Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич (первая книга .TXT) 📗
Я сел на пол, крест-накрест вспорол линолеум — грубо, посередине кухни. Подошел Кешью, обнюхал дыру в полу — старого линолеума там не было. Зарычал на меня и отступил.
— Ну сам посуди — если документы действительно каким-то волшебством поменялись, если все друзья тебя забыли, то что ты собираешься здесь найти? — Наталья хихикнула. — Следы ремонта?
Я протянул руку к Кешью — пес увернулся. Ответил:
— И сам не знаю. Но про друзей я тебе ничего не говорил.
Наталья замолчала.
Я посмотрел ей в глаза, покачал головой:
— Это ты зря сказала. Теперь я на сто процентов уверен, что ты в этом замешана. Только не знаю как.
— Что дальше? — Голос у нее оставался совершенно спокойным. — Пытать будешь? Убьешь? Ты не в тайге, родной. Ты теперь для всех — спятивший маньяк. Без документов, без прошлого. Ворвался в чужую квартиру, убил хозяйку. Смертную казнь у нас отменили или как?
— Вроде как отменили.
— Пятнадцать лет в зоне — тоже не сахар. Ну? — Наталья победно улыбнулась. — Развяжи-ка меня, Кирилл. Сядем как люди, чаек поставим, поговорим по душам.
Больше всего на свете мне хотелось залепить ей пощечину. И не надо говорить, что бить женщин нехорошо! Таких — нужно!
Вот только бесполезно. Наталья в истерику не впадет, в коварных планах не сознается.
Можно плюнуть — даже в физиономию. И уйти — пусть сама освобождается, перегрызает скотч и хихикает в свое удовольствие.
А можно попробовать поговорить.
Я встал и подошел к Наталье. Она с улыбкой вытянула руки — я поднес к ним нож, чтобы разрезать скотч.
— Лопух, — с улыбкой сказала Наталья. И пронзительно завопила: — Помогите! Убивают! Убива…
Ничего я не успел сделать! Ни опустить руку с ножом, ни заткнуть ей рот. Продолжая кричать, Наталья приподнялась вместе с примотанной к заднице табуреткой — и рванулась вперед. Прямо на нож.
Лезвие дурацкого китайского ножа вошло ей под левую грудь. Мне на руку толчком выплеснулась кровь. Девушка перестала кричать, будто подавилась собственным голосом. Вскинула голову и прошептала:
— А что теперь придумаешь, Киря?
Я отпрыгнул — невольно выдергивая нож из раны. Наталья, скрючившись, упала на пол. Из-под нее потекла кровь, собираясь в разрезанном линолеуме. Кешью зарычал, прижался к полу и стал подползать к ней.
Никогда в жизни мне не было так страшно.
Я всегда считал, что всякие там «ослабевшие руки», «подкосившиеся ноги», «холодный пот» — это выдумки романистов. Когда мне доводилось попадать в передряги, то я, наоборот, заводился и становился деятельным. Отец по этому поводу одобрительно говорил — «адреналиновая реакция на стресс».
Сейчас я не падал только потому, что привалился к дверному косяку. Ноги дрожали, я весь был мокрый от пота. Нож я держал в вытянутой руке, и пальцы сжались так, что не расцепить.
Хотя — зачем мне его выбрасывать? На радость милиции? Проще всего зарезаться вслед за Натальей. Пусть следователи строят версии о несчастной любви. И одним кинжалом он убил обоих…
В дверь позвонили.
Надо же…
— Эй, соседка! — донесся до меня голос Петра Алексеевича. — Эй, у тебя все в порядке? Наташа?
Когда Наталья упала, у меня на секунду мелькнула надежда, что вместе с ее смертью развеется и морок. Меня вспомнят друзья, соседи, сослуживцы…
Нет, не сработало.
Я все тот же человек без прошлого — да еще с ножом в руках и трупом у ног. И ни одна сволочь не поверит, что Наталья сама наделась на нож.
В дверь постучали.
Кешью завыл, лежа у тела Натальи. Пронзительно, истошно — никогда не думал, что он способен выть, даже оплакивая хозяйку…
Да какую, к чертовой матери, хозяйку! Аферистку-самоубийцу!
Кешью взвыл особенно жалостливо. Я даже дернулся к нему, чтобы взять на руки, успокоить (все собаководы советуют этого не делать — но вы когда-нибудь слышали щенячий плач?). Но Кешью сразу же оскалился на меня.
