуже… гораздо хуже… но интересен… прекрасные неровности… (Он большим пальцем очертил мои щеки и подбородок.) Да, сойдет, беру обоих.
Мартен попросил нас встать.
— Сударь, — сказала Анна, обращаясь к Ручко, — вы кажетесь очень добрым… Вы обещаете, что нам не причинят никакого зла?
— Обещаю, — сказал Ручко, беря ее за руки, — я вам обещаю, что мы вас спасем от вас самих.
Наш проводник шел быстро. Мы испытывали странное ощущение неустойчивости, которое твердая почва вызывает у всех, кто провёл несколько недель на борту корабля. Город показался нам необычным. Изящный и цветущий, как некоторые из новых городов Марокко, но с чересчур изысканными формами, утомлявшими ум и глаз. По пути мы с изумлением читали названия улиц: улица Флобера, парк Россетти, аллея Пруста, сады Эвпалиноса, сквер Бэббита, терраса Бэринга, улица Форстера.
— Какой культурный народ! — сказала Анна. — Прогуливаешься точно в библиотеке.
Мы пытались расспросить нашего спутника; он говорил по-английски, но, очевидно, не желал удовлетворять наше любопытство. «Я не получил полномочий. Миссис Александер объяснит вам; она привыкла», — отвечал он на все наши вопросы. Через минуту он указал на здание в глубине площади, похожее на' большой отель, и сказал: «Центральный психариум». Это и была наша будущая резиденция. Ее окружал сад с группами пальм и клумбами лиловых цветов.
— Бывают дома умалишенных, которые делают красивыми, чтобы внушить больным доверие, — сказала Анна.
Внутри психарнум был похож одновременно на больницу и на музей. Повсюду были наклеены ярлыки, виднелись расписания, планы, стрелки: «Свободные субъекты…», «Занятые субъекты…», «Романисты: часы посещений…», «Художники и скульпторы: часы посещений…». По распоряжению приведшего нас человека швейцар трижды позвонил в мелодичный колокольчик и сказал: «Миссис Александер сейчас спустится вниз».
Миссис Александер, должно быть, когда-то была очень хороша собой; она представляла любопытную смесь таитянки и англичанки. Мы с первого взгляда почувствовали к ней симпатию, хотя она держалась важно и почти надменно, как домоправительница высшего ранга, но под этой маской скрывался иронический, веселый, нетерпеливый нрав.
— Я получила ваши приметы по телефону, — сказала она, — и на сей раз — исключительный случай! — эти господа были точны, так что все уже готово… Не хотите ли взглянуть на свои комнаты?
— Мы, главное, хотели бы понять… — сказала Анна.
— Вы все поймете, но сначала надо посмотреть комнаты, — улыбаясь, ответила миссис Александер.
На лифте мы поднялись на третий этаж. Миссис Александер прошла по длинному коридору, открыла одну из дверей, и мы были очарованы. Никогда я не видел более приятной комнаты. Мягкость тонов (серый и бледно-лиловый), классическая форма мебели, неопределенного оттенка стены казались нарочно подобранными по вкусу Анны, каким я его узнал за последнее время. Я не мог удержаться, чтобы не сказать ей об этом.
— Мистер Снэйк сам выбрал комнату, — заметила наша хозяйка.
Она распахнула окно: с широкого балкона, защищенного шторой, открывался вид на голубовато-зеленое озеро, над которым склонились тонкие силуэты кокосовых пальм. А дальше пурпурно-черной массой на ярком небе цвета индиго вырисовывался пик Майаны.
