Солдаты Вавилона - Лазарчук Андрей Геннадьевич (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Ашереи-мужчины били в тайге зверя, чтобы есть его мясо и греться его мехом, и добывали плоды дерев, подобных вечному древу, чтобы вкус мяса никогда не наскучил; а женщины, метательницы стрел, взимали дань с воды и неба. И не переставал куриться жертвенный очаг у подножья древа, и одиннадцать жриц, меняя смертные тела, продолжали свое вековое служение. Каждая имела посвящение зверю: вепрю, быку, льву, коту, волку, коню, оленю, серне, крысе, обезьяне, агнцу. И только над своими зверьми имела власть жрица-воительница… Племя росло не быстро, потому что, благодаря содомским обычаям, каждая женщина имела лишь столько детей, сколько хотела сама и сколько дозволяли жрицы – но все же росло и расселялось по реке вверх и вниз, одолевая в мелких стычках и больших войнах приходящих иногда с Большой реки врагов, ибо боевое искусство храма Ашеры стараниями жриц не забывалось никогда… И так, почти в неизменности, ашереи прожили половину срока, назначенного старыми богами для своего возвращения…
Беда пришла с Большой реки. На тысяче лодок приплыло с низовий и поселилось на берегах ее племя, называющее себя Охон. Они поклонялись медвежьей голове, знали огонь и медь и были невозможно любопытны. Их нельзя было прогнать, от них не удавалось отгородиться. Повадки и обычаи их, шумные, веселые и простодушные, показались привлекательными многим молодым ашереям… Сменилось всего одно поколение, и царь ашереев перестал считаться с Храмом, а следом за царем – и многие из народа. Но, придя однажды с огнем, они нашли лишь обрушенные входы… Просто к тому времени Храм был уже устроен так, что коридоры его и переходы пронизывали и времена, и пространства. И жрицы, рассеявшись по необъятному миру, все равно присутствовали в Храме. Меняя смертные тела, они продолжали служить вечному древу – до завтрашних дней, до исполнения пророчеств, когда старые боги в блеске своем и величии возвратятся в этот мир – но прежде того через открываемые врата хлынут толпы порождений тьмы, бегущих от богов… и жрицам предопределено погибнуть в этой последней битве, ибо не могут державшие мир воспользоваться плодами своего служения…
Дима перетасовал фотографии, сложил в конверт. На него смотрели.
– Я возьму? – спросил он.
– Конечно, Дим Димыч, я много наделал, – солидно сказал Иван. – Берите.
– Как вам все это?.. – жадно спросил Павлик; глаза у него горели.
– Очень может быть, – сказал Дима. – Особенно те, где паровоз тащат…
– А зачем им паровоз понадобился, как вы думаете?
– Никак не думаю.
– Для балласта, – сказа Иван. – Чтобы не качало.
Этот узкоколейный паровоз валялся бог знает сколько лет у подножья Серафимовской сопки, километрах в десяти от города. На фотографии он как бы плыл над землей, оплетенный светлыми ветвящимися лианами. Перед паровозом и позади него шли двое – чем-то неуловимо отличающиеся от людей.
– Это ведь полное доказательство, Дим Димыч, правда? – не унимался Павлик. – С этим уже не поспоришь?
Дима пожал плечами. Совсем не хотелось втягиваться в дискуссию, тем более, что Павлика переубедить – дело безнадежное, так он бредит всякими пришельцами… И вдруг Дима испытал странное ощущение: как будто долго-долго звенело в ушах, и он к этому притерпелся и научился справляться – и вдруг звон прекратился. Что-то подобное случилось сейчас с его мыслями, но что именно – понять было нельзя, и осталось только чувство облегчения…
– Снимали, значит, с Сивой горки… – начал он, но тут в дверь постучали условным стуком.
– Это Танька, – сказал Иван и пошел открывать.
– В общем, так, Павлик, – сказал Дима. – Задание на завтра: поднимись на Катеринину сопку и сделай круговую панораму. Постарайся успеть до полудня. Потом – сюда. Договорились?
– А зачем?
– Есть одна мысль…
По лестнице спустились Иван и Татьяна. Иван, галантный кавалер, шел первым и нес Татьянин рюкзачок.
– Тяжеловато вам будет, Дим Димыч, – ухмыльнулся он, взвешивая рюкзачок на руке. – Постаралась девушка…
Поставленный на стол, рюкзачок тяжело и глухо звякнул.
Татьяна молча откинула клапан, распустила узел. Связками по семь штук, до самой горловины лежали латунные гильзы.
– Пороха три банки, капсюля и девять пачек снаряженных патронов, – сказала она. – Все на дне.
– Танюха! – Дима прижал руку к сердцу.
– Да ладно, – сказала Татьяна. – А это вам, как обещала…
Она повернулась к Диме спиной и задрала свитер и майку до лопаток. Прямо к телу полосками пластыря был прикреплен пистолет. Дима осторожно отодрал пластырь. Потертый зеленоватый «ТТ» с деревянными накладками…
– Ну, Танюха, у меня слов нет, – сказал Дима. – Спасибо тебе.
– Патронов только одна обойма, – сказала она.
– У Василенки попрошу.
– Не говорите только, откуда ствол.
– Я еще не…
Долгий вибрирующий звук, идущий то ли сверху, то ли из-под ног, заставил его замолчать. Все прислушались, переглянулись. Звук не повторялся.
Дима завернул пистолет в газету и опустил в сумку. Шуршание бумаги было неприятно громким.
– Пойду посмотрю, – наконец, сказал Иван. Пашка молча пошел за ним.
Татьяна улыбнулась – полурадостно, полувиновато. Дима взял ее руки в свои и поднес к лицу. Пальцы Татьяны пахли металлом и ружейным маслом. Дима поцеловал их – все по очереди. Татьяна провела кончиками пальцев по его щеке, потом приподнялась на носочках и губами коснулась губ. Тут же отпрянула и сделала знак: тихо! По лестнице кубарем скатился Пашка.
– Идемте, там такое!.. – он не закончил и снова бросился вверх.
Там, наверху, в дверях стоял Иван в позе вратаря, пропустившего наилегчайший мяч. Что-то было не так, но что именно, Дима понял, только оказавшись под открытым небом. Само небо. Он уже успел за последние дни привыкнуть к равномерно светящемуся белесоватому куполу. Сейчас небо приобрело сиреневый цвет и гнусно мерцало, как ненагревшаяся кварцевая лампа. Солнце, которому положено было быть за школьным зданием, висело прямо перед глазами: даже не багровое, а вишневое, огромное, лохматое по краям и с темным, почти черным зрачком в центре. Кровавый глаз…