Демон - Варли Джон Герберт (Херберт) (книги полностью .txt) 📗
Потом фонарик повернулся в другом направлении — и отражений там оказалось всего два. Два одинаковых отсвета располагались в двух метрах друг от друга, находясь внутри большого сводчатого входа в туннель. Впечатление было такое, будто в туннеле стоит поезд.
— Давай, Наца, выползай, — прошептала Сирокко. Сердце Робин едва не выскочило из груди. Память вернула ее на двадцать лет назад, и даже раньше...
... к тому дню, когда ей, совсем юной девушке, подарили крошечную змейку, южноамериканскую анаконду, Eunectes murinus. Змейка должна была стать ее демоном. Демоном Робин — никаких там кошечек или ворон; нет, у нее будет змеюга. Робин назвала анаконду Нацей — что на одном из земных языков означало «свинка», — увидев, как та разом сожрала шесть перепуганных мышей.
... ко дню прибытия в Гею, когда Наца сидела в сумке у Робин, испытывая страх и замешательство после знакомства с таможенным досмотром, а также с низкой гравитацией. В тот день Наца трижды укусила Робин.
... к тому дню, когда Робин потеряла Нацу где-то в подземелье между Тефидой и Тейей. Они с Крисом тогда долго ее искали, раскладывали приманку, без конца окликали — но все без толку. Крис пытался убедить Робин, что змея непременно найдет себе пищу во мраке, что она не пропадет. Робин все пыталась в это поверить, но так и не смогла.
Предполагалось, что Робин до конца своих дней не должна расставаться со змеей. Она рассчитывала состариться вместе с рептилией. Робин знала, что анаконды вырастают до десяти метров в длину и со временем вдвое перевешивают обычного питона. Воистину замечательная змея, эта анаконда...
Наца издала такое шипение, что по спине у Робин побежали мурашки. Должно быть, такие звуки, хотя и не столь глубокие и громкие, раздавались в болотах мелового периода. Да, замечательная змея... но ведь такими огромными они не вырастают.
— Тсс... Сирокко... давай-ка мы...
Наца двинулась с места. Наверняка с самого сотворения мира не рождалось подобного пресмыкающегося. Увидев, как ползет Наца, тираннозавр с воем удрал бы в кусты, росомаха бы обделалась, а львов и тигров хватил бы сердечный удар.
И сердце Робин чуть не остановилось.
Голова анаконды вышла из туннеля и замерла. Один ее скользящий взад и вперед язык вдвое превышал в обхвате взрослую анаконду. Голова Нацы была совершенно белая. Размером она оказалась как раз с тот локомотив, что вначале примерещился Робин во тьме. Золотистые глаза поблескивали из узких черных щелок.
— Поговори с ней, Робин, — прошептала Сирокко.
— Да ты что? — настойчиво зашипела Робин. — По-моему, ты просто не понимаешь. Пойми, анаконда — не щенок и не котенок.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь! О них можно заботиться, но ими нельзя владеть. Они переносят тебя только потому, что ты слишком большая, чтобы тебя сожрать. Если она голодна...
— Она не голодна. Клянусь, Робин, мне кое-что про нее известно. Игра здесь идет по-крупному. Ты ведь не думаешь, что она на одних цыплятах и кроликах такой вымахала, правда?
— Я вообще не могу поверить, что она такой вымахала! За двадцать лет? Это немыслимо.
Снова послышался звук скольжения, и еще двадцать метров Нацы появилось из темного туннеля. Затем змея помедлила и опять попробовала языком воздух.
— Она меня не вспомнит. Она же не ручная, черт побери. Мне приходилось очень осторожно с ней обращаться — но даже тогда она меня кусала.
— Честное слово, Робин, она не голодна. Но даже будь она голодна, такая мелочь, как мы, ее не интересует.
— Не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Просто не отступай и поговори с ней. Скажи ей то же, что обычно говорила двадцать лет назад. Позволь ей к тебе привыкнуть... и не убегай.
Так Робин и поступила. Они стояли в трех-четырех сотнях метров от змеи. Каждые несколько минут та немного подползала, и из туннеля появлялись еще пятьдесят ее метров. Казалось, метры эти у Нацы никогда не кончатся.
Настал момент, когда громадная голова оказалась от них в каких-то двух метрах. Робин знала, что будет дальше, и собралась с духом.
Огромный язык вылез из пасти. Он слегка коснулся предплечий Робин, немного поиграл с тканью ее одежд, скользнул по волосам.
И — ничего.
Касания языка были влажные и холодные — но вовсе не противные. И тут Робин каким-то образом поняла, что змея ее помнит. Язык, казалось, передавал от Нацы к Робин некий знак узнавания. «Я тебя знаю».
Наца двинулась снова, громадная голова чуть приподнялась над полом, и Робин оказалась в полукруге белой змеи, что вздымалась у нее над головой. Один наводящий ужас желтый глаз разглядывал ее со змеиной задумчивостью, но Робин почему-то было не страшно. Голова немного наклонилась...
Робин вспомнила то, что прежде нравилось Наце. Порой она указательным пальцем терла макушку змеи. Наца сразу откликалась, обвивала ее руку и требовала еще.
Тогда Робин вытянула руки и обоими кулаками потерла гладкую кожу на макушке Нацы. Змея издала относительно негромкое шипение — не громче гудка заходящего в порт океанского лайнера — и чуть подалась назад. Язык ее снова коснулся Робин. Затем Наца подползла с другой стороны и наклонила голову, чтобы ее потерли с другого боку.
Сирокко медленно к ним подошла. Наца безмятежно наблюдала.
— Ну вот, — тихо сказала Робин. — Я с ней поговорила. Что дальше?
— Очевидно, она не просто анаконда, — начала Сирокко.
— Еще как очевидно.
— Не знаю, что ее так изменило. Питание? Низкая гравитация? Но так или иначе что-то ведь изменило. Она приспособилась к подземной жизни. Я ее раза два-три тут замечала — с каждым разом она становилась все больше и держалась от меня в стороне. У меня есть повод считать, что теперь она куда разумнее, чем была.
— Почему?
— Один друг сказал мне, что так может получиться. Когда я в прошлый раз с нею встретилась, я сказала ей, что, если она хочет увидеться со своей старой подругой, пусть ждет меня здесь, в Дионисе. И вот — пожалуйста.
Робин изумилась, но начала испытывать некоторые подозрения.
— А цель? Сирокко вздохнула:
— Ты спрашивала, что такое зло. Быть может, это оно и есть. Я долго об этом думала, но боюсь, никак мне не справиться с тем, что может показаться злым по отношению к змее. Не думаю, что она любит Гею. Но так или иначе все, что я могу — это предложить. Остальное зависит от тебя и от нее.
