Гномон - Харкуэй Ник (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Я начал думать о ней, как о том человеке. Все сложнее и сложнее вспоминать промежуток, день, когда она умерла без меня. Она ведь жива.
Что, если Мегалос случайно открыл нечто, чего сам не понимает? Вдруг он ошибается во всем, кроме этого, и Стеллу просто принесло сюда сквозь время? Может, Стелла, которую я знал, была лишь прошлым отражением этой, тенью, которая должна была умереть, чтобы полностью реализоваться в следующем состоянии? Или вселенная просто пересоздала ее идеально, как больцмановский мозг; эту женщину, рожденную из неимоверно маловероятной случайности. Теоретически такое возможно. В любой момент кипящая вода, вылитая на руку, может ее охладить.
Этого, конечно, не происходит, как нельзя выигрывать в лотерею еженедельно в течение года. Это может происходить все время, а мы и не замечаем: глубокий космос, вероятно, битком набит стихийными творениями, людьми, которые существуют лишь миг удивительной ледяной агонии, когда Джеймс, Калиль, Сара или Мариам возникают в бесконечной межзвездной пустоте и, ошибочно помня жизнь, умирают в ужасе и замешательстве. «Я ведь только что продукты покупала в Глифаде!» Но это неправда. Они никогда не бывали в Глифаде.
Может, никогда прежде не было Стеллы, и эта — первая, а та, которую я помню, — лишь призрак. Может, где-то всегда есть Стелла, и нужно только ее найти, чтобы она оказалась рядом, все та же и так же влюбленная в тебя.
Когда начинаешь подгонять теорию под вывод, ты уже обосрался. Нужно исходить из фактов, искать реальность, а вот с ней я и теряю контакт, терял с того самого дня, когда ко мне в голову забралась богиня-акула, потом обвалившая фондовый рынок.
Как вышло, что я легко верю в божественную языческую акулу у себя в голове, способную пожирать компании из Топ-500, а предложение Мегалоса меня тревожит? Черт, если я хочу вернуть Стеллу, зачем мне посредник? Можно пойти прямо к акуле.
«Хочешь, чтобы я на тебя работал? Вот моя цена. Дай мне Стеллу».
Но, может, в этом суть. Может, она мне и дает Стеллу, а Николай Мегалос существует лишь для того, чтобы доставить ее мне.
«Стеллу и телефон. Я хочу телефон».
На узкой улочке передо мной она нетерпеливо говорит:
— У тебя есть вопрос. Задавай.
«Ты — она?»
— Ты меня любишь?
Она беззаботно смеется:
— Не этот, Константин. На него я отвечу позже.
Она отводит глаза:
— Спроси у меня что-нибудь сложное.
Я сам не знаю, откуда берутся эти слова:
— Что такое Чертог Исиды?
Честное слово, где-то я о нем слышал.
— Это место, которое матерь-богиня вынесла из смертного мира, утроба мира нового. Возможно, один из Пентемихов, пяти тайных укрытий богов, или все они — один Чертог, увиденный с разных углов. Он — надежда и вневременность. Святейший из храмов и самый таинственный.
Следующий вопрос вылетает прежде, чем я успеваю захлопнуть рот, потому что вдруг подозреваю, что она может знать ответ:
— Что со мной происходит?
Меж двух домов, возле которых вывесили ковры для проветривания, она указывает на одну дверь. Кладет руку на деревянную створку, затем пожимает плечами и отступает.
— Ты — обетование нашего грядущего рассвета.
Я не понимаю, что это значит. Стелла смеется, касается рукой моего лба, как всегда это делала, когда ее разум находил решение, до которого не додумался мой. Я этого не сказал? Стелла намного, намного умнее меня.
Была.
