Беспощадная толерантность (сборник) - Володихин Дмитрий Михайлович (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Удивительно: ни один из них не обозвал Джонни педиком, ни сразу, ни потом. Одевался он бедненько, но чистенько, а стрелял уже тогда неплохо. А что до неприлично смазливой мордашки и неуместно мягких манер – ну, кто-то, может, посмеялся за спиной… Только не в лицо. Этот парень машинально втягивал голову в плечи, когда к нему обращались, но ведь нашел силы прийти сюда. Значит, его хватит и на большее. Подрастет – все сумеет.
Именно через стрелковый клуб Кеслер и начал социализироваться всерьез. Сменил работу в гараже Бенбоу на мастерскую получше, записался на курсы механиков. Там его обозвали педиком, но Кеслер откинул полу куртки и показал ствол. У него уже была пушка, такая дрянная, что только гвозди забивать, да у него все было плохое, однако теперь он верил: это только начало.
Потом его много раз обзывали педиком. Еще в школе Кеслер думал, а может, он и правда извращенец, и не имеет ли смысл попробовать, но оказался чересчур слаб духом для такого поистине отчаянного шага. Кроме того, ему нравились женщины. Да чего там «нравились», он любил их, и все тут. Из фантастических романов Джонни с детства предпочитал те, где герою доставалась в награду принцесса-девственница. Она всегда была нетронутой – потому что принцесса. У принцесс с этим строго. Ну и как-то по жизни складывается – если твой папа звездный король, меньше шансов, что тебе дадут по морде и поставят раком в подворотне. Джонни случайно видел такое совсем еще мальчишкой: белые парни вдули черной девчонке, а он мимо проходил. Ему дали по шее и сказали, тоже вдуют, если не уберется. Джонни заплакал и убежал.
Женщин он любил, но сторонился – боялся, опять стошнит. От женщин часто пахло выпивкой, а пить Кеслер даже не пробовал. Зато попробовал играть на гитаре – получалось вроде ничего. В свободное время сочинял лирические баллады, такую же дешевку и пошлятину, как все, из чего состояла его жизнь, но этого он просто не понимал.
К двадцати годам у него была машина, гитара, винтовка, револьвер, убогая квартирка и глубокое осознание полной обреченности прожить невыносимо скучную жизнь. А потом он как-то ждал «зеленого» на перекрестке, и ему в зад въехала мисс Беверли Уорд.
И все переменилось.
– Спать хочу, – заявил Вик. – Кончился я на сегодня. Иссяк. Вместо крови чистый кофе, а все равно засыпаю. Пускай другие бегут за медалями. У меня нервное истощение, я не привык так много думать.
Он стоял на ступенях участка, раскачиваясь взад-вперед, того и гляди свалится.
– Я отвезу тебя, – сказала Лора. – Вот этот тип скажет тебе, чего ему надо, – и сразу отвезу.
По ступеням поднимался опрятный мужчина средних лет.
– Агент Сарториус, – представился «вот этот тип».
– Ишь ты, – сказал Вик.
– Да ладно вам… – Сарториус снял темные очки и приветливо улыбнулся. У него оказались живые веселые глаза. – У меня кроме фамилии ничего местного, я даже в городе толком не ориентируюсь.
Вик критически оглядел его: строгий костюм – такой синий, что почти черный, – безупречно повязанный галстук, белоснежная рубашка, ну прямо образцовый фед из комикса.
– Я из тех Сарториусов, что уехали еще до Второй мировой, – объяснил Сарториус.
– Но породу-то не спрячешь, – сообщил Вик. – Наверняка хулиган и возмутитель спокойствия. Извините, агент. Я больше суток на ногах, кофе надрызгался до изумления, хожу как пьяный, несу чепуху. От меня сейчас толку ноль. Вот заберете у нас дело Кеслера – тогда поговорим. Как раз к тому моменту высплюсь.
– Пока не забираем, – Сарториус так и лучился доброжелательностью. – Напротив, рассчитываем на кооперацию, вам должны были сказать. Мы – вам. Вы – нам…
– А вы-то нам – что? – спросил Вик, снова раскачиваясь с пятки на носок.
Сарториус опять надел очки.
– Не любим мы женское такси, – сказал он негромко.
– Это почему же? – очень натурально удивилась Лора. – Отличная вещь для профилактики разбоя и насилия.
– Ну вот не нравятся нам всякие английские штучки, – сказал Сарториус, невоспитанно уставясь на нее темными стеклами.
– Когда убили Джона Леннона, – заявил Вик, – лично я чуть не расплакался!
– А я Джейн Остин читаю перед сном, – добавила Лора. – Непатриотично, зато снимает напряги.
– Друзья… – начал было Сарториус.
