«На суше и на море» - 72. Фантастика - Абрамов Александр Иванович (книги без сокращений txt) 📗
Михаил Грешнов
ТРИНАДЦАТОЕ ИЮНЯ, ПЯТНИЦА
1
Сначала были голоса. Нет, сначала был порыв ветра. Поднялись и опустились уголки листков рукописи. Сперва Мэкензи не обратил на это внимания, хотя окно перед ним было закрыто. Но тут его отвлекли голоса, они возникли у него за спиной, там, где поднимались стеллажи с книгами и где в этот момент никого быть не могло. Мэкензи работал в кабинете один.
— Это он, — сказал первый голос с волнением, даже торжественно, — Роберт Эмиль Мэкензи.
Второй голос, спустя секунду, словно кто-то вглядывался в Мэкензи и опознал его, подтвердил:
— Судя по фотографии — он.
— Подойдем ближе, — сказал первый голос.
— Подойдем, — согласился второй. Голоса были молодые, звонкие, удивительно звонкие — в них звенели серебро и хрусталь.
— Что он пишет? — спросил первый голос.
— Если о биогенезе, то мы попали вовремя, — отозвался второй.
Мэкензи посмотрел на радиоприемник. Зеленый глазок индикатора не горел. Ученый обладал крепкими нервами — сидел и ждал, что будет дальше. Кто забрел в кабинет?… Может, переутомление? Он много часов не вставал из-за письменного стола. Но он явственно ощутил чье-то присутствие. Мэкензи повернул голову. Рядом, почти касаясь его, стояли юноша и девушка. Их красоту, необычность нарядов, непринужденность движений Мэкензи оценит потом. Сейчас он видел только, что они стоят и смотрят на его рукопись. В руках у девушки портрет в черной рамке. Это портрет его, Мэкензи, вырезанный из какой-то газеты. Молодые люди продолжали глядеть на рукопись, не обращая внимания на Мэкензи даже тогда, когда он спросил у них:
— Кто вы?
Только когда Мэкензи, поднявшись с кресла, схватил юношу за плечо, тот отпрянул, ошеломленный. А девушка вскрикнула и, схватившись правой рукой за левую, на которой у нее был браслет, стала лихорадочно щелкать микровключателем. Юноша стоял у стеллажа и смотрел на Мэкензи.
Тот повторил:
— Объясните же, наконец, кто вы?
Потом они сидели втроем и не могли начать разговора. Молодые люди озирались по сторонам, поглядывали на дверь, словно боялись, что кто-то появится на пороге. Мэкензи вышел из-за стола и закрыл дверь на ключ:
— Сюда никто не войдет, — сказал он.
Это успокоило незнакомцев. Но Мэкензи стало не по себе: он захлопнул их, как воришек, они могут подумать, что он позвонит в полицию.
— Я не буду звонить, — Мэкензи выключил телефон. — Но объясните мне, кто вы и откуда?
Мэкензи был ученым, в библейские чудеса не верил: пришельцы — не ангелы. Однако появиться из ничего на семнадцатом этаже «Кемикл америкен корпорейшн», в центре Лос-Анджелеса, могли только ангелы. Мэкензи рассматривал их: никогда он не видел таких красивых людей. Кинозвезды померкли бы перед ними. И диво — Мэкензи не находил слов, чтобы описать их красоту. Может быть, потому, что он не художник и не писатель, а может, не хватает слов? Если сказать, высокого роста и удивительно сложены, это не передало бы и сотой доли впечатления от них. Ни белая кожа, ни длинные пальцы не дали бы представления о совершенстве их рук, если бы не движения, плавные, законченные, даже в самом маленьком жесте. Одежда? Ткань совершенно неизвестна Мэкензи. То же можно сказать о покрое. У девушки это не платье, не сари и не хитон. И в то же время — все от этих одежд. У юноши наиболее знакомым был пояс, широкий, как у тореро. А их лица, глаза!.. Нет, пришельцы — не ангелы. Они из плоти и крови. Но достаточно глянуть на этих двоих, чтобы убедиться: на Земле таких нет. Особенно хороша девушка: ровные, словно прочерченные по нитке брови, совершенный овал лица и глаза, в которых плещет и дышит море.
