Плоть (авт. сборник) - Фармер Филип Хосе (читать книги бесплатно .txt) 📗
— Ладно, — процедил я сквозь зубы. — Так все-таки что это с вами?
Она не отвечала, только неистово извивалась, хотя и понимала, что высвободиться не сможет, а затем, обессилев, застонала.
— Это то же самое, что и со мною? — спросил я, ошеломленный внезапной догадкой.
Она прекратила борьбу и едва слышно ответила:
— Да.
Я отпустил ее руки. Она перевернулась на спину, но подниматься не стала.
— Вы хотите сказать, — произнес я медленно, все еще не в состоянии поверить в это, — что влюблены в меня?
Она молча кивнула.
И тогда я склонился к прекрасному лицу распростертой передо мной женщины, чтобы поцеловать ее с тем же долго не находившим выхода пылом, с каким всего несколько минут назад обрушился на нее в желании усмирить.
— И все-таки, мне не верится, — признался я чуть позже. — Для меня, разумеется, было вполне естественно влюбиться в вас, даже сознавая, что вы меня ненавидите. Но вы… Почему? Почему вы меня полюбили? Или, если не можете ответить на этот вопрос, объясните хотя бы, почему так издевались надо мной?
— Вам не понравится то, что я скажу. Конечно, можно было бы наплести всякий вздор, на который способен любой завалящийся психолог: о том, что оба мы — выпускники университета, люди, влюбленные в свою профессию и так далее. Различия в мелочах, разумеется не в счет.
На самом деле вся беда заключалась для меня в том, что это произошло. Я не хотела этого. И противилась, как могла — прибегла к старому принципу Джеймса, только примененному, так сказать, с противоположным знаком. А принцип этот таков: если что-то по душе, если страстно желаешь стать чем-то, вот и будь им. Вот я и пыталась вести себя так, словно ненавижу вас.
— Почему? — возмутился я.
Алиса отвернулась, но я взял ее за подбородок и повернул к себе.
— Ну, объясните же…
— Я чувствую себя довольно гадко из-за колкостей, которые позволяла в адрес вашей лысины. На самом деле это не так уж сильно мне не нравится. Скорее, даже наоборот — я буквально влюбилась в то, что вам казалось физическими недостатками. Вот в чем загвоздка. Я проанализировала случившееся и пришла к выводу, что страдаю комплексом Электры.
— Вы хотите сказать, — произнес я, все больше повышая голос, — что полюбили меня за то, что я такой же лысый, как ваш отец, и старше вас, не так ли?
— Ну, не совсем так… Я уговаривала себя преодолеть это чувство, делала вид, что терпеть вас не могу, надеясь, что возненавижу…
Если бы я и так уже не лежал на земле, то непременно свалился бы с ног. Алиса Льюис оказалась одним из тех продуктов современной эпохи, которые настолько привыкли копаться в собственной психике или, как сейчас стало модно говорить, была настолько закомплексована, что готова была расценивать сам факт взаимной привязанности между ребенком и отцом как признак того, что им обоим пора, сломя голову, бежать к психиатру.
— Я в ужасном положении, — призналась Алиса. — Все не пойму никак — то ли я люблю вас как отца, то ли — как мужчину. А может, действительно…
Она протянула руку, чтобы погладить мою лысину, я осознанно попытался уклониться от ласки, но не успел.
— Дэн, да у вас на голове пушок! — неожиданно воскликнула Алиса.
— Что?
Я провел ладонью по черепу. Она была права. Лысину мою покрывала едва ощутимая растительность.
— Значит, — сказал я, в одно и то же время и восхищенный, и ошеломленный сделанным открытием, — вот, что имела в виду та нимфа, когда, показывая на мою голову, сказала, что если бы не «это», она бы подумала, что я еще не пробовал Отвар. Это сделал именно Отвар, который тот парень вылил мне на голову! Ура!!! — высоко подпрыгнув, громко закричал я.
Но не успело еще смолкнуть эхо, как мы услышали ответный крик, да такой, что кровь застыла в моих жилах. Это был оглушающий ослиный хохот откуда-то издалека, громоподобное «И-а!»
— Поливиносел! — догадался я.
Схватившись за руки, мы помчались по дороге и остановились, только спустившись к Федеральному Шоссе номер 24. Там, тяжело дыша и отдуваясь после полумильной пробежки, страдая от жажды пуще прежнего, мы зашагали к Онабаку, до которого оставалась вторая половина мили.
