Фата-Моргана 5 (Фантастические рассказы и повести) - Харвей Рэймонд (электронные книги бесплатно TXT) 📗

А началось все это со споров, скандалов из-за его чрезмерной полноты.

Они подолгу ссорились летними ночами. Она просто вопила, орала на него. Ее крик был неприятен, как неожиданный, резкий звук медной трубы.

И он ушел из дома, ушел, чтобы съесть пять тысяч горячих дымящихся сосисок, десять миллионов жаренных в масле пирожков с мясом, целый лес жареного лука и выпить огромные моря апельсинового сока.

От мятных конфет кости у него стали, как у бронтозавра, от пирожков он раздулся, как мяч, в сердце появились боли, и весить он стал двадцать один стоун. [2]

— Уильям Филиппус Фелпс, — сказала ему жена на одиннадцатом месяце их совместной жизни, — ты тупой и жирный.

В тот же день хозяин ярмарки вручил ему месячную зарплату со словами:

— Извини, Фелпс. Теперь, когда ты стал таким толстым, ты мне больше не нужен.

— Разве я не гожусь больше для вашего балагана? Ведь вы всегда были мной очень довольны.

— Был. А теперь нет. Ты сидишь и не делаешь того, что тебе положено.

— Давайте, я буду у вас Толстяком.

— У меня уже есть Толстяк. Толстяки и гроша ломаного не стоят. — Хозяин смерил его взглядом сверху донизу. — Хотя вот что. Если бы у тебя была татуировка… А то с тех пор, как в прошлом году умер Галери Смит, у нас не было такого человека…

Это было месяц назад. Четыре коротких недели. От кого-то он узнал, что где-то далеко, в деревеньке на холмах, жила старушка. Как о ней говорили, мастер своего дела. Так что, если он поедет по проселочной дороге и повернет у реки направо, а потом налево…

Он пересек желтую луговину. Выжженная солнцем трава хрустела под ногами. Красные головки мака качались на ветру, склоняясь до земли. Он подошел к старой хибарке, которая выглядела так, будто простояла тут под дождями и ветрами не одну сотню лет.

Открыв дверь, он увидел пустую, без мебели, комнату, в центре которой сидела древняя старушка.

Глаза ее были словно сшиты красной просмоленной нитью. Нос был заклеен черным воском. Уши ее, казалось, ничего не слышали — будто порхающая стрекозой штопальная игла лишила ее всех чувств и ощущений.

Она сидела, не шевелясь, в пустой комнате.

Вокруг толстым слоем лежала желтая пыль, по которой много недель не ступала нога человека; если бы старушка двигалась, то остались бы ее следы. А следов-то и не было.

Ее руки касались друг друга, как тонкие проржавевшие инструменты. Ступни ног были обнаженными и грязными, как галоши.

А вокруг расположились пузырьки, бутылочки, флакончики с жидкостью для татуировки — красной, ярко-голубой, коричневой, желтой.

И только губы ее, незашитые, начали шевелиться.

— Входи. Садись. Я здесь одна.

Но он не послушался ее.

— Ты пришел за картинками, — сказала она высоким голосом. — Но сначала я покажу кое-что.

Она широко открыла ладонь.

— Смотри! — выкрикнула она.

Это был вытатуированный портрет Уильяма Филиппуса Фелпса.

— Это же я! — воскликнул он.

Ее крик остановил его у дверей.

— Не убегай!

Он застыл у порога спиной к ней.

— Это я, это я на твоей руке!

— Этой картинке уже пятьдесят лет. — Она поглаживала ее рукой, лаская, как кошку, снова и снова.

Он повернулся.

— Это старая татуировка.

Он подвинулся к ней поближе. Потом еще приблизился, склонился над картинкой и, моргая, смотрел на нее. Он вытянул дрожащий палец, чтобы потрогать картинку.

— Старая. Но это невозможно! Ты не знаешь меня. Я не знаю тебя. Твои глаза, они сомкнуты.

— Я ждала тебя, — сказала она. — И многих других.

Она показала свои руки и ноги.

— На них изображены те, кто уже приходил ко мне. А вот здесь, на этих картинках, те, кто навестят меня в следующие сто лет. И ты, ты пришел.

— Но как ты узнала? Ты же не видишь!