Те же прохладные пальцы, уверенные, знающие. Большой — у виска, чуть-чуть нажимает. Прежняя Стелла поцеловала бы меня. Новая еще осторожна. Она колеблется, затем отступает, и в этом пропуске — холодная пустота, призрачное касание упущенной близости. Она объясняет:
— Мегалос ведет нас в новый мир, и войти в него можно через врата понимания. Переход труден. Нас готовили к нему по картезианскому методу, который лежит в основе современности. Все реальное мы видим, как тени и золото — всякий шлак. Необходимо трудом изменить понимаемое. Лишь добровольно мы можем войти в новую Грецию, лишь через изучение и глубокую самоотдачу. Но ты, Константин, ты — неизбежен. Тебя наполняет божество, будто наш мир уже явился. Твой разум — современный, при этом ты — древность. Живая, активная, алчная. Ты — Орфей, спустившийся в подземный мир, но приведший не Эвридику, а Персефону или ее мать. И все же она ждет. Она обрушила мир в хаос и поспособствовала нашему делу, но остается с тобой. Быть может, она довольна. Быть может, она в плену. Быть может, ты ее сдерживаешь. Ты — шкатулка с секретом, и в тебе лежит то, чего больше всего на свете желает Николай Мегалос. В этом он для тебя опасен. Ты не свят, поэтому, наверное, подойдет любой мужчина, и ты можешь передать божество ему. Или он его заберет силой, вырвет из тебя в Чертоге. Это более подходящий путь. Пути старой Греции всегда окроплялись кровью.
Просто очешуительная идея.
— Он ее хочет.
Стелла пожимает плечами:
— Он верит, что призван к этому.
«Он верит». Не она. Не мы. Он.
— А если это не так?
— Это ересь.
Прозвучало так, будто я сделал за обедом неприличное предложение. Неприличное, но в чем-то привлекательное.
— Если я — Иерофант, должен понимать даже ересь.
— Второе не следует из первого.
— И все же.
Она цокает языком.
— Тогда он ошибается, и божество не предназначено ему. Ты — Иерофант. Так или иначе ты войдешь в Чертог. Это неизбежно. Нельзя составить модель вселенной, где это не произошло бы. Если Мегалос ошибается, это событие служит иной цели, а его попытки окажутся тщетными либо вредными, собьют поток сущего и будущего. В последнем случае, я полагаю, возникнет нестабильная ветка. Скорее всего, вся полнота пространства и времени рассеется как пар и мы исчезнем. Ты знаешь, как и я, Константин, что, выражая это словами, мы несем чушь.
Мы должны выражать числами. Да.
— И как мне найти его?
— Просто живи. Ты придешь на эту встречу. Неизбежно.
— Мне нравится думать, что есть выбор.
— Разумеется, есть выбор, и ты выбираешь встречу. Иначе произошедшее не могло бы произойти, а это невозможно.
— Даже внутри Чертога?
Она колеблется, затем ухмыляется:
— Не знаю, Константин. Правда, чудесно?
Она входит в дом, и у меня нет времени стоять и тревожиться, потому что последнее, что мне сейчас нужно, это оказаться первым в истории Иерофантом, который заблудился на пути к откровению.
Я понимаю, что дом — и не дом вовсе, лишь фасад, скрывающий вход в цепочку пещер, высеченных в верхней части утеса. Где-то вдалеке, внизу, я слышу шум прибоя, но слабо, потому что пещеры огромны и в них полно людей. Здесь обитает паства — армия? — Николая Мегалоса. Сюда шли паломники; по пещере ползут еще две человеческих сороконожки, прижимаются лицом к камням в ритуальном ритме преклонения или порнографии. Когда я вхожу, по толпе пробегает волна, и все лица поворачиваются ко мне, точно стрелка компаса. Здесь их наверняка больше тысячи, и даже маленькие дети смотрят, словно я мороженое или кинозвезда. Сначала воцаряется тишина, вокруг пульсирует отзвук прибоя. Потом где-то вдали женщина начинает бормотать и притопывать ногой, к ней присоединяется другая, затем мужчины, потом дети. Рокот нарастает и отражается от стен, сам воздух становится барабаном. Я не слышу слов, но знаю, что происходит. Они поют, возносят литанию благодарности и восторга. Они молятся.
Я не сразу понимаю, что молятся мне.
Где-то в толпе поет ребенок — высокое, звонкое сопрано. В другом месте — бас, глубокий и мощный, такой, что камни дрожат.
Они молятся мне.
У меня начинает кружиться голова, я словно вижу две сцены одновременно: один взгляд — из моих глазниц, другой — из какой-то точки надо мной; он разрезает звук, как птица, точнее, как акула рассекает воду.
— Они рады тебя видеть, — пристыдила меня Стелла, — но не позволяй им себя отвлекать.
Ясно. Кто серьезно относится к поклонению?
