Пасьянс гиперборейцев(Фантастические повести и рассказы) - Ткаченко Игорь (читать книги онлайн txt) 📗
Я вздрогнул и отвернулся.
За окном слышались командные голоса. Там маршировали по плацу и выполняли упражнения с оружием и без, а за серыми приземистыми бастионами тянулось выжженное солнцем холмистое плато с редкими чахлыми деревцами.
Я узнал это место: дзонг Оплот Нагорный в ненавистнейшем из миров Дремадора.
На плечо мне опустилась тяжелая рука.
— Нравится? — спросил дед Порота.
Я обернулся и слова застыли у меня на губах. Дед Порота… впрочем, назвать дедом этого гладко выбритого здоровяка никто бы не решился. Десантная камуфла с нашивками легата туго обтягивала могучую грудь. Из-за спины торчали рукоятки клинков в заплечных ножнах. Легат Порота Тарная.
Я покосился на портрет, легат довольно ухмыльнулся.
— Да, — сказал он. — Это тоже я. Где нужна дисциплина и порядок, там появляюсь я.
Он горделиво выпрямился и выпятил подбородок, а мне расхотелось его спрашивать. Не нравился он мне таким выбритым, подтянутым и холодным. Почудилось мне вдруг, что не в новенькой он десантной форме, а все в той же пятнистой шкуре и с дубиной в руках.
Легат Тарнад отечески потрепал меня по плечу.
— Не напрягайся так, — добродушно сказал он. — Отлично тебя понимаю. Молод, горяч, мысли всякие бродят. Это хорошо. А дурь, она в боях быстро обжигается, там рассусоливать некогда. И не заметишь, как мужчиной станешь. Сегодня у тебя последний вечер, напейся, девку какую-нибудь подцепи, чтоб было что вспомнить на марше, а завтра с утра…
Он метнулся вдруг к ящику с песком, навис над ним, пристально вглядываясь в крохотные домики, пушечки и человечков. Некоторое время он что-то разглядывал, неразборчиво бормоча под нос, скрипел зубами, а когда выпрямился, лицо его было перекошено злобой и вытянулось вперед, став похожим на волчью морду.
— Так-с, опоздали, — прохрипел он. — Еще раз опоздали… К вечернему землетрясению… Ну-с, господа, пора…
Он расправил камуфлу, сунув под ремень большие пальцы рук, которых презирают.
Неужели и это тоже я?
Я заглянул в ящик. Точно такой же был у нас в кабинете по тактике на военной кафедре в университете. Песок и фигурки, сизый дымок с крохотными язычками пламени, искусно сделанными укреплениями, огромный город посередине песчаного острова. Я наклонился ниже, чтобы разглядеть детали. Фигурки двигались! В ближнем ко мне углу ящика из лужицы, окаймляющей песчаный остров, выползали черные машины, выстраивались клином и двигались, плюясь искорками, на укрепления. Сопротивления они почти не встречали, и к вечернему землетрясению все было кончено.
Там, где был штаб, из-под обломков перекрытий и узлов рваной арматуры еще огрызался короткими очередями пулемет; ему вразнобой и негусто вторили развалины казарм, и взрывы гранат наносили ущерб разве что наползающим клочьям тумана.
Группами и поодиночке люди еще пытались как-то организовать оборону, пробиться к ангарам с бронетранспортерами и застывшим на летнем пятаке винтокрылам.
Безумие отчаянья: с начала боя ни одной машине не удалось подняться в воздух, и не перекрестный огонь был помехой. Но люди не верили, что техника, творение их рук и ума, в очередной раз предала их, и бежали, лезли сквозь настильный огонь под защиту мертвой брони.
Так уж были устроены эти люди: надежда покидала их с последним ударом сердца.
Еще ухала раскатисто под покосившейся аркой складских ворот выкаченная на прямую наводку пушчонка, и заботливо передавались из рук в руки снаряды.
Еще бросались под гусеницы, обвязавшись гранатами, отчаянные из отчаянных.
Еще…
Впрочем, это было уже все равно.
Тяжелые, матово лоснящиеся черные танки, клином врезав масло укреплений, расползлись по дзонгу. По-хозяйски неторопливо, уверенные в своей безнаказанности, надвигались на огневые точки, хрипло рявкали, окутывались едким дымом. То, что осталось, основательно перемалывали гусеницы.
Последней умолкла пушчонка. Расчет накрыло прямым попаданием. Рухнула арка ворот. Хрупнули под траками снарядные ящики, танк развернулся на месте, вминая в землю кровавые ошметки.
