Зеленое тысячелетие - Лейбер Фриц Ройтер (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
IV
Огонек индикатора подскочил к самому верху колонки глазков. Лифт со свистом пронесся наверх и остановился. Дверь открылась, и Фил вывалился в крошечное фойе, застеленное ковром, напоминавшим серую лужайку.
Стена — на этот раз женским голосом (прямо обаяшка!) — прошептала:
— Добрый вечер. У вас назначено время?
— Уф, — только и смог произнести Фил, удивляясь тому, что он вообще в состоянии говорить.
— У вас назначено время? — повторила стена. — Пожалуйста, ответьте: «да» или «нет».
— Да, — сказал Фил.
— Сообщите ваше имя, пожалуйста.
— Фил Гиш.
Едва произнеся эти слова, он подумал, что должен был сказать «Джек Джоунс». Но, тихонько пожужжав, стена сообщила:
— Как поживаете, мистер Гиш? Пожалуйста, проходите. Она раздвинулась, открыв отверстие сюрреалистической грушевидной формы. Откуда-то рядом выпрыгнула извивающаяся рука, тонкая и блестящая, словно змея. Грациозным жестом хозяйки, в свое время занимавшейся балетом, она указала на ближайший стул.
— Присядьте, пожалуйста, — предложила стена. — Доктор Ромадка подойдет через пару секунд.
Фил сглотнул. У него было чувство, что если бы он вышел за пределы указанной территории, рука действовала бы столь же эффективно, как и та, потяжелее, из гимнастического зала, хоть и в сопровождении «Извините, пожалуйста» или даже «Ну ладно, Фил».
Он принял предложение и сел, будто замкнув этим некий цикл, так как стена сказала: «Спасибо». Он встал. Стена произнесла «Да?» с едва заметным оттенком раздражения. Он снова сел. «Спасибо», — последовало в ответ.
В комнате было темно, тихо и спокойно, как в утробе. По всей видимости, большинство пациентов доктора Ромадки предавались тут за большие деньги фантазиям. Неизбежный письменный стол имел двойной изгиб, напоминая старинную козетку. Нигде не было рекламных плакатов: явный признак зажиточности. На одной из стен висела большая круглая композиция, несомненно, копия какого-нибудь античного оригинала. Неясные очертания нимф и сатиров встревожили Фила, и он быстро перевел взгляд на арку, за которой виднелось начало лестницы. Он решил, что у доктора Ромадки должен быть еще и пентхауз [Особняк, выстроенный на крыше небоскреба. (Здесь и далее прим, переводчика). ]. Внезапно послышались рассерженные голоса, мужской и девичий. Вскоре девичий перешел в переполненный ненавистью кошачий визг. Где-то со щелчком захлопнулась дверь, и немного погодя по лестнице, не двигая ногами, спустился мужчина. Фил сообразил, что лестница — это эскалатор.
Доктор Ромадка оказался плотным лысым человеком, источавшим тонкость и проницательность. На его левой щеке краснели четыре глубоких свежих царапины, на которые он абсолютно не обращал внимание и, по всей видимости, ожидал того же от Фила.
Доктор кивком головы пригласил пациента к столу. Они сели, глядя друг на друга, разделенные сияющей изогнутой поверхностью. Аналитик улыбнулся.
— Итак, мистер Гиш? Да, Джек Джоунс сообщил мне ваше имя, и поскольку Сашеверелл и Мери в любом случае все оплачивают, новая договоренность меня вполне устраивает. Ах да, Сашеверелл и Мери — это мистер и миссис Экли, друзья Джека Джоунса. Я думал, вы знаете. Между прочим, вы на час опоздали.
Капля крови из самой глубокой царапины скатилась по щеке, упала и расплылась на белой рубашке. Фил поежился и заставил себя произнести:
— Я тут с ума сходил. Аналитик кивнул.
— Вы и с виду слегка на взводе.
— Слегка?
— Ну… — Аналитик пожал плечами, словно извиняясь за неумение выразиться точнее, и добавил: — Не удивляйтесь тому, что, как вы выразились, сходите с ума, мистер Гиш. Кстати, можно называть вас Филом? В наши дни это скорее правило, нежели исключение, хотя то, что вы сами признаетесь, несколько непривычно. Вот уже сто лет американцы живут в эпоху коллективного безумия и стадного чувства, сравнимых разве что с тюльпанной манией у голландцев. Здесь и ужас перед ведьмовским ремеслом, и помешательство на танцах, и троцкизм, и крестовые походы. До 1950-го нашу манию можно было бы назвать автомобильной, а теперь нам остается лишь гадать, какое подыскать название. Я, видите ли, пишу непопулярную книгу на эту тему. Не то чтобы нынешнее помешательство в обществе являлось большим секретом либо сильно пугало кого-то. Нет. Каких еще результатов следует ожидать в американском обществе, когда началась переоценка, с одной стороны, безопасности, цензуры, надуманного идеализма, призванного спасти мир, и самопожертвования на войне, а с другой — неутолимой жажды приобретений, жестокой соревновательности и агрессивности, воинственности садистов-мужчин, презрения к родителям и государству и фантастически чрезмерно поощряемой сексуальности?
Аналитик резко повысил голос и выпучил глаза, словно к его негодованию примешивалось что-то сугубо личное. Однако через секунду он овладел собой — стал веселым и профессиональным.
— Ладно, Фил, давайте посмотрим, что с вами сделало больное общество. Вы, может, и удивитесь, но мы не будем пользоваться всеми этими современными средствами: электросном, глубоким фотографированием мозга либо ситуативной терапией в сочетании с грелкой, одеялом и блондинистой любовницей-роботом. Мы просто займемся тем, чем занимались наши прадедушки, — поговорим. Чувствуйте себя совершенно свободно. Этот стол спланирован так, что мы можем сидеть рядом, не глядя друг на друга. Хотите закурить? Отлично! Давайте! А теперь начните с самого начала. Расскажите мне о своей жизни.
Фил проглотил слюну.
— Извините, доктор Ромадка, — сказал он, — но у меня нет желания сейчас это делать. Я хотел рассказать вам о происшествии… то есть о галлюцинации. Это случилось только что, и я убедился, что свихнулся. Мне хотелось бы, чтобы вы мне о ней рассказали. Ну, то есть, интерпретировали, либо проанализировали, или как там еще…
Аналитик радостно передернул плечами.
— Отлично, любое начало подойдет. Давайте, начинайте. Фил рассказал ему все, что видел сквозь затемненное окно. Умело направляемый доктором, он и сам не заметил, как виновато сознался в том, что уже давно использует окно в качестве наблюдательного пункта. А когда добрался до описания самой галлюцинации, почувствовал, что опять дрожит от ужаса. Но в конце концов выплеснул все.
