В свои разрушенные тела вернитесь - Фармер Филип Хосе (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Потушив сигару о землю, Бартон засунул пластинку в рот.
— Вкус хотя и странный, но довольно приятный, — отметил он. — И похоже, можно привыкнуть к ее употреблению.
Обратившись к женщине, он спросил:
— Пробовали ли вы эту сладкую конфетку, мисс?
— Мне хотелось, но я представила себе, что буду похожа на корову, жующую жвачку.
— Забудьте о том, что вы были на Земле леди, — рассмеялся Бартон. — Вы думаете, что у существ, располагающих могуществом воскресить вас, настолько грубые и низкие вкусы?
Алиса слегка скривилась и сказала:
— Не знаю, что и подумать. А впрочем…
С этими словами она вытащила пластинку и решительно положила ее в рот. Некоторое время они праздно жевали, глядя через костер друг на друга.
— Фригейт упомянул, что он знает вас, — сказал Бартон. — Вернее, знает о вас. Кто же вы, простите мне мое любопытство?
— Между покойниками не может быть секретов, — ответила она легкомысленно. — Так же как и среди бывших покойников.
Она была урожденной Алисой Лидделл и родилась 25 апреля 1852 года.
Бартон отметил, что ему тогда было уже тридцать лет.
…Она была одним из прямых потомков короля Эдуарда и его сына — Иоанна Худого. Отец ее был директором колледжа Церкви Христовой в Оксфорде и соавтором знаменитого греко-английского словаря («Лидделл и Скотт», отметил Бартон). У нее было счастливое детство, отличное образование, она встречалась со многими знаменитостями того времени: Гладстоном, Метью Арнольдом, принцем Уэльским, который был препоручен отцовской опеке на время обучения в Оксфорде. Мужем ее был Реджинальд Джарвис Харгривс, и она его очень любила. Он был «сельским джентльменом», любил охоту, рыбную ловлю, игру в крикет, садоводство и чтение французских романов. У нее было три сына, все офицеры, двое погибли в Великой Войне (во второй раз за этот день Бартон слышал о Великой Войне).
Она все говорила и говорила, как будто выпила вина и оно развязало ей язык. Или как будто она хотела возвести словесный барьер между собой и Бартоном.
Она рассказывала о своем котенке, которого очень любила, когда была ребенком, о могучих деревьях в лесном питомнике своего мужа, о том, как ее отец, работая над словарем, всегда чихал ровно в двенадцать часов дня и никто не знал почему… В возрасте восьмидесяти лет ей присудили Почетную Грамоту одного из американских университетов, кажется, Колумбийского, за ту важную роль, которую она сыграла в создании знаменитой книги мистера Доджсона. (Алиса забыла упомянуть название, а Бартон, хотя и был ненасытным читателем, не помнил ни одной книги этого писателя)
— Это был самый великий день в моей жизни, — сказала Алиса. — Несмотря… Впрочем, был и еще один. — Алиса мечтательно прикрыла глаза. — Это было 4 июля 1862 года. Мне было тогда десять лет… На мне и на моих сестренках были черные туфельки, белые ажурные носочки, белые ситцевые платьица и шляпки с широкими полями.
Она то и дело вздрагивала, как будто внутри боролась сама с собой. И чтобы не выдавать этого, стала говорить еще быстрее:
— Мистер Доджсон и мистер Дакворт несли корзины с провизией для пикника… Мы уселись в лодку возле Фолли Бридж… На веслах сидел мистер Дакворт. Капли воды, подобно стеклянным слезкам, падали с лопастей весел на гладкое зеркало воды.
Последние слова Бартон услышал так, будто они обрушились на него. Он удивленно посмотрел на Алису. Губы ее двигались с нормальной скоростью. Теперь она не могла оторвать взгляда от Бартона, ее глаза, казалось, высверливали в нем отверстия, ведущие куда-то за него, в глубины пространства и времени. Руки были слегка приподняты, казалось, она была чем-то изумлена и не могла ими шевельнуть.
Все звуки усилились. Он слышал дыхание девочки, биение ее сердца и сердца Алисы, урчание ее кишечника и шелест ветерка в ветвях деревьев. Откуда-то издалека донесся крик.
Он встал и прислушался. Что случилось? Почему так обострились чувства? Почему он в состоянии слышать стук их сердец, а своего нет? Он даже ощущал форму и шероховатость травы у себя под ногами. Он почти что чувствовал, как отдельные молекулы воздуха с грохотом ударяются о его тело.