Изроды, не скрываясь, бродили среди дымящихся развалин, делали привычную работу: сноровисто приканчивали раненых ударами клинков в горло, вспарывали животы, за ноги стаскивали трупы в общую кучу, на фоне этой кучи позировали перед объективом. Короткие подкованные сапоги скользили на зыбкой от крови земле.
Двое в черных мундирах и голубых касках, нарочито громко топоча, поднялись по ступеням почти не пострадавшего знахарского пункта, скрылись внутри. Третий, с камерой наизготовку, остался внизу. Ждать пришлось недолго. Изнутри послышался шум, крики, что-то с грохотом обрушилось, и на крыльце появились его приятели, волоча девчонку в белом халате. G упрямым лицом, закусив губу, она упиралась обеими ногами и молча отдирала впившуюся ей в запястье когтистую лапу.
Споткнувшись на высокой ступеньке, изрод ослабил на мгновение хватку, девчонка вырвалась, но кто-то из подоспевших на шум подставил ей ногу, и она ничком рухнула на землю. Заросшие жесткой рыжей шерстью лапы тотчас вцепились в нее.
Камера тихо жужжала, оператор выполнял свою долю работы — снимал втоптанные в грязь обрывки белого халата, закаченные глаза, разорванный в крике рот, жадно шарящие по телу лапы, оскаленные слюнявые пасти, а когда все закончилось, и черные клинки пригвоздили к ступеням растерзанное тело, вынул из камеры кассету и вложил ее в холодеющую испачканную йодом ладошку.
Как визитную карточку.
Чтоб не ошиблись те, кто придет сюда позже. Чтоб поняли все так, как надо. И испытали то, что надо. И почувствовали то, что их заставили почувствовать. Это ведь так просто.
К вечернему землетрясению все было кончено.
В последний раз рыкнув моторами, замерли танки. Движения изродов, неуловимо стремительные в начале нападения, замедлились, стали угловатыми и неуклюжими и, наконец, словно повинуясь приказу или же просто потеряв интерес к происходящему, с гибелью последнего защитника черные фигуры застыли там, где приказ их застал. Или там, где покинули их силы или иссяк интерес.
К вечернему землетрясению все было кончено.
Живых в дзонге не осталось. Неистовая дрожь земли обрушила то, что еще не успело обрушиться, огонь подобрался к складу с горючим, волной пламени захлестнуло летний пятак, но это уже не могло никому повредить. Изроды растворились в клубах тяжелого, жирного дыма.
А земля все билась в ознобе и никак не могла успокоиться, задавшись целью стереть в пыль развалины дзонга. Порывы ветра раздували пламя пожаров, расшвыривали лохмотья огня, и скоро дзонг превратился в огромный погребальный костер.
Но и этого было мало.
Прорывало нарывы окрестных гор. Выросли на их вершинах султаны дыма, обрушился град камней на изуродованную землю, и по склонам в облаках пара поползли багровые языки, затопили окопы и противотанковые рвы, играючи слизнули с плаца бронетранспортеры, подмяли выгоревшие остовы бастионов.
Дзонг исчез. Лава покрыла его.
Как мазь, которой больной покрывает свои язвы.
Я отшатнулся, едва сдержавшись, чтобы не грохнуть кулаком по этому игрушечному кошмару. На мой зов о помощи никто не откликнулся, квартира была пуста. Я вернулся к ящику. Дымились конусы крохотных гор, багрово светилась между ними, на месте укреплений, расплавленная лепешка? Неподалеку, на расстоянии карандаша, были еще укрепления, и дальше были правильной формы разноцветные лоскуты полей, рощ; змейки дорог рассекали поселки, а еще дальше был город, и по улицам сновали машины.
Бывший Парадизбург, ныне Новый Армагеддон.
Я узнавал знакомые площади, Институт, помпезную громаду здания Совета Архонтов, нашел проспект Юных Лучников и обшарпанную панельную пятиэтажку. Я нашел даже знакомое окно и склонился ниже, чтобы рассмотреть, что за ним, но в этот момент из среднего подъезда выскочил всклокоченный человечек в испачканной краской рубашке, заметался на площадке перед домом, наконец решился, пересек улицу и через сквер с мемориалом Безумству Храбрых направился к центру города. Я недоумевал. В этом районе мне решительно нечего было делать и не жил никто из знакомых, но тот, в рубашке, испачканной краской, которой были закрашены заморские страны на политической карте мира, похоже знал, что делает. На проспекте Благородного Безумия он смешался с толпой пикетчиков и отказников перед зданием управления Неизбежной Победы, и я потерял его из виду.
