Дар Астарты: Фантастика. Ужасы. Мистика (Большая книга) - авторов Коллектив (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Вдруг они окаменели, как статуи, я тоже остановился и замер с поднятой палкой. Джек подполз ко мне, подполз совсем близко… и сделал высокий прыжок. Казалось, остальные собаки уступили ему последний удар.
Я увидел его глаза с неизъяснимо ужасным взглядом, и даже не попытался оттолкнуть его. Он прыгнул мне на грудь, и от толчка я пошатнулся и упал в воду. Падая, я закричал…
Браконьер, возившийся в тростниках, нашел меня и привел в чувство.
По его словам, он не слышал, как я звал на помощь, не слышал даже, как я кричал, когда отбивался от этих адских собак. Теперь я в больнице и знаю, что меня считают сумасшедшим. Когда я рассказываю об ужасной ночи, все говорят со мной сочувственно, но неопределенно, переглядываются и болтают что-то о переутомлении, о натянутых нервах.
Пусть себе думают, будто я вообразил весь этот ужас. Не все ли мне равно? Ведь я-то знаю правду. И стоит мне закрыть глаза, чтобы вспомнить взгляд Джека и глаза других собак, которые помогали ему мстить. Я буду всю жизнь помнить эти неумолимые глаза и в минуту смерти, конечно, увижу их.
Жак Сезанн
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Маркиз де ла Шасне тщательно складывал обрывки письма, которые он нашел на полу в гостиной — и вот что он прочел:
«Реш. пол. пер. бес.»
Он сразу понял эти каббалистические слова, написанные его женой, и ему стало ясно то, что с некоторых пор происходило в замке; слова означали, несомненно, следующее:
«Решено в половине первого, в беседке».
Итак, его жена назначала свидание гостившему у них капитану де Кавальону… Так вот почему маркиза выбрала себе самые отдаленные комнаты в замке… Таков был эпилог его женитьбы по любви.
Ла Шасне почувствовал себя униженным, мелькнула мысль о мести…
Между тем, приближался час обеда; маркиз пошел переодеться.
К обеду собрались все гостившие в замке, было шумно, весело. Капитан де Кавальон был в ударе и много острил; маркиза оживленно ему отвечала; их лица были радостны, они наслаждались жизнью и любовью.
Случайно кто-то заговорил о нашумевшем недавно процессе, стали вспоминать всевозможные романтические истории.
— Один из моих предков, — рассказывал капитан де Кавальон, уморил голодом в башне изменившую ему жену…
— А мой прадед, — говорил маркиз, — заколол шпагой жену и ее любовника!
— Перестаньте вспоминать такие ужасы, — просила маркиза, — слава Богу, те жестокие времена миновали…
Завязался спор, одни защищали жен, другие мужей. Маркиз злорадно улыбался про себя: он решил мстить сегодня же.
Около 11 часов все разошлись по своим комнатам. Маркиз сошел в сад, позвал сторожа и приказал:
— Жюль, через два часа спустите собак с цепи.
— Но, барин, ведь эти доги никого не признают, кроме меня, ночь так темна, они могут разорвать человека…
— Разве вы не слышали, что в окрестностях появилось много бродяг?
— Слушаю, барин, через два часа я спущу собак.
Де ла Шасне ходил задумчиво около замка; была чудная июньская ночь, настоящая ночь любви. Благоухали цветы, а ему сквозь аромат мерещился запах крови… Не для мнимых бродяг приказал он спустить догов, тех самых догов, которых маркиза прислала осенью из Парижа…
Шасне поднялся к себе, взял револьвер, затем уселся в темном углу у одного из подъездов. Можно будет наблюдать и быть незамеченным.
После двенадцати послышались где-то шаги, очевидно, шли по коридору, потом скрипнула лестница; вскоре дверь отворилась и капитан де Кавальон быстро направился в темную аллею.
Через четверть часа таким же путем и по тому же направлению проскользнула маркиза… Кругом тихо… темно…
До беседки было не больше двух сажен и ночью должно бы было доноситься малейшее движение, звуки, а между тем, все тихо…
Вдруг маркиз подумал: а что, если Жюль не спустил собак? Он побежал к будкам — пусто. Тогда маркиз начал осторожно пробираться к беседке; приближаясь, он услышал ворчание собак и голос капитана, успокаивающий их:
— Пэджи, Кэтти, замолчите же, так-то вы слушаетесь старого хозяина!
