Третья стихия - Симонова Мария (читать книги txt) 📗
— Как ваше самочувствие?
— Спасибо, сейчас гораздо лучше, — с готовностью откликнулся тот, поднимаясь и пересаживаясь за их столик. — Не возражаете? — спросил он у Михаила. Михаил не ответил, да в его ответе, собственно, никто и не нуждался. «Подходящий момент, чтобы распрощаться», — мелькнула в голове у Михаила соблазнительная мысль. Пересесть бы за другой столик. Спросить у этой парочки утвердительно: «Вы не возражаете?» И откочевать от них подальше, не дожидаясь возражений.
Тут Михаил ощутил один достаточно веский повод, чтобы выйти из-за стола.
— Прошу прощения, но я должен отойти, — вставая, оповестил он соседей, уже мило щебечущих между собой о черепно-мозговых травмах и их последствиях, к самым легким из которых можно было смело отнести «фонарь» под глазом. Наталья не отреагировала вовсе, а ее новый сосед обронил победно, сопроводив реплику подсвеченным «фонарем» взглядом:
— Да-да, пожалуйста!
Покинув свой столик и свою девушку в полное распоряжение предприимчивого героя, Михаил едва не столкнулся с заказом, летящим из бара к его счастливому преемнику. Диск-официант сделал ловкий вираж, уходя от столкновения, и Михаил с трудом сдержал импульсивный порыв выхватить с него очень удачно подставившуюся на вираже бутылку шампанского (брют «Явол-Лейбл»). Не стоило огорчать мелкой местью человека, оказавшего ему, пусть даже злоумышленно, добрую услугу.
Уже на выходе из туалета, автоматически бросив взгляд в сторону золотой портьеры, Михаил увидел не кого иного, как своего брата. Долгожданный Петр Летин — межзвездный штурман и лихой контрабандист, а ныне беглый каторжник — как раз переступал порог своего родного, можно сказать, с детства питейного заведения. Одет он был непримечательно: широкие штаны и светло-зеленая вольного покроя рубаха.
Зорко осмотревшись и заприметив Михаила в дверях сортира, Петр показал ему глазами в направлении столиков. Следом за ним в заведение вошли двое мужчин и женщина, также ничем на первый взгляд неприметные. Но по цепким глазам и настороженным повадкам Михаилу сразу стало ясно, что Петр удрал со своей принудительной службы не в одиночестве.
Ограничившись скупым рукопожатием, Михаил уселся напротив Петра за столиком неподалеку от бара. Сопровождающая брата троица расположилась по соседству и сразу принялась делать заказы, вырывая друг у друга из рук электронную табличку меню. «С этими не миновать неприятностей», — с досадой подумал Михаил, косясь на оголодавшее Петрово сопровождение.
Петр сильно изменился. Собственно, и узнал-то его Михаил только потому, что ожидал сейчас его появления и был готов узнать и в гораздо более худшем состоянии, учитывая, где брат провел последние два года. Хотя выглядел он неплохо, просто показался Михаилу другим, чужим, совершенно незнакомым ему человеком. Годы скитаний за границами исследованных миров превратили самоуверенного разбитного парня — неизменного главаря и заводилу в любой компании — в крепкого поджарого мужчину с жестким взглядом; именно такими Михаил к представлял себе настоящих космических волков. Теперь же он вынужден был признать, что его брат производит впечатление сильного и опасного хищника, то есть, вот именно, — волка.
— Рад тебя видеть, братишка, очень рад! — быстро заговорил Петр. Михаил, несмотря ни на что, тоже был рад встрече с братом, которого он после суда и пожизненного приговора уже не чаял увидеть живым, но ответить хотя бы «я тоже» не смог, потому что Петр продолжал говорить:
— У нас мало времени, Мишка: нас отпасли, у нас на хвосте полиция, у тебя, скорее всего, тоже. — Михаил удивленно огляделся. — У входа остался мой человек, он предупредит, если что, — сказал Петр.
«Еще один», — отметил про себя Михаил, глянув в то же время украдкой в направлении незнакомки: он надеялся, что она-то не имеет никакого отношения к названным «хвостам», потому что ни ветреная Наталья, ни Петр со своей оголодавшей на казенных харчах каторжной командой, ни полиция, ни землетрясение и никакая другая мировая катастрофа не могли заставить его теперь забыть о ней. Незнакомка сидела к нему вполоборота, поднося к губам бокал с вином. А ее спутник глядел в сторону Михаила с Петром и, казалось, прислушивался к их разговору. Брат между тем продолжал, и довольно громко:
— Я перепрограммировал корабль, и мы угнали его с курса… Но это долгая история. Главное, что служба сразу взяла наш след, и куда бы мы ни кидались, они всюду шли по пятам, каждый раз догоняли, не давали нам передышки, заставляли бежать снова и снова! — Петр чуть подался вперед, давя на Михаила тяжелым взглядом. — Я устал убегать, братишка. Я не желаю быть вечным беглецом! Поэтому я пришел к тебе.