Собака мне не верит.
И никто не поверит.
Меня посадят. А не надо было приходить в чужой дом с ножом!
— Милицию уже вызвали! — донесся из-за двери визгливый голос соседки. — Щас приедут, разберутся!
Была в этом голосе такая жажда крови — не обязательно моей, чьей угодно, лишь бы случилась эта кровь, нашлось о чем сплетничать с подругами по телефону, — что я взглянул на нож. А не выйти ли, не зарезать ли старую стерву? Сделать напоследок доброе дело для человечества. Тварь ли я дрожащая?
Наверное, тварь. Не зарежу. И Наталью бы не тронул, права она была.
Долго ли наша милиция едет на вызовы?
А какая разница… Через окно я не удеру, шестой этаж. У дверей караулит Петр Алексеевич, мужик при всем его пьянстве и грубости правильный. Влепит в рожу — тут я и лягу…
— Попал я, Кешью, — сказал я. — И даже ты меня предал!
Кешью рычал.
С его точки зрения он никого не предавал, напротив — как мог защищал хозяйку.
Огибая по дуге собаку, я прошел в комнату. Выглянул в окно. Раз уж мир сошел с ума, почему бы у моего окна не возникнуть пожарной лестнице?
Не было никакой лестницы. Зато во двор неторопливо въезжала милицейская машина. Сирена была отключена, но мигалка помаргивала синим.
Вот и все.
Милиция всегда опаздывает к месту настоящих преступлений, зато в моем случае…
В дверь стали звонить непрерывно. Почему-то вспомнилось, как в раннем глупом детстве баловался с друзьями — бегали по подъезду и звонили в чужие двери. Высшим достижением было звонить очень долго, но все-таки успеть убежать до того, как откроется дверь… Потом мы нарвались на мужика вроде Петра Алексеевича, который по квартире ходил очень тихо, по лестнице бегал очень быстро, а пройтись ремнем по жопе малолетнего сорванца считал правильной воспитательной методикой…
Я пошел к двери. Зацепился чем-то за стену, недоуменно глянул на зажатый в кулаке нож. Бросил его на пол. Какой смысл стирать отпечатки пальцев при таком количестве улик?
Звонок надрывался, и самым важным казалось прекратить этот звон.
Как во сне я повернул головку замка и открыл дверь.
На меня уставились Петр Алексеевич и Галина Романовна. Похоже, они уже и не ожидали, что дверь откроется. Наверное, я мог бы сейчас рвануться, проскочить мимо них и броситься вниз… прямо в руки милиции.
Петр Алексеевич все еще держал палец на кнопке звонка.
— А-а-а! — протяжно взвыла соседка, уставившись на мои руки. — Кровь, кровь! Убил!
И — вот чего не ожидал — закатила глаза и грохнулась в обморок.
Зато Петр Алексеевич отреагировал так, как я и ожидал. Навстречу моему лицу вылетел здоровенный кулак, мир завертелся, и я кулем осел рядом с соседкой.
Почему-то даже уложив меня на пол, сосед продолжал звонить. Или это звенело в ушах? Я потряс головой, пытаясь прийти в себя. Перед глазами почему-то оказалось две пары грубых шнурованных ботинок, все остальное плыло и было не в фокусе. Донесся сквозь звон чей-то суровый голос:
— Прекратите звонить! И нечего своевольничать, рукоприкладством заниматься…
Через меня перешагнули, заглянули в квартиру. И тот же голос, чуть изменившись, добавил:
— Для этого в стране милиция есть.
Ботинки вернулись — и один из них со всего маху ударил меня под ребра. С каким-то неожиданным облегчением я закрыл глаза и провалился в беспамятство.
В маленькой зарешеченной клетке милицейского УАЗа воняло хлоркой. Едкая вонь навевала унылые мысли о казенном доме, муниципальных больницах и прочих местах, где требуется перебить запах нечистот и уменьшить число микробов.
Я пришел в себя лежа на железном полу, скорчившись в три погибели. Руки были скованы за спиной.
К моему удивлению, машина стояла. Мне очень смутно вспомнилось, как меня протащили по лестнице, надели наручники и зашвырнули в «клетку». Видимо, собирались везти в отделение. Или куда там везут задержанных с поличным убивцев…
Но машина по-прежнему стояла — я почему-то был в этом уверен — возле моего дома. Моего бывшего дома.
