Туз в трудном положении - Мартин Джордж Р.Р. (читать хорошую книгу txt) 📗
– Мне всегда хотелось сказать, как я вами восхищаюсь, – проговорила Флер. – Вы всегда были в числе моих кумиров.
Шок холодным огнем прокатился по жилам Джека. Дело было не в том, что он поверил в искренность этих слов… потрясло его то, что дочь Блайз оказалась столь умелой садисткой.
– Я этого не заслуживаю, – ответил он совершенно честно.
Она улыбнулась. Улыбка была очень теплой. Он заметил, что она стоит совсем рядом, и пах у него заныл при мысли о том, что она может ударить его коленом. Его способность дикой карты убережет его от беды, но от старых рефлексов избавиться трудно.
– Если не считать преподобного Барнета, – сказала Флер, – то вы – самый смелый человек, которого я только знаю. Вы рискнули всем, чтобы разоблачить тузов и… того инопланетянина. Я считаю, что с вами обошлись просто возмутительно. Ведь эти голливудские либералы погубили вашу карьеру!
Мысли Джека ползли с медлительностью ледника. Он ошеломленно понял, что она говорит совершенно искренне. Что-то холодное скользнуло вверх по его спине, словно хищное насекомое.
– Я… удивлен, – сказал он.
– Из-за моей матери? – Она по-прежнему улыбалась, стоя слишком близко. Джеку хотелось бежать со всех ног. – Моя мать была своевольна и упряма. Она бросила моего отца, чтобы развратничать с… той инопланетной тварью. С тем, кто принес нам эпидемию. – Джек понял, что она не может произнести имя Тахиона. – Я не жалею, что была от нее избавлена, – добавила она. – И вам тоже жалеть не о чем.
Джек вспомнил, что так и держит в руках рюмку. Он сделал большой глоток: резкий вкус виски был необходим, чтобы вернуть его смятенные чувства в норму.
– Вас удивляют мои слова? – спросила Флер. – В Библии очень определенно сказано о прелюбодеянии и его последствиях. «Да будут преданы смерти и прелюбодей, и прелюбодейка». Левит, глава двадцатая.
– В Библии также четко сказано насчет первого камня.
Язык у Джека словно опух, так что он удивлялся, как вообще еще может говорить.
Флер кивнула.
– Я рада, что вы можете цитировать Священное писание.
– В детстве я выучил немало стихов Библии. Большую часть по-немецки.
Он сделал еще глоток. «Не плачь по мне, Аргентина» надсадно звенела у него в голове.
– Что меня удивляет, – сказала Флер, – так это то, с кем вы сейчас имеете дело. – Она сделала шаг вперед и дотронулась до его запястья. Джек с трудом не позволил себе содрогнуться. – Сенатор Хартманн ведь стал наследником той клики Рузвельт – Холмс, которая чуть было не уничтожила нашу страну в сороковых годах. Тогда вы спасли нас от этих людей, а теперь снова клюнули на лозунги гуманистов-либералов.
– Я такой, – ему удалось ухмыльнуться, – пропащий.
– Я подумала, что вы могли бы снова спастись.
Ее пальцы скользили по его сильному запястью.
«Вот уж действительно шлюха господня», – подумалось Джеку.
– Мне хотелось поговорить с вами лично. Вот почему я здесь в… – она гулко засмеялась, – в этом сборище нечестивых.
– Всем полезно изредка посещать места, им не подобающие.
Джек смотрел на нее, и к его горлу подступала тошнота. Он понял, что Флер ван Ренссэйлер – самая гадкая сучка из всех, кто ему только встречался в жизни. Включая его третью жену.
– Я подумала, что мы могли бы встретиться. Поговорить о… политике. Поговорить о сенаторе Хартманне и преподобном Барнете.
– Барнет хочет отправить меня в концентрационный лагерь.
– Вас – нет. Вы доказали свой патриотизм. Господь превратил ваше проклятье в благословение.
Во рту у Джека стояла горечь.
– Рад узнать, что я не подлежу божественной облаве. А как насчет всех остальных бедняг, заполучивших дикую карту?
– Мне хотелось бы все вам объяснить. Помочь вернуться на путь истинный. На путь преподобного Барнета и моего отца.