Затем де Кавальон шутливо обратился к маркизе:
— А я-то старался дать им хорошее воспитание!
Маркиз понял: собаки были подарены капитаном, а вовсе не куплены…
Теперь они узнали своего владельца и радостно его приветствовали.
Положение де ла Шасне становилось ужасным.
Маркиза говорила капитану:
— Послушайте, Поль, я боюсь… Наверное, где-нибудь поблизости мой муж. Я предчувствую что-то недоброе…
— Да, да, это я! — закричал маркиз. — Вам не удастся бежать.
И в полутьме беседки он старался различить их тени, направлял револьвер, он прицелился…
— Негодяй! — вскрикнул капитан.
В одно мгновение Пэджи кинулся на маркиза и повалил его, на помощь бросилась и Кэтти. Несчастный ла Шасне застонал, конвульсивно поднялся — упал, кровь хлынула изо рта: доги перегрызли ему горло. Маркиз был мертв.
Никто не узнал тайны этой ночи. Капитан де Кавальон уехал в Марокко, маркиза поселилась в монастыре. Прошел год… Любовь восторжествовала: капитан женился на маркизе де ла Шасне.
Вблизи Бордо продается усадьба Шасне с двумя громадными догами — прекрасными сторожами.
Пьер Лоти
ГОВЯДИНА
Посреди Индийского океана, скучным вечером, начинал уж стонать ветер.
Два бедных быка оставалось у нас из двенадцати, взятых из Сингапура, чтобы быть съеденными дорогой. Этих двух, последних, приберегали, так как переезд затянулся, препятствуемый неблагоприятным ветром.
Стояли они вдвоем — бедные, чахлые, исхудалые, жалкие, с кожей, уже потертой на выступах костей благодаря боковой качке. Уже много дней плыли они в этом несчастном положении, оборотясь спиной туда, назад, к своим пастбищам, куда никто не вернет их больше, коротко привязанные за рога один возле другого и покорно наклоняя головы всякий раз, как волна врывалась оросить их тела новым студеным душем. С потухшими взорами, они жевали вместе скверное сено, смоченное соленой водой, — животные, приговоренные к смерти, вычеркнутые заранее из числа живых существ, но обреченные страдать еще долго, прежде чем быть убитыми, — страдать от холода, толчков, отяжеления, неподвижности и страха…
Вечер, о котором я говорю, был особенно грустен. На море бывает много таких вечеров, когда грязные свинцовые облака тянутся по горизонту, где потухает день, когда ветер подымает свой голос и ночь обещает быть непокойной.
Тогда, в сознании своего одиночества среди безбрежных вод, нас охватывает тревога, какую никогда не могут внушить сумерки на земле, даже в местах самых мрачных. А эти два бедных быка, существа, взросшие на лугах и пастбищах, которым больше, чем людям, чужда эта движущаяся пустыня и не знающие, подобно нам, надежды, должны были, наверное, — несмотря на первобытность своего ума, — испытывать в нем смутно образ своей близкой смерти.
Они жевали жвачку с медленностью больных, устремив свои большие, неподвижные глаза на эти зловещие морские дали. Один за другим товарищи их были убиты на этом самом помосте, рядом с ними. Около двух уж недель они жили одиночеством, опираясь друг на друга во время качки, потирая один у другого рога в знак дружбы.
И вот человек, на обязанности которого лежало продовольствие, подымается ко мне на мостик, чтобы сказать мне в установленных выражениях:
— Капитан, сейчас будут убивать быка!
Черт бы побрал этого господина! Я принял его очень дурно, хотя, конечно, его вины тут не было никакой. Но, в самом деле, мне не везло с самого начала этого переезда: всякий раз во время моею дежурства приходилось убийство быка!.. А происходит оно как раз внизу под мостиком, на котором мы прогуливаемся, и вы можете сколько угодно отворачивать глаза, думать о чем-нибудь другом, смотреть в море, — и все-таки не избавитесь от того, чтоб слышать удар большого молота, попадающего между рогов, в середину лба бедного быка, притянутого очень низко к кольцу на помосте; затем следует звук падения животного, которое рушится на пол с бряканьем костей. И тотчас после этого с него сдирают кожу, распластывают его, разделяют на куски; отвратительный, выворачивающий душу запах распространяется от его вспоротого желудка и везде, кругом него, доски корабля, обыкновенно столь чистые, обагряются кровью, покрываются мерзостями.
