Вторая попытка - Скаландис Ант (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
– Ему нельзя, – спокойно и неумолимо повторил бедуин.
Селена внезапно перешла на незнакомый язык, гортанный, визгливый, жутко непривычный. Казалось, чужеземные слова, как теннисные мячики, скачут между голыми бетонными стенами узкого тамбура. Бедуин вяло отвечал на том же наречии. Потом Селена повернулась к Виктору и тихо произнесла:
– Тебе сюда, нельзя. Сегодня…
И так она добавила это «сегодня», что Виктор понял: ему в это место будет нельзя никогда .
Бедуин смотрел на Виктора печально и виновато. Селена при всех ее бойцовских качествах и теперешнем возбужденном состоянии, казалось, готова была расплакаться от обиды.
В другой ситуации, когда палят в воздух из автоматов для острастки и перегораживают путь гигантской тушей часового с противотанковым ружьем наперевес, Виктор, наверное, вспомнил бы молодость и рванул напролом, опрокидывая стулья и круша стекла, но сейчас это было абсолютно неуместно, это было все равно что качать права в храме. И он просто повернулся и пошел, бросив через плечо:
– Селена, я жду тебя в своем номере в «Национале». Четвертый этаж, пятая комната.
– Погоди! – крикнула Селена. – А как ты поедешь назад?
Вопрос отрезвил Виктора. Действительно, как? Он представил себе дорогу пешком – девять километров по выжженной долине, вдоль разбитой дороги, сквозь клубы пыли и грохот танков, идущих навстречу. Приятная перспектива. Он остановился и обернулся.
– Я вызову для тебя машину, – сказала Селена. – Джип с шофером будет ждать у внешнего ограждения.
И вдруг снова заговорил бедуин:
– Господин Банев, я бы очень хотел побеседовать с вами. Вы не согласитесь подойти завтра в здание мэрии?
– Во сколько? – агрессивно поинтересовался Виктор.
– В семь часов пополудни.
И пока Банев размышлял над ответом, Селена воскликнула, с провинциальной непосредственностью всплеснув руками:
– Ой, да я же вас не познакомила! Виктор, это – Абэ Бон-Хафиис.
Вот те нате, хрен в томате! Хафиис был известным бедуинским писателем, собственно единственным писателем-бедуином, известным на весь мир. Виктор даже читал несколько его вещей в переводе. Какого же черта он здесь делает, на проходной главного корпуса Лагеря? Или не главного? Господи, какая разница?! При чем здесь Хафиис?
– Я приду, – сказал Виктор.
Селена уже держала в руках плоскую трубочку сотовой связи.
– Иди, тебя ждут. Джип с водителем, – повторила она, закончив разговор по телефону опять же на каком-то собачьем языке.
"Неужели и водитель будет бедуин?" – раздраженно подумал Виктор, одновременно с отвращением поймав себя на этой этнической нетерпимости. Да нет же! Никогда он этим не страдал. И бедуины раздражали его не по национальному признаку – у этого раздражения была совсем другая природа: что-то среднее между психологической несовместимостью и… – как это называлось в годы его юности? – классовой ненавистью. Да, бедуины были людьми другого класса, точнее, даже другого мира, и Виктора раздражала закрытость этого мира, как раздражала всегда, с самого детства, любая закрытость: монастыря, секретного института, лепрозория или департамента тайной полиции. Люди по ту сторону любого кордона знали что-то, чего не знал он, – это было несправедливо, они ограничивали его в праве на знание, в праве, которое Виктор почитал священным для биологического вида Homo sapiens. Однако с годами закрытой информации становилось почему-то все больше, и люди, владеющие исключительным знанием, отдалялись все сильнее от людей обычных, таких, как Виктор, и смотрели на них с высокомерием и снисходительной жалостью. И порою это становилось просто невыносимо, особенно если не выпить вовремя хорошего джину…
В бедуинах причастность к высшему знанию ощущалась особенно остро. Вот почему Виктор тоже не любил этих мрачных бородачей в синих балахонах и их женщин с лицами, вечно закрытыми паранджой, и их детей… Стоп. У них же никогда не было детей. Виктор вдруг только сейчас задался этим вопросом. Как же так? И вспомнился Шопенгауэр, сказавший однажды, что, если бы люди жили вечно, им стало бы ни к чему рожать детей. Бедуины – раса бессмертных. Любопытная гипотеза. Не забыть бы поделиться с Големом…
Мимо Виктора гордо прошествовали пятеро юнцов в сафари – четверо ребят и одна девушка, всем на вид лет по шестнадцать, все удивительно чистенькие, свеженькие, румяные и дышащие прохладой, словно только что пришли с мороза. Селена приветствовала их вертикально поднятой левой рукой со сжатым кулаком, они ответили тем же, а Хафиис выпрямился, расправляя плечи и слегка откидывая назад голову, и сквозь его прищуренные веки полыхала черная ненависть. И это был такой мощный эмоциональный луч, поток лучей, что Виктор физически ощутил его обжигающую силу, отраженную от бодрых детишек-штурмовиков. И сделалось страшно. Такую ненависть в глазах он видел только на войне, а таких подростков он вообще никогда в жизни не видел. И он не знал теперь, кто для него более чужой: бедуины, не имеющие детей, или дети, отказавшиеся от родителей. А ведь в том немыслимом строю на площади маршировал и его собственный внук Август – сын Ирмы.
Безумно захотелось выпить, но он оставил фляжку в разбитом «ситроене». Значит, придется терпеть до города.
Водитель оказался не бедуином, однако был патологически неразговорчив, и, получив от него пару-другую ответов типа "да, нет, не знаю", Виктор задремал. Колонна танков уже прошла, и над опустевшей дорогой в знойном мареве повисла зловещая тишина.