Алиса тоже встала.
— Что происходит? — спросила она. Ее голос обрушился на него, словно порыв ураганного ветра.
Он не ответил, пристально глядя на нее. Теперь, как ему показалось, только теперь, по-настоящему, он рассмотрел ее тело.
Алиса подошла к нему, обмякла и закрыла глаза. На губах выступила влага, и она, раскачиваясь из стороны в сторону, почти что пела:
— Ричард! О, Ричард!
Затем она остановилась. Глаза ее округлились, когда она почувствовала, что объятия Бартона стали сильнее. А когда он наклонился и попытался ее поцеловать, она с криком «Нет! Нет!» отпрянула от него и скрылась во тьме среди деревьев.
Какое-то мгновение он неподвижно стоял. Для него казалось непостижимым, что она, которую он любит так, как никогда никого не любил, может не откликнуться на его призыв.
Она, наверное, дразнит его. Вот в чем дело. Поэтому он ринулся в темноту ночи, не переставая выкрикивать ее имя.
Прошло, должно быть, несколько часов, когда на них обрушился дождь. То ли действие наркотика ослабело, то ли холодная вода отрезвила их — но оба словно в одно и то же мгновение пробудились от этого, больше похожего на сон, наваждения. Она взглянула ему в лицо, освещенное вспышкой молнии, закричала и яростно толкнула его.
Падая на траву, он резко выбросил вперед руку и поймал ее за лодыжку. Она упала на него и на четвереньках попыталась отползти.
— Что с вами? — закричал он.
Алиса как будто пришла в себя. Она села на траву и уткнулась лицом в колени. Тело ее начало сотрясаться от всхлипываний. Бартон встал, поднял ее подбородок и посмотрел в глаза. Где-то поблизости снова сверкнула молния, и Бартон увидел, что лицо женщины искажено мукой.
— Но вы же обещали защищать меня, сэр! — вскричала она.
— Судя по вашему поведению, — возразил Бартон, — вы вовсе не хотели, чтобы я вас защищал. И я не обещал защищать вас от естественных человеческих порывов.
— Порывов?! — заплакала она. — Порывов! Боже мой, я никогда в жизни не вела себя так! Я всегда, слышите, всегда была добропорядочной! Я была девственницей, когда вышла замуж! И всю жизнь я была верна своему мужу! А теперь… С абсолютно незнакомым!.. Только подумать! Не знаю, что это в меня вселилось.
— Значит, я потерпел полный провал, — спокойно сказал Бартон и рассмеялся. И все же в нем зашевелилось чувство раскаяния и горечи. Если бы все это произошло по ее собственному желанию, тогда бы у него не возникло ни малейших угрызений совести. Но эта резинка содержала в себе какой-то сильнодействующий наркотик, и именно он заставил их стать любовниками, страсть которых не имела границ. Этот наркотик сделал из Алисы очень пылкую и страстную женщину, словно это была не добропорядочная английская леди, а опытная наложница в гареме турецкого султана.
— Вы не должны ни в чем раскаиваться и упрекать себя, — нежно сказал он. — Считайте, что вы были одержимы. Во всем виноват дурман.
— Но ведь я допустила это! — воскликнула она. — Я… Я!!! Я хотела этого! О, какая я низкая, порочная девка!
— Что-то не припоминаю, чтобы я предлагал вам какие-нибудь деньги!
Ему вовсе не хотелось быть таким бессердечным, просто он пытался ее разозлить, чтобы она забыла свое унижение. И он преуспел в этом. Она вскочила на ноги и вцепилась ногтями в его грудь и лицо.
Она называла его такими именами, какие высокородной и благовоспитанной леди викторианской эпохи совсем не следовало бы знать.
Бартон схватил ее за запястья, чтобы не допустить серьезных повреждений, и пока он держал ее, она поливала его всякой словесной дрянью. Наконец, она выдохлась и снова начала плакать. Он отвел ее к костру. От костра, конечно, остались только мокрые головешки. Бартон отгреб верхний слой и подбросил свежую охапку сухого сена, лежавшего во время дождя под деревьями. При свете янтарных угольков он увидел, что девочка спит, свернувшись калачиком между Каззом и Монатом, укрывшись сверху копной травы. Он вернулся к Алисе, которая сидела под другим деревом.
