Повелитель эллов - Юрьев Зиновий Юрьевич (версия книг txt) 📗
— Мой друг Юрий Шухмин понимает язык животных, — нервно сказал Пряхин и облизнул губы.
— Угу, понимаю, — пискнул профессор. — И где ваш друг?
— Вот он, — Игорь слегка подтолкнул меня в спину, и я невольно сделал шаг вперед. Гусь коротко и зло шипанул. Очевидно, он был ревнив.
— А язык людей он тоже понимает? — спросил профессор Игоря.
Я начал думать, как поостроумнее ответить гному, но Игорь успел ответить первым:
— Понимает.
— Прекрасно. — Он повернулся ко мне. — Вас зовут?
Не знаю, уж какой бес дернул меня за язык, но я очень вежливо поклонился и элегантно отчеканил:
— Эуджен Тареску, к вашим услугам.
Игорь от неожиданности раскрыл рот, а профессор нахмурился, недовольно повел плечиком.
— Ничего не понимаю. Вы Эуджен Тареску? Но Эуджен Тареску…
— Строго говоря, нет. Я Эдуард Тарасов.
— Вы что, издеваетесь надо мной? — шипанул уже не гусь, а профессор.
Я уже не мог сдержать раздражение, да и не хотел. Мы ничем не обидели карлика, мы были приветливы и почтительны, и если он решил поиздеваться над нами, ответим ему тем же.
— Боже упаси, я просто старался следовать стилю, в котором вы беседовали с нами.
— Гм, гм, однако! И вы считаете, это остроумно?
— Не очень, но по крайней мере я привлек ваше внимание. Вы злитесь, вы сосредоточены, все ваше внимание сконцентрировано на человеке, стоящем перед вами.
— Гм, гм, довольно необычный способ. Но что-то в нем есть. Надо запомнить. Так вы… э…
— Я… э… Азизбеков. — Я, конечно, понимал, что веду себя некрасиво, что непристойно так разговаривать с человеком старше меня раза в четыре, но ничего не мог поделать с собой. — Извините, профессор, но вы прекрасно знаете, что меня зовут Юрий Шухмин. Ведь знали?
— Если честно, да. Однако… Гм… Давненько не встречал такого… Нахала. Не очень обидитесь?
— Нет.
— Тем лучше. А то мне ведь, с вашего разрешения, сто четвертый годок пошел. Кое-что видел, ви-идел… Итак, вы утверждаете, что понимаете язык животных?
— Нет, я так не утверждаю. Я лишь знаю, что понимаю двух собак: пуделя и овчарку.
— А других животных? — спросил профессор.
— Не пробовал.
— Ага, не пробовал. Ну хорошо, перед вами гусь, обыкновенный серый гусь. Один из излюбленных объектов этологов еще со времен Конрада Лоренца. Вы часом не знаете, о чем Гу сейчас думает?
Назойливый сарказм профессора уже изрядно надоел мне, но я сдержался. Я нисколько не волновался. Меня не волновал приговор столетнего этолога, что бы он ни сказал. Я посмотрел на гуся. Голова его напомнила мне маленькое тесное помещение, что-то вроде чуланчика, в котором помещалось всего две мысли-образа: кормушка с зерном и два гуся, отталкивающих друга друга от этой кормушки.
— О еде. Кроме того, он представляет, как отталкивает от кормушки другого гуся.
— Да, конечно, — вздохнул профессор, — это и есть язык животных. Блестяще.
— Да, но…
— Но посудите сами, как вы можете понимать язык животных? Вы его знаете? Вы его изучали? Я двенадцать лет занимаюсь серыми гусями, я стою на плечах гигантов — моих предшественников, и я не могу сказать, что я полностью понимаю их язык. Вы кто по профессии?
— Сейчас я работаю монтажником гелиообогревателей.
— И прекрасно! — радостно просиял профессор. — Это, надо думать, достойнейшее дело. Вы, надо думать, его изучили и его знаете. И ваши приборы работают прекрасно, и в ваших домах зимой тепло, а летом прохладно. Но язык животных… Если бы вы знали, сколько раз за мою долгую жизнь бесконечные владельцы бесконечных тузиков и мурок уверяли меня, что их четвероногие питомцы необыкновенно умны и умеют разговаривать. Увы…
— Спасибо, профессор, — сказал я, — прошу прощения за то, что отнял у вас время. — Меня абсолютно не волновало, что говорил этот гномик.
— Профессор! — взмолился Пряхин. — Юрочка! Как же так? Я же сам, своими глазами…
— Не надо, Игорек, не унижайся. Сейчас Гу взмахнет три раза крыльями, и профессор Азизбеков будет долго истолковывать, что это значит на языке серых гусей и путать Эуджена с Эдуардом.
Я трижды мысленно раскрыл крылья гуся, и он нехотя воплотил мою команду в действие. Серо-белая гамма внутренней поверхности крыльев была благородной. Несколько светлых маленьких перышков выпали от резкого движения, поднялись вверх от взмахов и плавно осели на пол. Одно прилипло к гусиным экскрементам.
— Не-ет, чу-ушь! — зло пискнул старец. Голос его был так высок, что мне показалось, будто где-то отозвалось звоном стекло. — Не может этого быть! Не мо-жет! Элементарная случайность.
— Мо-жет! — в тон ему ответил я. — Мо-жет! Еще как мо-жет! Сейчас он скажет «га» два раза, а это почти что «да, да», — мне стало весело. Вернулось пьянящее чувство всесилия. Я мысленно промычал «га», одновременно представляя, как гусь вытягивает шею и повторяет за мной крик.
— Га! — сипло выдавил из себя гусь, раз и другой.
— И все-таки нет! И еще раз нет! Потому что этого не может быть.
— Но это же было! — плаксивым голосом взмолился Пряхин. — Вы же сами видели.
Ах, хотелось, хотелось инженеру Игорю Пряхину вползти в историю естествознания первооткрывателем феномена Шухмина. Промелькнула у меня в голове эта юркая мыслишка, но я все же успел наступить ей на хвост в последнее мгновение. Стой, феномен. Почему думать о людях плохо тебе легче, чем думать хорошо? Не потому ли, что ты невольно подгоняешь их под себя и стремишься навязать им какой-то дрянной общий знаменатель? Нет, Игорь Пряхин сражается за тебя, выполняет моральный долг гражданина расширять знания. Прости, Игорек.
— Видел, не видел, все это, молодые люди, не имеет никакого значения, — твердо сказал профессор, и мне показалось, что он даже стал выше ростом. Я знаю, что это невозможно. Я знаю, что телепатии не существует, что никаких приказов отдавать мысленно ни животным, ни людям нельзя. Разговоры, переговоры, слухи. Кто-то о ком-то слышал. Кто-то слышал о ком-то, который якобы видел кого-то… Нет, нет и нет. Наука только тогда наука, когда оперирует проверяемыми и повторяемыми фактами, а не слухами. И от того, что слухи эти повторяются сотни лет, фактами они не становятся. Вступить в мысленный контакт с животным нельзя. Нель-зя! Это чушь, нон-сенс!
