Огненная вода - Тенн Уильям (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Он остановился и развел руками прямо перед Хебстером. Расстегнутый зеленый френч разошелся еще больше, обнажив густые заросли черных волос на груди.
— Вот он я. Такой как есть. Браганца выложил перед вами все, что у него за душой. А теперь, если вы хотите, чтобы это был настоящий мужской разговор, разговор между двумя трезво мыслящими людьми, я должен узнать и всю вашу подноготную. Итак, я вас спрашиваю: какие цели вы преследуете?
Президент «Хебстер секьюрити инкорпорэйтед» провел языком по пересохшим губам.
— Боюсь, я куда менее сложный для понимания человек, чем вы.
— Так это же просто чудесно, — улыбнулся Браганца. — Выкладывайте все, как сами сочтете наиболее для себя удобным.
— Можно со всей определенностью сказать, что прежде всего я бизнесмен. Я заинтересован главным образом в том, чтобы стать еще лучшим бизнесменом, под чем я подразумеваю — более крупным. Иными словами, я хочу стать еще богаче, чем сейчас.
Браганца глянул на него в упор.
— И это все?
— Все? Вы, похоже, наслышались, что деньги, мол, это далеко еще не все. А скажите: есть ли что-нибудь на свете, чего нельзя купить за деньги?
— Да вот хотя бы меня!
Хебстер окинул его с ног до головы бесстрастным оценивающим взглядом.
— Не очень-то уверен в том, что вы являетесь товаром повышенного спроса. Я покупаю только то, в чем нуждаюсь, и только изредка делаю исключения, удовлетворяя какую-нибудь блажь.
— Вы мне не нравитесь, — раздраженно отчеканил Браганца. — Я всегда терпеть не мог типов, подобных вам, так что нет смысла расшаркиваться перед вами. Говорю вам со всей откровенностью: вы мне противны до глубины души.
Хебстер поднялся.
— В таком случае, я полагаю, мне следует поблагодарить вас за…
— Сядьте! — рявкнул Браганца. — Вас сюда пригласили не для обмена любезностями. Лично я не усматриваю особого смысла в этом, но кому-то все равно придется разгребать дерьмо. Сядьте.
Хебстер сел. «Интересно, — задумался он из чисто праздного любопытства, — получает ли Браганца хотя бы половину зарплаты, которую он установил Грете Зайденхейм? Грета, разумеется, щедро наделена самыми различными способностями несколько иного свойства и к тому же еще оказывает боссу специфические и весьма ценные услуги. Нет, после вычета налогов и пенсионных отчислений Браганца, пожалуй, должен быть доволен, если получает хотя бы треть заработка Греты.
Тут он заметил протянутую ему газету. Взял ее. Браганца удовлетворенно крякнул, плюхнулся в кресло за письменным столом и развернулся на нем лицом к окну.
Это был недельной давности экземпляр «Вечернего гуманиста». Газета уже потеряла вид «гласа небольшого, но плотно спаянного меньшинства», который запомнился Хебстеру, когда он в последний раз брал в руки эту газету, и теперь производила впечатление весьма влиятельного печатного органа. Даже если срезать наполовину тираж, объявленный в особой рамке в левом верхнем углу, то все равно получится более трех миллионов читателей, раскошеливающихся на эту газету.
Обведенная красным заставка в правом верхнем углу призывала правоверных читать только «Вечерний гуманист». Зеленый заголовок во всю ширину первой полосы провозглашал: «Человека от первака отличает членораздельная речь!»
Но наиболее важным был материал, помещенный в самом центре страницы. Карикатура.
Полдюжины перваков с длинными растрепанными бородами и вывалившимися изо рта в безумной ухмылке языками, сидят в полуразвалившейся телеге и держат в руках вожжи, прикрепленные к хомуту, одетому на головы целой группы выбившихся из последних сил дородных джентльменов с — проще не придумаешь! — высокими шелковыми цилиндрами на головах. Самый толстый и уродливый из них — коренник, вырвавшийся чуть вперед по сравнению с остальными — держит в зубах трензель с надписью «Бешеные деньги». Надпись над цилиндром коренника гласила: «Элджернон Хебстер».
Под колесами телеги валялись раздавленный фрагмент стены дома с надписью «дом, родимый дом», аккуратно подстриженный малец в форменном костюмчике бойскаута и потрясающей красоты молодая женщина с двумя вопящими младенцами, по одному в каждой руке.
Подпись под карикатурой гневно вопрошала: «Венцы творения — или рабы?»
— Эта газета, похоже, превратилась в довольно грязную сплетницу, — произнес, как бы рассуждая вслух, Хебстер. — И я не удивлюсь, если она приносит уйму денег.
— Насколько я вас понял, — бросил, не оборачиваясь, задумчиво разглядывавший улицу Браганца, — вы не очень-то регулярно ее просматривали последние несколько месяцев?
— Я счастлив ответить: «Да, практически не заглядывал в нее».
— Непростительная ошибка с вашей стороны.
— Почему? — настороженно поинтересовался Хебстер, глядя на курчавый затылок следователя.
— Потому что она на самом деле превратилась в самую грязную, но притом чрезвычайно опасную сплетницу. А главным героем смакуемых ею сплетен являетесь вы. — Браганца громко рассмеялся. — Видите ли, эти люди усматривают в деловых отношениях с перваками скорее грех, чем преступление. И, в соответствии с подобной нравственной установкой, вы рассматриваетесь как пособник Дьявола!
Закрыв на мгновенье глаза, Хебстер сделал попытку понять людей, которые умудрились придумать такую согревающую сердце систему взглядов — считать за благо униженное положение червяка, копошащегося в грязи.
— Да, я тоже не раз подумывал о чепэвизме как о религии.
Такое признание, казалось, прошибло оэсковца. Он мгновенно развернулся и взволнованно заговорил, тыча обоими указательными пальцами в Хебстера:
— Вы тысячу раз правы! Это выше всякого разумения — несовместимые и противоречащие друг другу понятия, словно живительные соки, подпитывают чепэвизм. Совершенно сознательное, безмозглое отрицание в высшей степени горестного факта — факта существования во вселенной разумных существ, чей интеллект намного превосходит наш. И каждый день задержки в установлении контакта с пришельцами только добавляет силы этому отрицанию. Если, как это становится все более очевидным, в галактической цивилизации не находится достаточно пристойного места для человечества, то почему бы, говорят такие люди, как Вандермеер Демпси, нам самим не остаться о себе самого высокого мнения? Давайте сплотимся и упьемся тем, что является бесспорно человеческим. Не пройдет и нескольких десятков лет, как все человечество станет настолько зашоренным, что, не пикнув, позволит дать себя засосать в этот умственный вакуум.