Пришельцы молчали, и молчание становилось невыносимым. В голове у Мэкензи возникали сотни вопросов, но он не знал, на котором остановиться. Опять спросить, кто они и откуда? Юноша опередил его:
— Мы из будущего, — сказал он. — Из две тысячи четыреста семьдесят третьего года.
Девушка кивнула, подтверждая его слова.
Пять веков! Мэкензи не сомневался в правдивости пришельцев, он достаточно пригляделся к ним, чтобы поверить в необычайное.
— Пять веков! — воскликнул он. — Что же вам нужно здесь?
Пришельцы не ответили. Только девушка смяла портрет, словно желая спрятать его. Теперь стала видна надпись под фотографией: «13 июня, пятница…» Клочок газеты был оборван так, что года Мэкензи не увидел.
— Пять веков! — опять повторил Мэкензи и машинально предложил: — Давайте знакомиться. Меня зовут Роберт Мэкензи, химик-биолог.
— Лед Ивен, — представился юноша.
— Эда Люс, — сказала девушка.
Ни поклона, ни улыбки. Они назвали себя, и только. Мэкензи тоже не встал из-за стола, не подошел к ним. Может быть, через пять веков и не принято будет, знакомясь, подавать руку. Каждое время имеет свои условности.
Разговор по-прежнему не клеился. Мысль вращалась вокруг одного-двух вопросов. Мэкензи спросил:
— Что привело вас сюда?
— Ваше открытие, — ответил Лед Ивен.
Мэкензи посмотрел на рукопись. Только что он закончил последний абзац. Чернила еще не высохли, когда листки колыхнул ветер перед появлением пришельцев из двадцать пятого века. Их интересовало открытие? Но ведь в далеком будущем должны были бы о нем знать. Или открытие Мэкензи не дошло до них, затерялось? Они ищут теперь его истоки, автора, который за час до их появления думал, что осчастливит человечество, навсегда избавив его от голода. Наверное, заблуждался он на этот счет и напрасно гордился собой…
Мэкензи взял листки и, медленно перебирая их пальцами, вглядывался в неровные строчки, читал отдельные фразы. Середина двадцатого века: революция в физике, ядерная энергия, поиски кварков — первоосновы материи… Последняя четверть века — революция в биологии: синтезирован белок, рядом его открытие — биогенез. Название до дерзости смелое. Но дерзать — значит быть настоящим ученым, смотреть вперед. То, чего добился Мэкензи, еще не создание жизни, открыватель не переоценивает свой труд. Но это первый шаг к овладению тайнами живой природы, и название «биогенез» устремлено в будущее.
Сейчас, когда труд готов, отлит в четкие законы и формулы, Мэкензи листает готовую рукопись и вспоминает прошлую свою жизнь. Что двигало им? Честолюбие? Жажда денег? Сын фермера из Айдахо, он замешан не на этих дрожжах — славы и денег ему не нужно. Зато он помнит детство, лица, глаза, в которых одно желание — добыть хоть немного пищи, чтобы не умереть с голоду. Он видит миллионы рук — детских, старческих и мозолистых, тянущихся к куску хлеба. Слышит плач голодающих, и в нем — свой детский плач.
Ему удалось выбиться в люди. Работал в ресторане: мыл посуду. Было это в Чикаго, в университетском квартале, ему едва исполнилось семнадцать. Сдружился с Бэйлом, студентом-химиком, тот обратил внимание на способности Мэкензи, помог в учебе. Мэкензи поступил в университет. Здесь услышал о русском биологе Тимирязеве, о его идее создания искусственной пищи. Мир без голода! Предвидение? Мечта?… Она захватила Мэкензи, стала его мечтой. Россия! Оттуда шли вести все более удивительные: мысль о синтетической пище развивает академик Несмеянов. Создана искусственная икра!.. Мэкензи покорен. А дальше — работа, работа. Мэкензи получает ученую степень. Приглашен первым консультантом в «Кемикл америкен» — крупнейшее химическое объединение. Лучшие лаборатории, оборудование к его услугам.
Мэкензи был одержимым. Ни семьи, ни друзей — только работа, бесконечные опыты с морской водой! И наверное, никому из живущих сейчас на Земле она не раскрыла столько тайн.