Гнев Джека наконец вырвался на поверхность. Он увидел голову Логана, возвышающегося над толпой делегатов, и понял, что пора уходить.
– Насчет пути Барнета я ничего сказать не могу, – заявил Джек, поднимая с пола свой портфель, – а вот вашего отца я знал довольно хорошо. Он жрал, словно боров у кормушки, а для развлечения трахал негритят в Гарлеме.
Направляясь к Логану, он подумал, что впервые так грубо говорил с женщиной.
Хотя нужно было отдать Флер должное: она была настоящим профессионалом. Улыбка с ее губ не исчезла, хотя, пожалуй, и стала несколько напряженной.
Это немного улучшило его настроение. Дешевая и слабенькая победа лучше, чем никакая.
14.00
– Послушай, Сара, – сказал Чарльз Девон, – что бы между тобой и Грегом ни было во время той поездки, это все в прошлом. Все закончилось. Свыкнись с этим.
Руководитель избирательной кампании Хартманна был чуть резковато красивым моложавым типом: таким, по мнению обывателей, положено быть сенатору. Никто не рисовал себе Хартманна в виде того сутулого нормала, каким он был на самом деле.
Сара почувствовала, что щеки у нее раскалились, словно ложка в микроволновке.
– К дьяволу, Чарльз, речь не о том. Мне нужно поговорить с тобой о том, как ведет себя сенатор.
Он повернулся к ней плечом в безупречно подогнанном по фигуре темно-синем пиджаке:
– Мне больше нечего вам сказать, миз Моргенштерн. Я бы попросил вас больше не донимать сотрудников сенатора. У прессы есть определенные обязанности, о которых я советовал бы вам не забывать.
Он зашагал прочь.
– Чарльз, постой! Это важно!
Ее слова отскочили от его спины и помчались друг за другом древесными зверьками вверх по информационному центру «Мариотта» (она слышала, как какой-то репортер из маргинального издания назвал его «трахеей Гауди»). Делегаты, ошивавшиеся рядом со служебными помещениями, повернулись и уставились на нее: их лица бледными пустыми лунами висели над яркими лентами и значками кампании, и в центре каждой ярко светился квадратик, похожий на табличку в ботаническом саду, определяя, к какому именно подвиду мелкотравчатых лоббистов или прилипал этот экземпляр принадлежит.
Она с досадой дважды ударила себя кулаками по бокам. «Ты срываешься, Сара!»
Словно по команде проектор у нее в голове вывел изображение Андреа, ее старшей сестры, яркое и прекрасное, словно ледяная скульптура. Смеющийся, дразнящий хрустальный голос, глаза, похожие на тающий снег… Крошечная мышка Сара никогда и не мечтала достичь такого совершенства! Андреа, которая мертва уже тридцать лет.
Андреа, убитая человеком, который собирается стать президентом. Который обладает способностью подчинять других своей воле. Как подчинил ее саму.
Конечно, никаких доказательств у нее нет. Видит бог, она много лет отталкивала от себя сначала подозрения, а потом и жуткую уверенность в том, что зверское убийство сестры было не просто результатом странных побуждений умственно отсталого подростка. Сара достаточно не скоро осознала, что именно в этом была причина, по которой она вообще стала журналисткой и по которой ее тянуло в Джокертаун: в глубине души она знала, что там есть что-то еще. И с годами она приобрела репутацию авторитетного репортера по проблемам джокеров и ощутила в джокерских трущобах некое присутствие – скрытое, манипулирующее другими… порочное.
Она попыталась его отыскать. Даже блестящему журналисту-расследователю, даже одержимому одной мыслью расследователю, оказалось нелегко проследить невидимые веревочки безумного кукловода. Однако она не отступала.
Еще до того, как попасть на «Крапленую колоду», она была убеждена в том, что этим кукловодом был Хартманн. Она была уверена в том, что во время поездки найдет окончательные доказательства, чтобы его посадить.
Она их нашла. Ее прошиб холодный пот: она вспомнила, как ее подозрения начали рассыпаться, а потом и вовсе улизнули от нее, словно кусок бревна из-под пальцев тонущей женщины. Она даже начала считать, что любит его, – и все это время какой-то едва слышный внутренний голос кричал: «Нет! Нет! Что со мной происходит?»