Михаил хотел было отвести глаза, но не смог: Петр не отпускал, держал его, как удав кролика, в тисках своего властного взгляда.
— Но я ведь не могу тебе помочь… — раздельно сказал Михаил, выплевывая каждое слово, как мерзкое насекомое — паука или скорпиона, потому что это была ложь.
— Ты должен увести нас. Ты можешь это сделать.
Пускай ненадолго, пусть они только потеряют наш след. Потом мы вернемся и уйдем, затеряемся, как песчинки в галактике.
Михаил ощутил предательскую слабость в суставах: слово было сказано. «УВЕСТИ». Михаил знал, конечно, с самого начала знал, что брат произнесет в конце концов именно это слово. Но все-таки до последнего момента надеялся, что ошибается, что Петру нужно от него что-то другое, что он забыл…
Оказалось — нет. Не забыл брат Петр семейную тайну, помнил их детские игры, не забыл, как упрашивал маленького Мишутку взять его с собой в свой тайный мир сказочных живых картин, где появлялись иногда странные существа и диковинные звери и где сами они становились порой чуть-чуть иными, чудными и незнакомыми, настоящими обитателями загадочных миров. Картины, возникавшие вокруг Мишутки, были зыбкими, а если и начинали вдруг густеть, то малыш принимался плакать, у него болела голова, и его клонило в сон. Брат Петя просил не рассказывать ничего маме, но в конце концов она, конечно же, все узнала, когда, обеспокоенная здоровьем своего младшенького, собралась повести его к доктору. Мишутка доктора боялся и, чтобы задобрить маму, сводил ее ненадолго в свой сказочный мир. Тогда-то и кончились их удивительные путешествия.
Никогда — ни до, ни после — не видел Мишутка маму такой испуганной. Эта незнакомая мама рассказала ему страшную сказку про злых профессоров (страшное слово), которые хотят пробраться в сказочный мир, но сами этого сделать не могут и поэтому ищут по всей Земле детей-проводников, забирают их в свои подземные лаборатории (страшное слово), опутывают там проводами, исследуют приборами (много страшных слов), делают целыми днями уколы (самое страшное слово!), чтобы выведать у них все про сказочный мир и самим туда попасть. Поэтому Мишутка должен поскорее забыть о сказочном мире, никогда туда больше не ходить и никому никогда о нем не рассказывать, иначе злые профессора, у которых по всей Земле есть тайные глаза и уши, его обязательно выследят, навсегда утащат в свои глубокие подземелья и заколют там уколами. На этом месте мама прижала Мишутку к груди и заплакала. И тогда, ощущая на своих щеках горячие капли маминых слез, он с ужасом поверил, что все будет именно так, как она рассказала. Он не возвращался больше в свой сказочный мир, сколько брат Петя его ни упрашивал, зато злых профессоров вспоминал часто и даже видел их по ночам во сне: в белых халатах, в черных очках, со спутанными проводами вместо волос и со шприцами вместо пальцев.
Сейчас он знал, что его перепуганная мать была не так уж далека от истины: современные ученые являлись настоящими фанатиками своего дела, подлинными апологетами науки, а на переднем крае этой науки уже не одно столетие стояла проблема параллельных миров и способов проникновения в них, что дано было пока только неведомым Проводникам. Никто этих Проводников в глаза не видел, но слухи о них ходили в народе самые невероятные.
Итак, новых необычных способностей ребенок не обнаруживал, старые тоже больше никак не проявлялись; время шло, и родители постепенно успокоились, уверив себя в том, что с возрастом все прошло само собой, как проходит детская болезнь ветрянка. Но взрослый сегодняшний Михаил знал, что родители ошибались, потому что талант, как выяснилось, в отличие от ветрянки не поддается излечению, а настоящий дар не может ни с того ни с сего исчезнуть, как не может исчезнуть из груди человека вложенное туда при рождении сердце. Он всю жизнь ощущал в себе эту роковую пугающую силу — таинственный дар Проводника, чувствовал в глубинах своего существа ее постоянный рост, слышал в себе ее древний, как шорох прибоя, сладкий и властный зов, а став старше, задыхался в бредовых приливах, не находящих себе выхода из плена запуганного взрослыми сознания. Михаил боялся своего дара, относясь к нему как к врожденному недугу, и никогда даже не пробовал им пользоваться.