Время от времени я оглядывался, но погони не замечал. Тем не менее, у нас не было никакой гарантии, что Поливиносел не вышел на наш след.
Люди, которые встречались нам повсеместно, несли с собою корзины, бутылки, факелы и были, как удалось выяснить из разговора с одним мужчиной, запоздалыми зрителями, спешащими увидеть отход баржи с останками усопших от причала, находящегося в самом конце Главной Улицы.
— Говорят, что Мэхруд, Бык его имя, будет воскрешать покойников у подножия горы, на вершине которой бьет фонтан из Бутылки. Случится это или нет — все равно, здорово повеселимся. Хорошее жаркое, Отвар, хорошая куча-мала в траве — вот вокруг чего вертится мир.
Я не стал оспаривать это утверждение. И без этих слов было ясно, что эти три вещи лежат в основе всех развлечений туземцев.
Пока мы спускались по Адамс-Стрит, я разузнал об обстановке в долине почти все — мой собеседник оказался очень говорливым, как, впрочем, и все его собутыльники.
Он поведал мне, что на самом первичном уровне теократия начинается с людей, ему подобных, самых что ни на есть середнячков. Затем идут сборщики молитв. Они собирают у населения прошения, сортируют их и те, что достойны внимания, пропускают дальше, направляя к пророкам типа Шиида. Те же осуществляют дальнейшую их фильтрацию и передают мелким богам — Поливиноселу, Аллегории и еще дюжине других, о которых нам еще не доводилось слышать. Только они имеют прямой доступ к Мэхруду или Пегги.
Выполнение назначенной самому себе миссии — быть богом — Мэхруд осуществлял так, словно это был большой бизнес. Многие свои функции он делегировал заместителям вроде Осла, который стал заведовать плодородием, или Шиида, ставшего теперь, наверное, самым довольным своей деятельностью прорицателем из когда-либо живших на свете. Некогда преподаватель физики в Трайбеллском университете и городской метеоролог, теперь он был единственным предсказателем погоды, чьи прогнозы оказывались верными в ста случаях из ста. Зиждилось это на очень прочном фундаменте — Шиид сам делал погоду.
Все это, разумеется, было очень и очень интересно, но сведения я поглощал как-то вяло. И непрерывно оглядывался, чтобы удостовериться в отсутствии Поливиносела. С другой стороны, меня очень беспокоили чувства моей спутницы. Теперь, когда я начал обрастать волосами, не перестанет ли Алиса любить меня? Не является ли ее любовь просто определенного рода влечением?
Не будь мое положение столь неопределенным, я, пожалуй, первым громко бы посмеялся над собой. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день я не стану прыгать от радости, вызванной возможностью обзавестись роскошной шевелюрой и влюбленной в меня красавицей впридачу?
Но уже в следующее мгновение мне все-таки пришлось подпрыгнуть. Правда, не от радости.
Где-то сзади раздался мерзкий, ненавистный хохот Осла. Обернувшись, я узрел золотящуюся в отблеске факелов фигуру мчащегося к нам Поливиносела. Люди с воплями освобождали ему дорогу. Звон копыт по мостовой почти заглушал их крики.
Поравнявшись с нами, он проревел:
— Ну, что теперь, смертный? Что теперь?
Внезапно я споткнулся и упал, а Поливиносел не сумел сразу же остановиться, к тому же Алиса подтолкнула его в спину, и он, взметнув в воздухе копытами, полетел вверх тормашками, увлекая за собой бутылки, корзины с фруктами и маленькие клетки с цыплятами. Визжали женщины, звенело битое стекло, цыплята с писком выскакивали из сломанных клеток… Образовавшаяся куча-мала погребла нашего преследователя, и мы, пробившись сквозь толпу, пустились бежать по Вашингтон-Стрит, которая шла параллельно Адамс-Стрит. Шествие паломников было здесь не столь многолюдным, но вполне достаточным, чтобы затеряться в толпе. В квартале от нас безразмерная глотка Осла продолжала надрываться, взывая к нам: «Ну, что теперь, смертные, что теперь?» Вскоре голос стал как бы тише, а быстрый топот копыт и вовсе перестал доноситься до нас. Отдуваясь, мы перешли на быстрый шаг. Впереди стали видны три разрушенных моста через Иллинойс. Один из туземцев сказал нам, что Мэхруд уничтожил их молнией во время одной ночной грозы.