– Дарт Вейдер тебе друг! – перебил Вик. – Очки сними! И хватит лыбиться! Знаем мы эту вашу манеру прикидываться добренькими!
Сарториус весь мелко задрожал. Лора на всякий случай чуть-чуть развернулась и одну ногу отодвинула назад. Но тут агент снял очки и поднял руку утереть слезы. Он ржал.
– Ну… Ну вы даете, ребята… Ой. Пойдемте кофе выпьем, а? И поговорим.
Услышав про кофе, Вик тихо застонал.
– Здесь тебе не Манхэттен, – сказал он, гордо выпячивая грудь. – Или что там у вас крутое есть. Мы люди дикие, невоспитанные, сразу правду в глаза. О чем говорить-то?
– Вам нужен мотив убийства, чтобы закрыть дело. Нам он тоже не помешает…
– Чтобы открыть свое?.. Будет вам мотив к вечеру, когда психиатр даст предварительное заключение. Мотив шикарный: Джонни Кеслер – псих и пидор.
– Но ведь это неправда, – мягко произнес Сарториус. – Точнее, не совсем правда.
Вик раскрыл было рот, да так и закрыл.
– Сержант Рейнхарт очень устал, – сказала находчивая Лора. – Видите, на ногах еле держится. Зачем вы его мучаете?
– А мы, городские пижоны, любим поиздеваться над хилбилли. Не меньше, чем они над нами.
Сарториус глядел на Вика снизу вверх и уже совсем не улыбался.
– Что у вас есть? – сухо и деловито спросил Вик.
Таким голосом, будто готов был работать еще хоть сутки напролет.
– Мы предполагаем, что Кеслер… Скажем так… Вы понимаете, Виктор, я ведь могу открыть вам не больше, чем мне позволено…
– Хватит мямлить, земляк.
– Он их не за тех принял, – осторожно, почти робко, выговорил Сарториус.
– Твою мать…
– Очень хочется кофе, – совсем уже застенчиво сообщил Сарториус.
– Твою мать! – Лора всплеснула руками. – Да откуда ты взялся такой!
– Сами говорите – отсюда, – и Сарториус опять улыбнулся.
Машины были подержанные, зато дневной пробег ерундовый – Кеслер легко справлялся в одиночку. Второго механика ему пообещали сразу, но тот оказался пока не нужен. Вот когда бизнес раскрутится…
Джонни расцвел. В женском такси ему нравилось все, начиная с самой идеи и заканчивая скамейкой перед офисом. Он, правда, не курил, но все равно здорово было сидеть с девчонками, слушать их болтовню и поддакивать. Особенно когда приходила Стелла.
Джонни сам не понимал, что с ним творится. Его скованность вроде бы никуда не делась, он по-прежнему робел, но внутренне ему с каждым днем становилось легче и легче в окружении женщин. Он их, как раньше, любил всех сразу, и Стеллу в отдельности, и как раньше, опасался, только уже по-другому. Было немного страшно того неведомого, что они будили в нем самом. Он больше не боялся, что его стошнит. Напротив, Джонни мечтал, чтобы случилось нечто. Допустим, вдруг из гаража выскочит крыса, и испуганная девчонка бросится ему на шею. Пускай девчонке уже за тридцать и она совсем не принцесса – ну, вы поняли, – какая беда? Зато она своя в доску, прямо-таки родная, Джонни ей менял масло и фильтры и учил ее прогревать коробку передач перед выездом…
А Стеллу он тайком сфотографировал. Очень удобно оказалось залечь на крыше дома напротив – открывался прекрасный вид на ту самую скамейку. Джонни взял напрокат камеру с телевиком, рано утром занял позицию и нащелкал снимков: Стелла в движении, Стелла крупным планом, Стелла в дверях, Стелла через окно… Фотоохота, подумал он про себя. Снимки расклеивал дома по стенам – как трофеи вешал.
Стелла была доброй. Со временем Джонни заметил: остальные, хоть и тоже нравились ему, при ближайшем рассмотрении выглядели слишком жесткими, видимо, чересчур закалила их борьба за сушествование. А эта – добрая. Мисс Уорд тоже была очень добрая. Просто не каждому давала разглядеть свою доброту. Она ведь всю жизнь защищала таких, как Джонни – затюканных, несчастных, – и другие ее не интересовали. Перед благополучными людьми она не раскрывалась. А с Джонни она вела долгие беседы о его детстве и юности, расспрашивала о том о сем… Естественно, он не рассказывал ей всего. Иногда просто сочинял, привирал. Джонни знал, что ему-то раскрываться до конца никак нельзя. Он не хотел и тут прослыть педиком: это бы обрушило маленький уютный мирок, с таким трудом обретенный.