— Я чувствую тебя, как чувствуют львы, слоны и тигры. Расстегни свою рубашку. Я нужна тебе. Не бойся. Мои иглы так же чисты, как и руки доктора. Когда я закончу расписывать тебя, я буду ждать, когда придет еще кто-нибудь, кто во мне нуждается. Хорошо, что ты пришел. Однажды, возможно, лет через сто, я пойду в лес и лягу там под белыми грибами, а весной ты увидишь на этом месте маленький голубой василек.

Он начал расстегивать пуговицы на рукавах.

— Я знаю Далекое Прошлое, Светлое Настоящее и еще более Далекое Будущее, — шептала она.

Ее глаза были поражены слепотой, а лицо было обращено к человеку, которого она не видела.

— Ты видел картинки на моей коже. И у тебя будут такие же. Ты будешь единственным настоящим Разрисованным во всей Вселенной. Ты увидишь удивительные картинки, которые никогда не забудешь. Я оставлю на твоей коже картинки Будущего.

И она уколола его иглой.

Он помчался обратно на ярмарку, в балаган, опьяненный страхом, но в приподнятом настроении. О, как быстро эта старая колдунья расписала его цветными рисунками. Он сидел и чувствовал, как ее волшебные иглы колют и жалят, точно осы. А потом его усталое тело ожило. Он стал весь такой цветистый и узорчатый, словно его пропустили через типографский пресс, печатающий цветные изображения. Он оказался в дивном одеянии из троллей и ярко-красных динозавров.

— Посмотри на меня! — крикнул он Лизабет.

Он сорвал с себя рубашку. Она подняла голову от туалетного столика и взглянула.

Он стоял перед ней полуобнаженный, при свете электрической лампочки, свисающей с потолка их передвижного домика на колесах, выставив вперед свою невероятно обширную грудь. Чего только на ней не было!

Вот начала скакать полудевица-полукоза, как только задвигались его бицепсы. А здесь, на подбородке, разместилась целая Страна Потерянных Душ. В этих многочисленных жировых складках, напоминающих меха аккордеона, притаилось множество маленьких скорпионов, жучков, мышек. Они сталкивались, давя и уничтожая друг друга, прятались, выглядывали из-за укрытий, снова исчезали, когда он поднимал или опускал свои подбородки.

— Боже мой! — воскликнула в ужасе Лизабет. — Мой муж какое-то чудище!

Она выскочила из домика, и он остался один, лицом к лицу с зеркалом.

Зачем он это сделал? Чтобы найти себе работу? Да. Но, в основном, для того, чтобы скрыть свою полноту, жир, наросший в огромном количестве на его костях. Спрятать жир под слоем красок и удивительных фантазий, спрятать его от своей жены, но больше всего от самого себя.

Он подумал о последних словах, сказанных старушкой. Она нанесла ему на кожу два особых рисунка: один — на груди, другой — на спине, но не позволила посмотреть на них. Она покрыла их кусочком ткани и закрепила липким пластырем.

— Тебе нельзя смотреть на эти два рисунка, — сказала она.

— Почему?

— Ты можешь взглянуть на них, но только позже. На этих картинках — Будущее. Сейчас их нельзя увидеть, иначе ты их испортишь. Они еще не совсем закончены. Я нанесла краску на твою кожу, и пот, который она выделяет, доведет дело до конца. Картинка Будущего — это отражение твоих мыслей, а пот лишь поможет завершить ее.

Она усмехнулась беззубым ртом.

— В следующую субботу, вечером, ты можешь объявить: «Открытие Тайны! Смотрите, как Разрисованный открывает Тайну!» Таким образом ты сможешь зарабатывать деньги — ты будешь выставлять свою Тайну напоказ, как картину в Художественном музее, и брать за это деньги.

Скажи им, что у тебя есть картина, которую даже ты сам никогда не видел, которую еще никто никогда не видел. Самая необычная из всех написанных картин. Почти живая. И к тому же, она предсказывает Будущее. Пусть бьют барабаны и играют трубы, а ты будешь стоять и открывать людям Тайну.

— Это неплохая мысль, — сказал он.

— Но приоткрой только картину на груди, — посоветовала она. — Она будет первой. А картинку на спине сохрани под липким пластырем до следующей недели. Понятно?

— Сколько я за это должен?

— Нисколько. Ты мне ничего не должен, — ответила она. Если ты будешь ходить с этими картинками, я буду вознаграждена. Я буду сидеть здесь следующие две недели и думать о том, насколько умны мои создания, ибо я расписываю их так, чтобы они соответствовали каждому человеку и его внутреннему миру. А теперь иди и никогда сюда не возвращайся. Прощай.